Столичный режиссер Ирина Керученко верна своим убеждениям: если ставить, то русскую классику, если писатель, то Достоевский, если новосибирский театр, то «Глобус». Мы ее взгляды разделяем и перечитываем «Игрока» перед премьерой.
Вы не в первый раз выбираете Достоевского. Почему?
Федор Михайлович — мой любимый писатель. Для меня не имеет значение, какое его произведение ставить: мне интересно размышлять на темы, которые он предлагает, следить за развитием его мыслей.
Современные произведения не цепляют?
Они без космоса, без обращения к совести и внутренним силам. Каждый хочет узнать себя лучше, а классика — это как раз про совесть, про душу, про любовь, про отношения мужчины и женщины. Это изящный слог, красивая речь без матерных выражений и всего того, что засоряет мозг. На мой взгляд, раньше через писательство человек пытался постичь природу своего существования, поэтому классические произведения помогают найти ответы на главные вопросы: кто мы, куда идем и зачем.
Какую идею хотели донести до зрителя своей постановкой?
Я всегда ищу возможность вытянуть из автора нужную информацию, стараюсь понять, что он хотел сказать, а затем уже думаю о том, что я хочу донести: от души, по совести и для людей. Сейчас много вредных вещей создается, в том числе и режиссерами, идет разрушение психики.
Нравственность и честь сегодня неактуальные понятия, так же, как и совесть. А это вместе с тем основные механизмы, которые спасают человечество от деградации. В работах Достоевского много Бога и библейских мотивов. В «Игроке» Федор Михайлович интересно развивает тему «не сотвори себе кумира». Нельзя обожествлять другого человека, молиться на него — каждый имеет право на ошибки. Нельзя быть зависимым: нужно уметь быть собой, сохранять себя, слышать Бога, совесть и других людей, но главное — уметь любить. Любить — это быть в развитии.
Этот роман — про наше общество, зараженное виртуальными играми: они засасывают, заставляя отключиться от всего. Природа любой игры есть зависимость, и неважно, стоят на кону деньги или нет – сам процесс держит. В девятнадцатом веке игра стала образом жизни: Екатерина вторая играла «на интерес», а в роли интереса выступали неограненные алмазы и бриллианты. На самом деле, человечество всегда создает отношения ради денег. Я удивляюсь, почему театр до сих пор жив, ведь он их практически не приносит. Всем хочется жить богато и беззаботно, понятие совести уходит на второй план, оно потеряло свою ценность — все корыстно. Но духовность первична, остальное — вторично. Через эту постановку я делюсь своим опытом, препарируя себя, тем самым предъявляя зрителю болезни своей души.
Не страшно открываться перед публикой?
Изучать себя полезно. Проживая и осмысливая что-то, ты перестаешь совершать ошибки. Делая что-то не так и чаще всего получая негативный опыт, ты, разумеется, начинаешь осознано относиться к своим поступкам, и твое поведение меняется.
В «Глобусе» вы ставили «Первую любовь» по Тургеневу, где главную роль также играла Екатерина Аникина, как и в «Игроке». Это сознательный выбор или совпадение?
Катя Аникина — моя любовь. Она, действительно, уникальная актриса. Ее работа – как по нотам: у нее настолько развита актерская природа. Самое потрясающее —она держит внутренний рисунок роли. И я получаю колоссальное профессиональное удовольствие от работы с ней.
Пьесу выбирали под нее?
Да, для меня важно работать с теми, кого люблю, и по-другому не умею: женская природа требует любить и отдавать. «Глобус» я обожаю — люди здесь потрясающие. Правда, общение для них — значимая составляющая рабочих медитаций. В Москве весь процесс нацелен на результат: пришли и работаем, не разговариваем, а здесь все иначе. По сути, мне все равно, что конкретно ставить, главное — чтобы материал был по душе. Но при этом мне не все равно с кем ставить — люди должны быть достойными, интересными, большими артистами.
А зритель где?
Есть теория, что в определенное место человек приходит не просто так: он отрабатывает свою программу. Поэтому, например, один после спектакля рыдает, а другой — нет. Но если с сознанием зрителя что-то произошло, его пробило на слезы, значит, его душа очищается. Это нормальный процесс, который должен происходить, когда человек попадает в пространство искусства. Искусство — это терапевтическое лечение психики. Если ничего не происходит, то либо это не искусство, а яд, либо у зрителя нет болезней, которые нужно лечить. Хотя при этом я сторонник теории, что даже яд полезен в определенных дозах. Поэтому театр — это лекарство для тех, у кого есть определенные заболевания.
«Глобус», 18 июня в 18:30
Текст: Татьяна Евстигнеева
Фото: Валентин Копалов
Комментарии (0)