Как-то я привел известную американскую видеохудожницу Анн Хамильтон, впоследствии представлявшую США на Венецианской биеннале, на Кузнечный рынок. Она сразу нашла общий язык с колоритными восточными тетками в цветастых платках, продавщицами фруктов. Плодом этой эскапады явилась инсталляция, показанная у нас в Мраморном дворце на выставке "У предела". Не буду ее описывать. Может, кто ее и видел, упомяну только, что главной частью инсталляции служил маленький видеоэкран, на котором бесконечно долго длился следующий сюжет: руки художницы, бережно ощупывающие, поглаживающие, согревающие яблоко. Жест бережения, защиты. Осознанный жест: живое искусство защищает живое, природное, натуральное. Этим и живо.
Думаю, и Энди Уорхол имел в виду примерно то же самое, когда создавал свой знаменитый банан. Его рисовали на стенах каждой уважающей себя галереи современного искусства. Как знак, поданный своим: территория живого. Живой плод прикрывает живое искусство и наоборот. А ежели не можете защитить друг друга, то извольте потреблять заводные апельсины и алюминиевые огурцы.
У нас этот сюжет пророс совсем по-другому. Меня всегда интересовало, почему фруктово-овощная тема в нашей культурной традиции имеет столь выраженные революционно-политические коннотации. "Разорвался апельсин у Тучкова моста. Где высокий господин маленького роста?", многочисленные версии "Яблочка", "Огурчики, помидорчики, Сталин Кирова убил в коридорчике", "Цветет на юге алыча не для Лаврентий Палыча…" и так сколь угодно далее.
Слова народные и вовсе не народные, но смысл один: как где какие потрясения социально-революционного порядка (как то: революции, пред- и послереволюционный террор, коллективизация и пр.), тут как тут вылезают, как из-под земли, овощи и фрукты. Что бы это значило? Может, это своего рода подсознательное вытеснение, защита: дескать, как вы там ни стреляйте друг друга, а сады и огороды будут себе плодоносить. Очень даже может быть. Коллективное бессознательное берет свое.
Да что там коллективное – сами создатели этих самых потрясений, циничные и безжалостные политические игроки, в которых так мало осталось человеческого, видимо, инстинктивно цеплялись за эту неизбежность плодоношения. Отсюда их наивная вера во всех этих мичуриных и лысенко, в обещания неслыханных урожаев и невиданных плодов. Сталин, говорят, выращивал в Кунцеве арбузы. Успешно. Попробовали бы они не расти.
В свете вышеизложенного предлагаю по-новому взглянуть на традиционный советский жанр, который можно определить как жанр "Изобилие". Нынешнее поколение, за вычетом узких специалистов, его не помнит, академические ретроспективные выставки не посещает, пырьевских "Кубанских казаков" не смотрит, на ВДНХ отродясь не бывало. А жаль – жанр любопытнейший. Сквозная тема жанра, существовавшего в разных вышеприведенных видах искусства – как раз изобильное плодоношение и плодособирание. Причем не просто сбор урожая, но специфическая демонстрация собранного. Как говаривал Б. Брехт, показ показа.
У нас долгое время считалось, что жанр этот насквозь показушный, витринный и лакировочный. Откуда такое изобразительное изобилие, когда народу жрать было нечего в буквальном смысле слова, причем как раз из-за этих самых сознательно созданных социальных потрясений? Смешно спорить, верность правде жизни – не самая сильная сторона тоталитарного искусства. Но было что-то еще, кроме показухи и желания угодить сильным мира того…
Не поленитесь, опускаясь на эскалаторе на станции метро "Владимирская", поднять глаза на мозаику академика А.А. Мыльникова, одно из немногих произведений этого изобильного жанра, оставшихся ныне на виду. Вещь, надо сказать, высококлассная. И – репрезентативная: если не по мастерству – она как раз выше типичной артпродукции тех лет, – то по артикулированной чрезмерности подачи. Слишком уж демонстративно тянутся к зрителю (автору больших усилий мастерства стоило удержать плоскость переднего плана, протянутые руки так и готовы были ее проткнуть в самом прямом смысле слова) все эти колхозные бригадиры, пейзанки и горянки, слишком аффектирована поистине барочная драматургия жестов, слишком означена эта сосредоточенность на предъявлении зрителю овощей, просто фруктов и fruits dе mer.
Не думаю, чтобы автор настолько не уважал своих современников, что хотя бы на минуту поверил в то, что они тоже хотя бы на минуту поверят ему. Поверят в то, что все это изобилие действительно предлагается им, просится к ним на стол, изнывает от того, что до сих пор не попало в их простые трудовые руки. Поверят, забыв весь свой опыт пайков, пустых трудодней и карточек. Думаю, дело здесь в другом. Художник вовсе не скрывает, что изображение показа, предъявления народу созданного трудами партии и правительства изобилия… ну, несколько аффектированно, что ли. Театрально. Ненатурально. Ну а как иначе, когда между реальным предложением и реальным спросом чугунной бабой уселось тоталитарное государство… Не визуализировать же всерьез проблемы экономической эффективности социалистического соревнования…
Вот и остаются ритуальные жесты, "показ показа"… А вот то, что так ненатурально, искусственно, ритуально предъявляется – все то, что созрело и собрано на полях, на бахчах, в садах и огородах, – вот это как раз показано квазинатурально, гиперреалистично и суперподлинно. Тут, изображая корзины с помидорами, арбузы и початки кукурузы, море разливанное молока и все такое прочее, А.А. Мыльников на высоте положения. Все это сделано изобразительно виртуозно, осязаемо, попросту говоря, вкусно. Это – апелляция к живому. К тому, что будет плодоносить всегда. Собственно, народный художник выражает – само собой неотрефлексированно, едва ли самому себе признаваясь в собственных интенциях, – то же, что и народный безымянный автор частушки. Мало ли что делается в государственных коридорчиках, а вот огурчики, помидорчики – они будут всегда. Такой вот не социалистический, магический реализм.
Александр Боровский
Комментарии (0)