О том, как стал он бактериологическим оружием
Получив из редакции «Собака.ru» вопросник по истории современного искусства за последние двадцать лет, я моментально растворился в собственной творческой биографии, которая неожиданно бурно началась как раз двадцать лет назад, в 1990 году, когда мне самому едва исполнилось двадцать. Я только что вернулся из рядов СА (Советской армии) и по совокупности сложившихся обстоятельств в одночасье стал «звездой советского подполья». Двадцать лет назад и началось мое осознанное служение СИ (современному искусству). В 1990 году фотопортрет Горбачева (я разукрасил генсека под индийскую женщину) вышел на обложках множества европейских и американских глянцевых журналов, стал одним из символов перестройки, а вокруг меня начали водить хороводы западные корреспонденты, искусствоведы, коллекционеры и политики. И что самое приятное, во мне души не чаяли все мои коллеги в обеих столицах, особенно за то, что я любил переодеваться в Мэрилин Монро, гулять так по улице и петь песни.
Тогда же, в 1990-м, в сквоте на Фонтанке в содружестве с Юрисом Лесником, Георгием Гурьяновым и Тимуром Новиковым я придумал «Пиратское телевидение». Тогда же вместе с Бугаевым Африкой и Тимуром я вошел в редакцию научного журнала «Кабинет», который придумали и до сих пор выпускают питерские искусствоведы Олвиматуры. В том же памятном году я возглавил кафедру оригинального жанра в Первой свободной академии культуры, имевшей среди своих академиков Тимура Новикова, трех Сергеев – Курехина, Бугаева и Ануфриева, двух Борисов – Юхананова и Гребенщикова. Этакий «закрытый клуб бодхисатв» впоследствии распался на персональные академии, университеты и фонды имени каждого из гуру. С тех пор все, что ни возникало в СИ, проистекало на моих глазах. Из зерен познания, брошенных тогда при моем ритуальном участии в умы наших «пробужденных» современников, то ли к ужасу моему, то ли к веселью, вырос тот пышноцветный куст-мутант, который, пихая свои тычинки и пестики во все щели, домутировал к 2010 году до нынешнего торгово-развлекательного мультимедийного аттракциона для всех.
Сейчас только ленивый не рассуждает о современном искусстве, это уже успело стать неприличным!
Однажды на разудалом пропагандистском телеканале «Раша тудей» показали, как в разгар военного конфликта между Грузией и Южной Осетией в нашей войсковой части соорудили «инсталляцию» из сапог и оружия погибших солдат. То есть российские политтехнологи открыто пользуются методами из боевого арсенала СИ, но в этом от них не отстают и враги – террористы, причем уже давно.
В мае 2002 года в Москве Андрей Фомин попросил меня прийти в неожиданном наряде на его ежегодный праздник May Fashion. Этот день совпал с похоронами в Петербурге моего драгоценного учителя и друга Тимура Новикова, поехать на которые меня в прямом смысле слова не пустила жена. Помешанная на пиаре, она в жесткой форме вела мои дела, постоянно о чем-то договаривалась с телевизионщиками, таскала меня по идиотским ток-шоу, как дрессированную комнатную собачку. А поскольку за год до этого она буквально вырвала меня из лап смерти, излечив от финальной стадии алкоголизма, то считала себя вправе дирижировать моей судьбой. И вот, будучи обязан наряжаться очередной безумной теткой на «важное имиджевое мероприятие», я утешался тем, что мог хотя бы выбрать для себя траурный лук. К тому же Тимур сам обожал такие перформансы, и в 1993 году у нас с ним даже состоялась костюмированная шутейная свадьба на Дворцовой площади. Так что создать в этот день образ вдовы в моем случае было даже естественно. Из «черненького» у меня имелась лишь бескомпромиссная иранская чадра до пят.
Чтобы как-то разбавить эту темноту и обозначить талию, я прицепил на живот сумку из маленьких золотистых шариков, а в руку взял пластмассовый детский пистолетик. Экспромтом попросил представить меня как «чеченскую вдову». Через пару месяцев, во время захвата заложников на мюзикле «Норд-Ост», мой перформанс был повторен в точности. Язык современного искусства был использован и в крушении башен-близнецов в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года – тут вспоминаются инсталляции художника Кристо с обертыванием гигантских архитектурных объектов.
Территория искусства уже давно превратилась из недосягаемого для обывательской пошлости заповедника человеческого духа в лобное место, пригодное для решения личных проблем. Огромное количество не охваченных идеей гражданского общества соотечественников идут в растущие день ото дня структуры СИ. Кто-то из них – как в разноформатный бордель или клуб знакомств по интересам, кто-то – как в рюмочную, кто-то – как к психотерапевту.
Ну, или просто попиариться и потусоваться. Только не ради искусства.
И я говорю не только и не столько о публике, сколько о новейших «производственниках» СИ: галеристах, директорах, комиссарах и отдельных художниках.
Например, не хочет дочка иль любовница чья становиться эстрадною звездою, а хочет интеллектуалкой неземною, загадочной селебритис из элитарных сфер современного искусства – так купим ей галерею или проплатим пиар, как наипервейшей российской фотографине! Или надоело бывшему братку по саунам да по караоке нюхи нюхать, захотелось уважения, понимаешь, назвался он коллекционером, а лучше – директором музея своего имени, и пошел уже по галереям торговаться. А там и рады дорогому гостю, интеллигентного вида люди уже в восторге прогибаются перед чудищем: «Чего изволите-с?» Естественно, эти вопиющие дилетанты, прежде всего прочего нуждающиеся в том, чтобы их не раскрыли как самозванцев, мертвой хваткой держат ситуацию с российским СИ в своих прочных клешнях. Поэтому все их рыночные мечтания, подпираемые провинциально-дилетантской репрезентацией доморощенных подделок под известные западные оригиналы, обречены на провал. А многолюдные сборища ничем не близких друг другу людей на всевозможных нынешних вернисажах, симпозиумах, премиях, фестивалях и биеннале СИ стали неопрятны и неприятны. В буквальном смысле свиные рыла из произведений Гоголя, Зощенко, Кукрыниксов и Гайдая, агрессивные и душевно убогие, которым в 1991 году ни Ольга Свиблова, ни Иосиф Бакштейн, ни Андрей Монастырский руки бы не подали, восседают теперь с ними в обнимку во всевозможных президиумах и строят совместные «творческие» планы на будущее.
Немудрено, что с такими сподвижниками на российский павильон в Венеции без смеха не взглянуть. Хотя о каком российском современном искусстве вообще может идти речь? Конечно, мы говорим исключительно о московской школе современного искусства, подмявшей под себя всех талантливых провинциалов.
Но в отечественном изобразительном искусстве еще с тридцатых годов ХХ века началось электрическое противостояние между питерской и московской академиями художеств. А в очагах неофициального искусства, возникших в пику социалистическим академикам, оно приобрело характер холодной войны между ленинградскими и московскими нонконформистами.
Последним из питерских ожесточенную перепалку с московскими вел Тимур Новиков. Вся эта вымученная вакханалия ручных московских радикалов начала 1990-х, таких как Осмоловский, Бренер и Кулик, инспирированная хладнокровными кураторами исключительно ради проникновения на западные рынки СИ, была не только благодатной почвой для испепеляющих новиковских острот. Она и привела к рождению Новой академии изящных искусств. С самого первого своего манифеста, будучи стопроцентной липой, НАИИ не могла не вызвать раздражения и протеста у московских критиков и художников. Эта война, доходившая до некрасивых истерик, служила эффективнейшим рычагом эволюции российского современного искусства, образующегося лишь при сложении результатов с обеих сторон от линии фронта. Со смертью Тимура Петровича вести конструктивный диспут с москвичами стало просто некому.
Безбожно преувеличенный рыночный успех московских галерей на Западе стал словно кляпом во рту у пытавшихся возражать питерских искусствоведов.
И современные питерские художники разбрелись по мастерским, оставив жадным до титулов и злата московским коллегам безраздельно величать только себя единственно российскими. Поэтому мы все сегодня имеем то, что имеем.
Двадцать лет назад символом СИ в Москве была НОМА – таинственная высшая каста гиперинтеллектуалов-концептуалистов, помешанных на идеях собственной элитарности и конспирации. Сегодня таким символом стал «Винзавод» – обширное гетто для фриков и изворотливых торговцев продуктами их жизнедеятельности, поглазеть на которых сбредаются люмпены из спальных районов, как в старину хаживали поржать в цирк уродов. Галеристы после открытия скорбят по напрасным тратам на бесплатный алкоголь для толпы, запираются в своих каморках и рыдают от катастрофического отсутствия продаж. При этом сам «Винзавод», в отличие от структур СИ, его населяющих, стал действительно успешным бизнесизобретением для своих продвинутых владельцев.
Только эти предприимчивые молодые люди и смогли воспользоваться плодами того маниакального самораспиаривания перед народными массами, которым увлеклось в последние годы в Москве «официальное современное искусство». Для питерских теперь честь оказаться в андеграунде по отношению к такому беспонтовому новейшему официозу.
Тимур Петрович очень любил рассказывать анекдот: «Василий Иванович, смотрите, Анка к белым ползет! Дайте я пристрелю суку! – Дурак ты Петька, то ж не Анка, а наше бактериологическое оружие!» И потом говорил мне: «Владислав Юрьевич, вот они там в Москве вас так полюбили за то, что вы в тетенек всяких переодеваетесь, а вы же на самом деле наш форменный Фантомас, это же вы и есть наше бактериологическое оружие! Будете разрушать нашего врага изнутри и докладывать об успехах!» О каких-то промежуточных успехах я успел доложить Тимуру Петровичу еще при его жизни, но весь торжественный перечень моих достижений как бактериологического оружия публикуется здесь впервые. Питерские гнилые базары, интриги, карты таро, игра в поддавки, бесстыжая лесть, быстро приводящая к деградации и аутизму, деструктивная техно- и транс-музыка, пейнтинг, петтинг, гомоэротика, герпес, поджоги, запрещенные вещества и медикаменты, НЛП, ПТВ, Анти-ГКЧП, монрология, голография, расцарапка, навязчивое православие, ультимативный пиар и всякий прочий оккультизм – вот основные компоненты того мудреного запала, которым Тимур Петрович щедро и основательно оснастил свое «бактериологическое оружие», перед тем как запустить его в самое сердце московской художественной тусовки.
Переселившись в Москву в 1994 году, Владик Монро, не только сам не ведая, что творит, но не давая и другим возможности одуматься, с пулеметной скоростью принялся развращать физически и морально, завлекать в творческие и жизненные тупики и по-кукушечьи выпихивать из гнезда самых перспективных игроков московской арт-сцены (Вадик Фишкин, Паша Аксенов, Саша Мареев и другие). Он рушил творческие союзы («Медгерменевтика», «Фенсо», Беляев – Преображенский и прочие) и приводил к бесславному краху ведущие и экспериментальные галереи (L-галерея, «Якут-галерея», Spider & Mouse и так далее). И наоборот, используя свое влияние, удачу и благоприятные внешние условия, выводил на подмостки самых алчных, бездарных и агрессивных деятелей, которые с самобытным дембельским шиком празднуют там ныне свой непрекращающийся День Нептуна.
Комментарии (0)