Елена Болдырева: «За Эдинбургом стояла мощь их центра, а мы «на самокатах» искали объездные пути»

Благодаря каким исследованиям вы получили это звание?
Официальная формулировка – «за исследования в области механохимии и высоких давлений». То есть за изучение того, что происходит с веществом, когда его сжимают, раскалывают, истирают и так далее. Эти работы важны, например, для разработки новых лекарственных форм и совершенствования фармацевтических технологий.

С чего начинался ваш путь, как ученого?
С 1982 года я работала в Новосибирске. Как раз в то время мы с коллегами впервые обнаружили явление упругого обратимого изгиба кристаллов под действием света. А в «лихие девяностые» вынужденно кочевала по Европе, регулярно приезжая домой.

Почему всегда возвращались в Новосибирск?
Я же не ради более сытной жизни уезжала – мне здесь работать было не на чем, поэтому приходилось перемещаться из страны в страну. До сих пор помню: шесть этажей университета в Марбурге, на каждом идут мои эксперименты, а я бегаю по лестницам от одного прибора к другому. Больше всего мне нравилось жить в комнате в здании университета – тогда его можно было не покидать ни днем, ни ночью. Но тратить время на написание статей за границей я не могла: каждый день стоил денег, поэтому делала это дома. Кроме того, нужно было продолжать читать лекции студентам, видеться с семьей – им и так без меня трудно пришлось. Окончательно вернулась в Новосибирск только в 1999 году.

Чего было больше – трудностей или романтики?
В молодости все романтика. Особенно, когда занимаешься любимым делом. Меня родители приучили трудности обращать в преимущества. Например, благодаря тому, что я жила в спартанских условиях, нередко без ванной, я регулярно посещала бассейн – там и душ был, и плавать я любила. Конечно, я тосковала по дому. Москвичи могли уехать на каникулы, а для меня это было дорого, и я оставалась одна. Зато в пустом институте все приборы оказывались свободны, а лаборатория в праздники была лучшим местом, где не чувствуешь себя так одиноко. Я и двадцать первый век встретила в Марбургском университете, проводя те самые эксперименты, которые потом «потрясли мир», – при свечах и с праздничным ужином с дедушкой-вахтером. Куда уж романтичнее!

Что вам дал опыт работы за рубежом?
Я научилась рассчитывать не только деньги по дням, но и задачи по часам так, чтобы за отведенное мне время завершить самодостаточный фрагмент работы. Сначала у меня были только небольшие гранты на один-два месяца с жесткими условиями: ты не знаешь, будет ли у тебя возможность приехать еще раз, поэтому должен выполнить работу, которая превратится в статью, чтобы подать заявку на следующий грант. В таком режиме я выдержала три года. Вела кочевой образ жизни, таская с собой все свои вещи из страны в страну. Однажды прилетела на конференцию в Израиль в июле, на границе меня допрашивали перекрестно часа четыре, не понимая, зачем мне шуба, шапка и сапоги. Но я-то начала свое путешествие по Европе в конце декабре, перемещаясь из точки в точку.

Гумбольдтовская стипендия впервые позволила мне жить на одном месте несколько лет подряд, и я смогла запланировать серьезную работу. Именно тогда я и взялась за то, чем ранее никто не занимался, – начала изучать структуры лекарственных веществ в условиях высоких давлений. К концу первого года у меня не было ни одной публикации. Но в отчете я описала всю работу, промежуточные итоги, сделав вывод, что, наконец, знаю, как решить задачу, пожалуйста, дайте денег на второй год. И они дали! А мы с немецким коллегой, как обещали, достигли результата и напечатали сразу много статей.

Каково это – быть второй после Менделеева?
Для меня более существенно, что признание пришло от бывших соперников, работающих в ведущем мировом центре, которые публично признали наш приоритет, заявив, что после меня этой темой стали заниматься другие ученые, в том числе в Эдинбурге. Эти слова компенсировали годы, когда мы конкурировали. Притом за ними стояла мощь их центра, а мы «на самокатах» искали объездные пути. Соревновались до 2005 года, прежде чем они поняли, что нас не победят, и предложили объединить усилия. За это время мы совместно выпустили шесть магистров, а в 2018 году защищается наш аспирант, который работает, то в Новосибирске, то в Эдинбурге.

Гордитесь своим достижением?
Для меня важно, что то, что я начала делать в 1990-е, когда значение моих трудов было мало кому понятно, за это время стало одним из магистральных направлений в мировой науке. Да, есть чувство удовлетворения, но оно уравновешивает чувство горечи: мнение, что в «нашем городе не может быть талантов» по-прежнему сильно. В России и помимо меня работает много ученых, которые, получив признание за рубежом, уже не рассчитывают получить его на родине. Но все равно остаются здесь – кто-то должен «поддерживать огонь в очаге» и обучать следующее поколение.