Андрей Платонов, композитор, шоураннер, продюсер театральных проектов, признается в любви Перми и пермскому зрителю и показывает на примере Location и «Пира во время чумы», что современный театр – это зона для рефлексии, а не для критики.
«Пир во время чумы» стал для меня переживанием в духе «Необратимости» Гаспара Ноэ, хотя вы говорили, что старались деликатно подойти к сложным темам, например, смерти. И, конечно, звук здесь играет основную роль.
Да, это непростой для зрителя спектакль. Режиссер Марк Букин придумал, что он будет в полной темноте, что соответствует той форме и содержанию, которая есть в тексте. За полгода до премьеры мы встретились и сели обсуждать текст. Дело в том, что «Пир во время чумы» Пушкина – это на 90% перевод из сборника английского поэта Джона Уилсона – The City of the Plague. И в Болдино, пока бушевала эпидемия, Пушкин обработал этот текст, взяв лишь одну главу. Но есть две точки, где он пишет свой собственный авторский текст: «Песня Мэри» и «Гимн Председателя». В остальном это очень качественно сделанный подстрочник, который показал нам, что для Пушкина, как и для нас, в мгновения, когда ты в любой момент можешь скончаться, важным является только творчество, попытка что-то создать.
Мы решили, что сложно ставить этот спектакль как драму. И если он проходит в полной темноте, то основополагающим является звук. На сцене работаем я и еще два музыканта. Мы очень долго подбирали инструменты, потому что понимали, что ничего пластикового, современного и узнаваемого тут не должно быть, как и стандартных музыкальных инструментов. Чтобы добиться нужного эффекта, я сознательно расстраивал и препарировал пианино. Я не скажу, что это спектакль про смерть. Это спектакль про вопрос существования, и поскольку он в полной темноте, я точно понимаю, что этот спектакль происходит в глубине и работает архетипически. И всегда говорю артистам, что мы на очень тонкой территории. Мы делаем медиативный театральный ритуал, в котором мы не можем перекричать, пережать, передержать и сделать что-то искусственное и некомфортное.
Но тем не менее дискомфорт для зрителя создан осознанно?
Вы описываете то, что происходит со зрителем в первые несколько десятиминуток. Дальше, когда зритель уже выходит на контакт, дальше, за пределами детских страхов и ассоциаций, мы вместе со зрителем проходим сложный путь. В этом спектакле много вариативных параметров, в том числе, которые никто не может контролировать. Например, изначально он очень сложный по звуку, и все настроено так, что оно самое себя варьирует. Этот спектакль, в прямом смысле этого слова, живет своей жизнью. И это дает понимание того, что у нас все получилось. Ни разу я не слышал в отзывах, что кому-то было скучно.
Когда мы с артистами собираемся перед новой серией показов, мы обсуждаем свои отношения к собственной смерти, к смерти близких. И не то чтобы мы воспроизводим эти чувства – наоборот, спектакль отстраненный и требует от всех технологичности, но мы держим это в уме, и когда мы выходим на поклон, эта волна из зала возвращается, и я, видя, что мы не зря все делали, как правило, рыдаю.
Location – это спектакль про Пермь. А вы и не пермяк и даже не жили тут с самого детства.
Да, я не из Перми, да и вся остальная креативная команда Location не пермская. Это серия спектаклей, которая со временем видоизменяется. Это похоже на IT-продукт, который регулярно обновляется, но выполняет всю ту же функцию. Первый этап был в 2019 году, когда состоялась премьера формата. А в 2020 году, как только нам позволили условия, мы показали совсем другую версию, которая в этом году будет продолжена.
Эти две версии во многом сходятся. Во-первых, мне нравится формат наушников. Меня как композитора всегда волновал вопрос доставки музыки до зрителя. С появлением наушников изменилось то, что мы можем в любой точке города включить музыку по своему желанию и создать саундтрек для своей жизни. Я обожаю этот феномен – с включением музыки все вокруг начинает «работать». В отличие от звука колонок, наушники всегда можно снять. И, во-вторых, мне нравятся формы не актерски сыгранного текста, а реальная речь живых людей. В 2019 года я еще не понимал этой ценности, и проект не был таким аудиодокументальным. Это было большое аудиополотно, состоящее из огромного количества высказываний про Пермь, игровых моментов. Когда в середине проката мы с Дмитрием Мульковым сели разбирать то, что у нас получилось, мы ухватились за одну из фраз: «В городе существует огромное количество человеческих историй». Мы преобразовали ее в «В каждой точке города обязательно есть человеческие истории». Это простые, повседневные и особенные, и в то же время архетипические истории. Тут невозможно ничего сочинить, можно только спросить у людей.
И возвращаясь к вопросу, что нужно знать про Пермь и почему важно, что мы не из Перми. В 2019 году драматург был из Кемерово, Марк Букин из Владивостока, он приехал работать и остался здесь, Дмитрий Мульков из села Березовка в Пермском крае, а я в 2017 году приехал из Уфы. И мы все приняли сознательное решение быть именно в этом городе. Поэтому наша оптика более влюбленная. Я понимаю людей, которые говорят о том, что хотят уехать из города, рефлексируют об этом в соцсетях и ставят про это спектакли. У меня нет их опыта, я не видел с детства все эти места, они мне не приелись. А с другой стороны, я приехал сюда точно не за тем, чтобы думать, что тут скучно. Я приехал, чтобы тут что-то сделать.
Когда мы делали 2019, мы в любом случае выбирали маршрут, который начинался от театра оперы и балета, потому что театральный сквер – это средоточие человеческих историй Перми, мы постоянно работаем в сквере с целью сбора историй. Второго такого места нет. Конечно, мы поглощали исторические и топографические знания о городе. Но это лишь база. Location – это не историко-географический спектакль, это спектакль про людей. Через пять лет этот спектакль обязан стать другим, потому что люди тоже изменятся. И для нас важно быть здесь, ходить по этому городу, настраивать свою оптику на город. В 2019 году Location был про скорее город, нежели про людей. Нашей сверхзадачей было понять, что город – это некое искусство, в котором мы все соавторы. Эта идея неплоха, но мы нашли еще более универсальную. Город – это переплетение человеческих историй, и мы в нем такие же герои, как и все остальные.
В Location и в «Пире» вы очень много размышляете про то, что чувствуют другие, больше чем про то, что чувствуете вы сами.
Для меня это все ведет к тому искусству, которое для меня стало главным – эмпатическое искусство. Оно способно кого-то сближать, давать коммуницировать, слушать друг друга. В этом плане я очень люблю то, что делает Саша Шумилин, и весь его «НЕМХАТ» для меня – это безумно эмпатический театр. Я даже не понимаю, как его можно критически осмысливать. На недавнем фестивале «р езиденция» профессионалы рассуждали про критику, и я задумался о том, что я как зритель общаюсь с исполнителем о чем-то очень важном для нас обоих. И как тут можно выносить критерии качества художественного высказывания?
Вы как композитор играете чуть ли не главную роль в создании спектаклей, хоть и говорите о том, что вся команда находится в горизонтальных отношениях. Звук для вас реально самое важное?
Для меня это естественный процесс. Помимо того, что я композитор, я находился в музыке еще до своего рождения. У меня музыкальная семья. Я учусь музыке с трех лет. То есть, русский язык я начал изучать позже, чем музыку. Я воспринимаю мир через звук. И мне обидно, когда ему не уделяют достаточно внимания, потому что это самый тонкий инструмент, который воздействует на человека. Из всех искусств музыку сложнее всего объяснить, это изначально абстрактное искусство. И именно поэтому она очень индивидуально воспринимается каждым из нас. И поэтому это самое эмоциональное из искусств – ее необязательно понимать, но совершенно точно можно почувствовать.
В моем понимании законы музыкальной формы работают гораздо шире других аспектов театра, поэтому я позволяю себе вмешиваться в свет, сценографию. Я обожаю логику, технологии, эмоциональность, поэтому я привык быстро ориентироваться на площадке, мне нравится изучать новые приемы, я в этом чувствую себя свободно.
В Location музыка – это не элемент первого плана. Речь, текст как музыка тоже имеют свое звучание, все имеет свой ритм и настроение. На монтаже мы выстраиваем очень точную ритмику, потому что на этом работает весь спектакль. Иногда фигура умолчания говорит о большем, чем слово. И когда зритель догадывается, что имел в виду герой, это для него становится личным. Я за такие логические структуры, когда все связано со всем. В таком случае зрители обсуждают целостно, а не отдельно звук, свет, наличие или отсутствие наушников. Для меня самое главное – это рефлексия зрителя после спектакля.
Почему вы остались в Перми?
Я приехал в Пермь с мыслью о том, что это хороший город, чтобы без проблем с восприятием коммуницировать с большим количеством крутого зрителя. Пермь для меня хороший город с европейским типом мышления, в каком-то смысле либерально-романтическим, открытым к новому. Условно говоря, здесь не нужно объяснять, что такое перфоманс, стрит-арт, художественная акция. И даже вне зависимости от культурной революции, город целиком живет в культурном поле, что мне очень импонирует. Я считаю Пермь в этом плане самым продвинутым городом.
Комментарии (0)