Валерий Панюшкин: «Церковь — это народ, а не администрация народа»

Валерий Панюшкин

Церковь — это народ, а не администрация народа

Журналист и писатель недавно вызвал бурную дискуссию в интернете колонками «Пятнадцать вопросов атеистам» и «Пятнадцать вопросов православным», за которые ему, по его словам, досталось, хотя он рассуждал «не столько про веру, сколько про РПЦ», причем с любовью к последней.

Ваши колонки в стиле «Откровения Валерия Панюшкина» звучат несколько нравоучительно. Что вы понимаете под верой?

Я верующий. Православный. Принадлежность к вере определяется очень просто. Вот когда самолет падает в затяжную воздушную яму, вы какому богу молитесь? Какими словами? Я — Иисусовой молитвой. Или «Царице моя Преблагая» пою. Я знаю, есть люди, которые в подобных случаях матерятся. На войне почему-то в основном матерятся. В хосписе почему-то в основном молятся. А с воцерковленностью у меня сикось-накось. Иногда регулярно хожу в церковь, иногда подолгу не хожу. Иногда соблюдаю посты, иногда нет. Обычно перерывы в соблюдении ритуалов связаны с тем, что не знаю, как исповедовать грех какой-нибудь, как его прекратить, какими словами рассказать священнику о том, в чем чувствую себя виноватым.

В вашей новой книге «Все мои уже там» — попытка сублимации или поиска истины?

Книга — это попытка наладить связи. Я рассказываю историю про то, как интеллектуалы попытались перевоспитать мента, превысившего свои полномочия и убившего демонстранта. А выяснилось, что мента перевоспитать нельзя, зато можно понять. И это интереснее, чем перевоспитать. Понять вообще интереснее, чем морализаторствовать. А по опыту моих вопросов атеистам и православным мне показалось, что атеисты склонны морализаторствовать даже больше, чем православные.

Интересно, что румыны, болгары, греки и еще некоторые православные народы давно отмечают Рождество 25 декабря, вместе с католиками. Может, и нам пора?

Совершенно все равно, когда праздновать Рождество. Хоть 1 сентября.

Можете ли вы дать определения церкви и православия вообще и в сегодняшней России в частности? И сформулировать, какой она должна быть?

Церковь — это соборность прихожан. То есть множество верующих, а не церковная иерархия. Народ, а не администрация народа. Народ довольно запутанный, озлобленный и больной. Но ощущение церковного человека таково, что спастись одному нельзя, а можно только вместе. Ну это как нельзя устроить себе одному в России благополучную жизнь, каким бы семиметровым забором ты ни отгораживался. А надо, чтобы у всех жизнь была поблагополучнее. И точно так же нельзя одному себе устроить благополучную жизнь за гробом, можно только всем, церкви. Православие — это набор представлений о том, как следует служить Богу и людям. Представления наши довольно парадоксальные, между прочим. Вопрос filioque, например, мы решаем совершенно нелогично, в отличие от католиков. Вера очень детская: свечечки, иконочки... Сказочная, наивная. Тем и прекрасна, тем и плоха. Как отношение ребенка к жизни — совершенная чистота, в мгновение ока преображающаяся в совершенную жестокость.

«Реформировать церковь — это значит реформировать людей»

Как бы вы объяснили, что такое церковь, ребенку, бездушному роботу или инопланетянину?

Ребенку я бы сказал, что церковь — это такая игра: свечечки, песенки и вдруг хабах — чудо Евхаристии, вино превращается в кровь. Подростку я бы сказал, что вот он учит формулу за формулой, но есть способ понять вдруг все разом. Этот способ здесь, в церкви, только нельзя потом записать формулой. Взрослому я бы сказал, что нельзя ничего объяснить про церковь. Надо тебе будет — придешь, встанешь в уголочке и малопомалу поймешь что-то свое. Роботу я бы сказал, что он все равно ничего не поймет, потому что не знает страха смерти. А без страха смерти не бывает ни веры никакой, ни церкви. Даниил Андреев, хоть и не канонический писатель, а еретик, высказывает тем не менее в книжке «Роза мира» очень симпатичную мысль. Он говорит, что в раю есть специальное место, куда попадают души детских игрушек. Ну то есть, любя своих плюшевых мишек и кукол, дети создают им души, и это хорошие души, праведные. Так что прежде чем объяснить роботу, что такое церковь, следует робота очень сильно полюбить и любовью к нему создать ему душу. А про инопланетянина, прежде чем объяснять ему, что такое церковь, надо понять, есть ли у этих инопланетян смерть. Может, они, как амебы, не умирают никогда, а только размножаются делением.

Какова, с вашей точки зрения, роль РПЦ, в чем ее плюсы и минусы?

Трудно говорить про роль РПЦ — она живет. Какова роль России? Какова роль города Тамбова? Они живут. В них есть разные люди: злые и добрые, умные и глупые. Ими управляют какие-то правители, как правило, далекие от идеала. Какие у РПЦ плюсы и минусы? Такие же, как у России и у города Тамбова.

Что же сегодня транслирует церковь, какие нравственные ценности?

Церковь состоит из людей. Поэтому она транслирует те нравственные ценности, которые транслируют люди. Если преподобный Макарий Оптинский — святой, то он транслирует святость. Если архиепископ Лука (в миру Валентин Войно-Ясенецкий) был подвижником и великим врачом, то он транслировал ценности подвижничества и помощи людям. Если православные хоругвеносцы — нетерпимые нацисты, то они транслируют ценности нетерпимости и нацизма. И все это Русская православная церковь, потому что ни православных хоругвеносцев, никого никто, кажется, пока не анафематствовал.

Нуждается ли РПЦ в реформе, а взаимоотношения общества и церкви — в коррекции?

Реформировать церковь — это значит реформировать людей. Просвещение, культура, школы, взаимный интерес, дискуссии, книжки — да, это все нужно. Нельзя изменить взаимоотношения российского общества и Русской православной церкви, потому что РПЦ — это часть общества. Это все равно как изменить отношения человеческого тела и его правой руки. Единственное, что можно сделать, — это улучшить кровоток, чувствительность нервов. Церковь не хочет знать остального общества, но и общество (еще в большей степени, как показали мои вопросы атеистам и православным) не хочет знать церкви. При том что церковь — часть общества. Кровоток нарушен. Церковь немеет, как немеет рука, если перетянуть ее жгутом. А если совсем перетянуть жгутом руку, она отомрет и своим трупным ядом убьет весь организм.

Поставьте РПЦ диагноз как врач. Перед вами история болезни и результаты анализов.

Если резюмировать, что церковь больна чем-то, то это сотрясение мозга. Отсюда зрачки разного размера, рвота, судороги, непроизвольные движения, невнятная речь и агрессивность. Еще бы! Тебя бы так по голове хабахнули.

Это лечится?

Мне не хотелось бы выступать в роли врача. Это мне не пристало хотя бы по поговорке «излечися сам». Впрочем, очевидно, что до революции церковь в России была куда богаче теперешней в духовном смысле. Я навскидку назову десяток великих церковных мыслителей рубежа XIX и XX веков, но с трудом — двоих-троих на рубеже XX и XXI веков. Да плюс Иоанн Кронштадтский был жив, да оптинские старцы — целая плеяда. После Октябрьской революции РПЦ действительно получила страшный удар, действительно были гонения на церковь, действительно погибли тысячи священников, причем лучших. Лечить это состояние оглоушенности, полагаю, следует, как и сотрясение мозга, покоем. То есть поменьше мешаться в мирские дрязги, побольше заниматься непосредственно богослужением. Ну или по слову преподобного Макария Оптинского: «Жить не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать, и всем мое почтение».

^Факт

^{«Золотое перо России», общественный деятель , телеведущий и спецкор газеты «Ведомости» с недавних пор ведет с отцом Сергием Кругловым совместную колонку на ФАКТ сайте «Православие и мир». Темы дискуссии — двойное вероисповедание, верность и предательство, отношение к чудесам.}