Дочь актрисы Марины Левтовой и режиссера Юрия Мороза в тринадцать лет снялась у Гарика Сукачева, в двадцать вошла в труппу МХАТа. Сейчас ей двадцать три. Последняя роль одной из самых молодых актрис России - бритоголовая путана в нашумевшей социальной драме "Точка", которую снял ее отец.
После просмотра «Точки» зрители выходят из кинотеатра в слезах.
Да, мне об этом рассказывали. Но на меня «Точка» такого ошеломляющего впечатления не производит. Может быть, потому, что я реалист? Или потому, что я в конечном итоге не очень понимаю, что именно хотел нам сказать папа? У меня много разных мыслей возникает по поводу картины, но такого, чтобы сказать «я поняла», – этого нет. Кроме того, для меня мир, показанный в «Точке», не секрет. Я хорошо отдаю себе отчет в том, что этот мир рядом, и часто думаю о нем. Не только о проститутках, а вообще об этой стране – той, что за пределами Москвы.
Ваши родители знали, что работа артиста неблагодарная. Они вас предостерегали?
Они предупреждали, конечно, о том, что меня ждет: все эти бесконечные ожидания, зависимость, адский труд, частые разочарования… Я очень везучая, у меня работа идет, но все эти периоды ожидания роли все равно есть. Когда я поступала в школу-студию МХАТа, я совершенно обо всем этом не думала. Родителей поняла только спустя несколько лет.
Вы в театральный сразу после школы пошли?
Да, мне было пятнадцать лет. Фиг его знает, почему пошла. Я такой человек: мне надо быть лучшей. Амбиции чудовищные. Если бы у меня в профессии что-то не заладилось с самого начала, я бы ею заниматься не стала – закончила бы институт и пошла бы учиться чему-нибудь еще. Но поскольку стало получаться, я что-то начала соображать, потом кино-кино-кино... Я поняла, что могу быть если не лучшей, то одной из лучших актрис своего поколения. Не знаю, случится ли это. Вся шумиха вокруг меня связана с одной картиной. Я прошлась по энному количеству журналов, но это называется мода: сегодня ты выстреливаешь с фильмом, завтра о тебе забывают! Только лет через пять можно будет судить, что у меня получилось. Если ничего – брошу все не задумываясь и займусь чем-нибудь другим. Амбиции не позволят быть середнячком. Когда я поступала, я хорошо это понимала.
А папа не помогал? У него ведь свои рычаги есть.
Нет, нет, никогда. Да и зачем ему эти рычаги использовать? Чтобы ребенок был под покровом благодарности мира?
Может показаться, что игра на сцене подразумевает некий конвейер: одну и ту же реплику нужно выдать сто раз. Что вы об этом думаете?
Есть действительно артисты-технари – те, кто не затрачивается вообще. Они как выключатели: щелк – включил, щелк – выключил. Наверное, уметь так меняться – здорово. Но у меня так никогда не получится. Мне внутренне надо перестраиваться, чтобы «влезть» в роль. Для того чтобы сыграть «Живи и помни» во МХАТе, мне надо два дня ни с кем не общаться, ничего не есть, надо настраиваться, читать, слушать определенную музыку, потому что иначе я не сыграю, потому что иначе я себя растрачу!
Что вас в профессии привлекает больше всего?
Я скажу. Вот живет себе человек, что-то делает, работает, копошится. Я говорю о самом обычном зрителе. И вот он приходит в театр, не зная, на что идет, – на афише написано: «Живи и помни», театральная повесть. И дальше ты ему начинаешь рассказывать очень понятную историю, грандиозную в своей простоте. Такую, которой он никогда не переживет, но она его заденет, потому что он – человек и у него были похожие ситуации. И если ты играешь так, что это включит зрителя в спектакль, что он увидит его твоими глазами, как будто в специальных очках, изнутри… Тем более если у тебя, у актрисы Даши Мороз, такой материал, который совпадает с тобой внутренне, несет те слова, которые ты хотела бы сказать всем, – про женское, про материнское. Блин, это вштыривает так, что… Когда весь спектакль в зале стоит гробовая тишина, а на восьмой минуте все начинают шмыгать носами, когда идет энергообмен с этими людьми – вот это лучший момент в профессии. С «Живи и помни» у меня впервые так.
В кино все иначе?
Ответственность частично переходит на режиссера? Это отчасти правда, конечно, но если ты не сделаешь все, что от тебя зависит, если не изнасилуешь режиссера и себя, если не сговоришься с партнерами, ты проиграл. Ты нечестен перед самим собой. В какой-то степени в «Точке» такая ситуация возникла. Я всецело доверяла папе, иногда лень возникала: он лучше знает, он подскажет. А нельзя было! Я в каком-то смысле перед папой виновата – думаю, он почувствовал, что я могла сыграть лучше.
Вы начали карьеру очень рано, уже многое достигнуто. Что дальше?
Сейчас я действительно много об этом думаю. В кино я уже заработала, условно говоря, право выбирать. Когда я пойму, что и в театре это произошло, мое эго будет удовлетворено сполна. Я нахожусь на том этапе, когда решаешь: все, надо брать себя в руки, хватит дурку валять. Дозреваю до того момента, когда начну рвать когти и заниматься продюсированием, чему я училась. Сейчас быть молодым продюсером лучше, чем быть молодым режиссером. У современного кинопроизводства – жесткие рамки, режиссерам надо столько лет зарабатывать себе авторитет… Причем то, что вижу я, это только одна грань, только верхушечка.
Комментарии (0)