Николя Шибаефф

Его прадед уехал из России во Францию в годы Гражданской войны, а он вернулся сюда в дни краха советской системы. Сейчас Шибаефф укрепляет культурные связи между нашими странами на посту генерального комиссара года Франции в России и продолжает дело своего кумира Дягилева.

Расскажите про вашу семью.

Мои предки с обеих сторон были русскими. Родители отца в Гражданскую войну бежали из Крыма, увезя его в возрасте четырех лет. Мама была младше отца на двадцать лет и родилась уже во Франции, где тысячи русских нашли тогда второй дом. Я рос в эмигрантской среде. Мой дед по материнской линии был из Одессы, бабушка – из Нижнего Новгорода, оба из купеческой среды. Дедушка, став офицером, пошел против семейного уклада. Он демобилизовался накануне революции и попал в армию Врангеля. Среди друзей деда были врангелевцы, корниловцы, и собрания этих старых офицеров – довольно яркое воспоминание моего детства. Еще я хорошо помню атмосферу щедрости и гостеприимства, которая царила в нашем доме. Несмотря на то что предки приехали во Францию практически без ничего, гостей принимать любили всегда, наш дом был очень оживленным.

Вы прекрасно говорите по-русски. Учили язык с детства?

В Париже я ходил в русскую школу при соборе Александра Невского. Бабушка и дедушка всегда говорили со мной по-русски, иногда я сопротивлялся, отвечая на французском.
Некоторое время меня даже приходилось заставлять заниматься языком, читать русскую литературу.
Но сегодня я очень благодарен за это родителям.

А как они относились к Советской России?

Для них она не была чужой, они всегда следили за событиями на родине, но все же относились к СССР как к другой стране. Думаю, для них это являлось некой защитой от ностальгии. Во время Второй мировой войны мой отец был французским офицером и попал в плен. Он рассказывал мне, как в австрийский лагерь привезли русских. Они сразу разговорились, обменялись сигаретами, и один из солдат подарил ему железное кольцо, которое хранится у меня до сих пор. Думаю, чувство родины прежде всего связано с воспитанием. Естественно, с детства пребывая во французской среде, я чувствую себя французом. Но во мне есть и что-то русское. Когда в 1984 году я впервые приехал в Советский Союз, меня поразило, что в отношениях с людьми сразу возникло ощущение чего-то очень близкого и знакомого.

Что определило ваш жизненный выбор?

Думаю, это в большой степени счастливые совпадения. Я практически никогда не выстраивал своего пути. Мой отец был инженером и хотел, чтобы я поступил в Политехнический институт, мне же хотелось заниматься международными вопросами. А дипломатическая карьера дала мне возможность познакомиться с жизнью разных стран и слоев общества. Я плохо представляю, как можно провести всю жизнь, работая на одном месте.

Так вы и оказались на исторической родине?

Дело в том, что я учился в престижной Академии государственной службы, где был одним из немногих, кто говорил по-русски. По традиции стажеров каждый год посылали в Москву. Я прилетел как раз накануне похорон генсека Юрия Андропова. От аэропорта до самой Красной площади через каждые сто метров стояли грузовики с солдатами. Это было как в кино! Плюс общее ощущение осторожности: для советских людей общение с иностранцем было не таким уж обычным делом. В 1989 году я был назначен в отдел Восточной Европы МИД Франции, где стал заниматься двусторонними отношениями с СССР, и часто приезжал в командировки, пока в 1991 году меня не назначили работать во французское посольство в Москве. Это случилось как раз в дни августовского путча.

Почему вы предпочли искусство дипломатии?

Советником по культуре и сотрудничеству во французском посольстве я стал по собственной инициативе, поскольку всегда мечтал работать в этой сфере. В юности я много занимался музыкой. Увлекаюсь балетом, литературой, кино. У меня довольно много друзей среди художников, в их числе Боря Матросов и «Чемпионы мира», Владик Мамышев Монро, Георгий Гурьянов. В 1990-е я стал собирать современное искусство и начал с русских художников.

Какие имена в русской культуре для вас особенно значимы?

Мусоргский – такой русский по темам, сюжетам и музыкальному материалу. Чайковский, чья музыка соединяет Европу и русскую идентичность. Малевич, Ларионов, Гончарова – я очень люблю их живопись. И, естественно, Пушкин.

В рамках года Франции вы много ездите по России. Какой вы находите жизнь за пределами столицы?

У генерала де Голля была известная формула, согласно которой Европа простирается от Атлантического океана до Урала. Это во многом так. Правда, я был только в крупных городах, например в Екатеринбурге, но мне кажется, образ жизни в столице и за ее пределами отличается не сильно. Сегодня в России существует довольно много активных центров культуры. В том же Екатеринбурге есть очень интересный театр, который создал Николай Коляда. Кстати, Михаил Барышников собирается пригласить его труппу выступить в Нью-Йорке.

В чем вы видите свою миссию?

Быть посредником между нашими странами. Несмотря на то, что Россию и Францию связывают давние традиции дружбы, глубокое знание друг о друге у нас отсутствует. Мне кажется, год Франции многое изменит. Например, Лионский театр балета начал свои гастроли с Челябинска. Мы открыли для них Россию, которая была им совсем неизвестна. А во Франции будет показано несколько проектов, связанных с современными российскими художниками, в том числе в Лувре. У меня нет мании величия, и я не буду говорить, что пытаюсь конкурировать с Сергеем Дягилевым, основателем «Русских сезонов». Но, честно говоря, его фигура меня сильно впечатляет. Я считаю, что он многое сделал для того, чтобы вызвать у наших стран настоящий глубокий интерес друг к другу, и позволил великим художникам поработать вместе.