Не стало маэстро Юрия Темирканова — рассказываем, каким он был (первым дирижером — рок-звездой!)

Старожилы площади Искусств любят вспоминать, какого шороху навел 29-летний Юрий Темирканов, явившись на одну из первых репетиций в идеально сидящем костюме из голубого денима. Сегодня, когда каждый второй молодой дирижер примеряет на себя амплуа рок-звезды, а сами академические подмостки почти утратили сакральный статус, никто бы, конечно, и бровью не повел — но в далеком 1968 году в выборе дресс-кода свеженазначенного худрука второго филармонического оркестра читался однозначный вызов привычному порядку вещей. Джинсы в Большом зале Филармонии, храме высокого искусства: по тем временам это смотрелось ни много ни мало подрывом устоев и ясно артикулируемой фрондой — исходившей, что важно, не от рядового оркестранта, а от дирижера, носителя художественной и административной власти. Этот жест говорит о натуре будущего худрука Филармонии очень многое — причем не столько о Темирканове-человеке, сколько о Темирканове-дирижере, никогда не вписывавшемся в рамки советского музыкального официоза.

Клетчатый пиджак, белая водолазка, расклешенные брюки — таким он предстает на каноническом фотопортрете конца 1970-х. Не зная, кто именно стоит перед объективом Валерия Плотникова, создавшего развернутую иконографию культурных героев позднего СССР, определить род занятий этого щеголя будет не слишком-то просто. Известный актер? Вполне возможно. Режиссер? Очень может быть. Художник? Еще вероятнее. Но музыкальный руководитель Мариинского (а тогда Кировского), второго оперного театра страны, — немыслимо, непредставимо. Дирижерская профессия тех времен знала две ролевые модели: одна — диктатор, олимпиец, громовержец, главным из которых был Евгений Мравинский. Другая — интеллектуал-парадоксалист, высокомерный и холодный игрок в бисер вроде Геннадия Рождественского. Ленинградский денди с первых своих шагов на большой сцене наотрез отказывался играть по общепринятым правилам: сегодня, после трех десятилетий царствования Темирканова на площади Искусств, нам привычнее воспринимать его как патриарха — хотя на деле он всегда оставался оппозиционером и бунтарем: остроумным, ироничным и безмерно элегантным.

Биография Темирканова — лучшее свидетельство того, как порой полезно оказываться на вторых ролях. Всеобщий советский моноцентризм распространялся и на культуру — так что в Ленинграде не могло быть других режиссеров, кроме Георгия Товстоногова, и других дирижеров, кроме Евгения Мравинского. Любимый ученик профессора Ильи Мусина, воспитавшего всех главных русских дирижеров нашего времени от Валерия Гергиева и Мариса Янсонса до Теодора Курентзиса, столкнулся с этим сразу после выпуска из Консерватории: все, на что мог рассчитывать юный Темирканов, — быть ассистентом Мравинского, вечной тенью филармонического полубога. Но в 1965 году Темирканов внезапно для многих предпочел плыть против течения — и решил делать карьеру самостоятельно, уйдя штатным дирижером в МАЛЕГОТ (ныне — Михайловский театр). В Филармонию, впрочем, Темирканов вернется уже очень скоро — через три сезона, возглавив второй по значению городской оркестр. В Академическом симфоническом он заслужит репутацию едва ли не главного молодого дирижера страны — и, когда в 1976-м партийное начальство задумается о кандидатуре нового худрука Кировского театра, выбор будет очевиден.

Прозябавшая в тени Большого и почти позабывшая о своем императорском прошлом, лишенная имени и статуса экс-Мариинка в те годы работала почти исключительно для того, чтобы удовлетворять кадровый голод оперно-балетной Москвы — все лучшие молодые артисты труппы после ярких дебютов в приказном порядке переводились в столицу. Вполне естественно, что новый главный дирижер быстро стал звездой Kirov Opera — и для начала вывел симфонический оркестр театра на концертную эстраду. Именно за эту традицию конца 1970-х впоследствии ухватится Валерий Гергиев, позаимствовавший у своего предшественника и его фирменный репертуар — симфонии главного филармонического композитора ХХ века Густава Малера. Между тем Темирканов никогда не был похож на оперного дирижера par excellence, думающего в первую очередь о музыке: в новейшую историю отечественной сцены он войдет как реформатор оперного жанра, нравы и вкусы которого не имели ничего общего с тем «большим стилем», что повсеместно царил на позднесоветских подмостках.

Об эпохе Темирканова на Театральной площади обычно вспоминают в связи с его режиссерскими опытами — «Евгением Онегиным» (1982) и «Пиковой дамой» (1984), спектаклями неожиданно камерной, лирической и человечной интонации, в которых театральный текст выглядел органичным продолжением музыкального жеста. Но задолго до диптиха по Пушкину и Чайковскому, переворачивавшего представления ленинградского зрителя о том, как может выглядеть и звучать хрестоматийная классика, Темирканов превратил Кировский из музея в лабораторию советской оперы. Статус модного среди городской богемы «места силы», где созидался новый канон актуального музыкального театра, экс-Мариинка приобрела после премьер блокбастеров Андрея Петрова — трилогии «Петр I», «Пушкин» и «Маяковский начинается». В 1978 году Темирканов дирижирует в Кировском «Мертвыми душами» Родиона Щедрина — вероятно, лучшей русской оперой конца ХХ века, в которой гоголевская поэма затянута в корсет классической оперы-буффа с многолюдными ансамблями и финальными цунами а-ля Россини: переизданная пару лет назад на CD «Мелодией» запись этой партитуры производит совершенно головокружительное впечатление и по сей день. Эра Темирканова в истории Кировского театра окажется слишком короткой: в 1988-м, после смерти Евгения Мравинского, он был назначен худруком Филармонии, а попытка оставить за собой руководство двумя ключевыми музыкальными институтами города, объединив их в империю, не была поддержана партийным начальством — оно предпочло сделать ставку на молодого Валерия Гергиева.

Обостренное чувство стиля, отточенность каждой музыкальной фразы — дирижерская манера Темирканова безошибочно опознается и в сочинениях композиторов-современников, и в академическом репертуаре, и на оперных подмостках, и на концертной сцене. «Стиль» и «виртуозность» вообще редкие для вокабуляра отечественных дирижеров понятия: не случайно Темирканова так рано начали ценить на Западе, и особенно в Англии с ее вековыми симфоническими традициями, где он двадцать лет возглавлял лондонский Королевский филармонический оркестр. В самой пластике темиркановского жеста с его фирменной нежной кантиленой рук, с его вниманием к мельчайшим эмоциональным, психологическим нюансам партитуры есть что-то нездешнее: так может выглядеть итальянский, французский, британский — но никак не русский дирижер. Пересматривая сегодня видеозаписи его выступлений 1990-х, обращаешь внимание на то, что обычно скрыто от публики, — на полуприкрытые глаза дирижера-гедониста, откровенно наслаждающегося процессом музицирования. «Русские почти не знают радости формы», «гений формы — не русский гений» — припечатал на заре ХХ века Бердяев — возможно, просто потому, что он не был на концертах Темирканова.

фотограф: Валерий Плотников, архивы пресс-служб