Ларионов выиграл все, что только может выиграть хоккеист: Олимпиаду (дважды), Кубок Стэнли (трижды), чемпионаты мира и Европы (бессчетное количество раз). Оставив спорт, он стал виноторговцем и приехал в Петербург представлять свою коллекцию калифорнийских и австралийских вин.
– Как у хоккеиста Игоря Ларионова возникла идея заняться винным бизнесом?
– В ЦСКА нас воспитывали так: хоккей двадцать четыре часа в сутки – ни хобби, ни интересов, ни собственных мыслей. Но это всегда вызывало у меня внутренний протест: жизнь не может состоять только из работы. А что же делать, когда закончится спортивная карьера? И в моей жизни стали возникать другие увлечения: музыка, театр. Например, я со своими дочерьми снялся в клипе известной певицы Тори Амос. По сюжету мы втроем ехали в такси, и девочки пели припев. А таксиста изображал Дарен Маккарти – мой партнер по команде «Детройт». Потом я как продюсер участвовал в московской постановке мюзикла «Иствикские ведьмы». Были мысли о создании русской версии мюзикла Mamma mia, который объединяет двадцать две лучшие песни группы ABBA. Ну и, конечно, вино… Я собрал коллекцию, в которой более шестисот бутылок калифорнийских, австралийских, новозеландских, французских, итальянских вин. В результате эта моя страсть выросла в изысканное деловое предприятие. В 2002 году мы с Майком Дэвисом, известным американским виноторговцем, учредили бренд «Вина Игоря Ларионова».
– Как называлось ваше первое вино?
– Il Triple Overtime – «Тройной овертайм». Его назвали в честь финального матча на Кубок Стэнли-2002. «Детройт» играл против «Каролины». Основное время закончилось вничью, а далее последовал долгий овертайм. Играли до первой шайбы, и забросить ее удалось мне.
– Вы собираетесь продвигать свою марку еще где-то помимо России?
– В Скандинавии. В Финляндии и Швеции все знают, кто такой Игорь Ларионов, – это же хоккейные страны. И там любят вина. Мое имя должно привлечь покупателей к продукту, который, я думаю, придется им по вкусу. Калифорнийские и австралийские вина отличаются от французских или итальянских так же, как, например, Пеле отличается от Платини, а Марадона от Кройфа. Все футболисты, которых я назвал, великие спортсмены, но разные по истокам дарования, стилю, мастер-ству. То же самое и с винами: почва, солнце, традиции виноделия дают различные результаты. В общем, того, что предлагаю я, в России и в Скандинавии еще не пробовали.
– Я знаю о вас с восьми лет, с Олимпиады-1988 в Калгари, где сборная СССР выиграла золото. Почему теперь Россия в хоккее не может выиграть ничего?
– На подробный ответ в журнале не хватит места: проблема уж очень серьезная. Когда разваливается страна, разваливается все, включая спорт. Мы отстали от мирового хоккея и не хотим догонять. Мы все еще живем воспоминаниями о нашей непобедимости и думаем, что золотые медали придут сами собой. Хотим прыгнуть из подвала в пентхаус, а прыгнуть не получится – нужно пройти этот путь по лестнице. Вот пример отсталости: состав олимпийской сборной Канады известен задолго до начала игр, по клубам НХЛ заранее ездят скауты и рассматривают претендентов на каждую позицию, у нас же все делается в последний момент. Поэтому сборная России, составленная из отличных игроков – в смысле индивидуального мастерства, часто выглядит несыгранной, вялой и безжизненной.
– Наши поражения зачастую оправдываются стрессом, который вызывают чрезмерный ажиотаж вокруг матчей и пристрастное судейство. Насколько это справедливо?
– Хоккей – это стресс, ну и что? Я пережил двадцать семь лет постоянного стресса. Когда я приехал в Северную Америку, было очень трудно. Мне было двадцать девять, я не знал партнеров по команде и не говорил по-английски. К тому же я был одним из первых советских хоккеистов, уехавших в НХЛ, и поделиться со мной опытом игры в североамериканских клубах было некому. Это оказалось огромным испытанием. Но русские и в западном чемпионате завоевали право называться лучшими. Мы адаптировались и заслужили дружбу и уважение. И вообще, я всегда настраивался на каждый матч как на последний бой. Если бы я дал слабину, я не то чтобы оказался вне игры, дело не в этом, но у меня был стиль, у меня была гордость, и еще я как-то подспудно знал, что где-то есть восьмилетний мальчик, который ждет от меня мастерства. Я не мог вас обмануть.
– Спасибо.
– Не за что. Это правда.
– Как у хоккеиста Игоря Ларионова возникла идея заняться винным бизнесом?
– В ЦСКА нас воспитывали так: хоккей двадцать четыре часа в сутки – ни хобби, ни интересов, ни собственных мыслей. Но это всегда вызывало у меня внутренний протест: жизнь не может состоять только из работы. А что же делать, когда закончится спортивная карьера? И в моей жизни стали возникать другие увлечения: музыка, театр. Например, я со своими дочерьми снялся в клипе известной певицы Тори Амос. По сюжету мы втроем ехали в такси, и девочки пели припев. А таксиста изображал Дарен Маккарти – мой партнер по команде «Детройт». Потом я как продюсер участвовал в московской постановке мюзикла «Иствикские ведьмы». Были мысли о создании русской версии мюзикла Mamma mia, который объединяет двадцать две лучшие песни группы ABBA. Ну и, конечно, вино… Я собрал коллекцию, в которой более шестисот бутылок калифорнийских, австралийских, новозеландских, французских, итальянских вин. В результате эта моя страсть выросла в изысканное деловое предприятие. В 2002 году мы с Майком Дэвисом, известным американским виноторговцем, учредили бренд «Вина Игоря Ларионова».
– Как называлось ваше первое вино?
– Il Triple Overtime – «Тройной овертайм». Его назвали в честь финального матча на Кубок Стэнли-2002. «Детройт» играл против «Каролины». Основное время закончилось вничью, а далее последовал долгий овертайм. Играли до первой шайбы, и забросить ее удалось мне.
– Вы собираетесь продвигать свою марку еще где-то помимо России?
– В Скандинавии. В Финляндии и Швеции все знают, кто такой Игорь Ларионов, – это же хоккейные страны. И там любят вина. Мое имя должно привлечь покупателей к продукту, который, я думаю, придется им по вкусу. Калифорнийские и австралийские вина отличаются от французских или итальянских так же, как, например, Пеле отличается от Платини, а Марадона от Кройфа. Все футболисты, которых я назвал, великие спортсмены, но разные по истокам дарования, стилю, мастер-ству. То же самое и с винами: почва, солнце, традиции виноделия дают различные результаты. В общем, того, что предлагаю я, в России и в Скандинавии еще не пробовали.
– Я знаю о вас с восьми лет, с Олимпиады-1988 в Калгари, где сборная СССР выиграла золото. Почему теперь Россия в хоккее не может выиграть ничего?
– На подробный ответ в журнале не хватит места: проблема уж очень серьезная. Когда разваливается страна, разваливается все, включая спорт. Мы отстали от мирового хоккея и не хотим догонять. Мы все еще живем воспоминаниями о нашей непобедимости и думаем, что золотые медали придут сами собой. Хотим прыгнуть из подвала в пентхаус, а прыгнуть не получится – нужно пройти этот путь по лестнице. Вот пример отсталости: состав олимпийской сборной Канады известен задолго до начала игр, по клубам НХЛ заранее ездят скауты и рассматривают претендентов на каждую позицию, у нас же все делается в последний момент. Поэтому сборная России, составленная из отличных игроков – в смысле индивидуального мастерства, часто выглядит несыгранной, вялой и безжизненной.
– Наши поражения зачастую оправдываются стрессом, который вызывают чрезмерный ажиотаж вокруг матчей и пристрастное судейство. Насколько это справедливо?
– Хоккей – это стресс, ну и что? Я пережил двадцать семь лет постоянного стресса. Когда я приехал в Северную Америку, было очень трудно. Мне было двадцать девять, я не знал партнеров по команде и не говорил по-английски. К тому же я был одним из первых советских хоккеистов, уехавших в НХЛ, и поделиться со мной опытом игры в североамериканских клубах было некому. Это оказалось огромным испытанием. Но русские и в западном чемпионате завоевали право называться лучшими. Мы адаптировались и заслужили дружбу и уважение. И вообще, я всегда настраивался на каждый матч как на последний бой. Если бы я дал слабину, я не то чтобы оказался вне игры, дело не в этом, но у меня был стиль, у меня была гордость, и еще я как-то подспудно знал, что где-то есть восьмилетний мальчик, который ждет от меня мастерства. Я не мог вас обмануть.
– Спасибо.
– Не за что. Это правда.
Комментарии (0)