Дома у Татьяны как в антикварной лавке: породистые комоды, резные зеркала, керамические рожицы. А люстра почему-то из шестидесятых, молочного стекла. На ковре бережно уложены белые платья с блестящими ромбиками и листиками, на тумбочке заприметил несколько галстуков, присмотрелся - ахнул: галстуки-то - фарфоровые.
– Сделала для секретарш. Я думаю, это очень sexy. Представьте, что на них черные юбки, и вообразите, как красиво будет смотреться большая грудь… (Стремительно краснею.) У меня сейчас каждая секунда на счету, нужно подготовить коллекцию фарфоровых платьев. Я очень надеюсь, что выставка в Эрмитаже все-таки состоится. Еще полгода назад мы договорились о ней, тогда Ломоносовский фарфоровый завод проводил акцию «Академия фарфора» – проект, в котором участвуют около шестидесяти художников. Им предложили сделать в фарфоре любые свои работы, а теперь предстоит заключительная выставка. Кстати, главный редактор «Собаки. ru» Анатолий Белкин изготовил в фарфоре собственный башмак. Принес, отформовал, отлил; хотел свой «дорогой тапочек» поставить на обозрение с запиской – концепт.
– И что же?
– Но господин Белкин был не в курсе, что башмак после обжига сядет на четырнадцать процентов и выйдет из него маленькая «туфля». Его концепт сел.
– Что вы выставите?
– Для экспозиции у меня выбрали вазу, два пласта и пару платьев. Больше месяца они будут пребывать в эрмитажных витринах. А на открытии мы делаем показ мод, примерно из двенадцати моделей.
– Почему платья поручили вам?
– Мне не поручали, я сама вызвалась. Ведь все это было задумано еще несколько лет назад, уже тогда я сделала в Петербурге показ мод из фарфоровых платьев. Сейчас будет весьма уместно эту тему развить, к тому же это хорошая поверхность и мне нравится с ней играть.
– А почему не создаете фарфоровые диваны, столики или автомобили?
– Какие наши годы?! Когда-нибудь случится, но пока – платья.
– Кстати, про ваши прошлые годы вы пока так ничего и не рассказали.
– Я родилась в Осетии, детство мое было солнечным: художественная школа, хорошие учителя. В 1989-м закончила «Муху» и примерно до конца 1990-х годов занималась текстилем: расписывала ткани, создавала коллажи. Сейчас работаю на Ломоносовском фарфоровом заводе, но не все время. Я выполняю для них некоторые вещи, но не всегда живу здесь: иногда – в Петербурге, а порой – в Берлине.
– Что вас в Неметчину привело?
– Я живу там с мужем, он компьютерный специалист. А поскольку кроме мужа люблю еще и творчество, то в России провожу, наверное, половину всего своего времени.
– Как вам там?
– Хорошо. Я и там делаю проекты. Мы живем в доме, а на его месте раньше росла огромная акация. Я подумала: «Этому дереву надо поставить памятник». И на большой стене сделала его керамическую модель. Правда, немцы спрашивают: «А какая от этого польза?» Никакой. Я для себя делаю, для души. Мои соседи друг другу говорят: «А Татьяна нормальная?» Нет. И никогда не была таковой. Я всякое делаю: полы керамические, всевозможные цветы.
– А домашняя живность у вас есть?
– Знаете, расскажу вам чудную историю. В Петербурге у меня жил серый короткошерстный британский кот. Потом произошел развод – кот ушел с первым мужем. Затем в Берлине приключилось следующее: от соседей ко мне пришел точно такой же кот, и теперь он живет с нами. И пол, и возраст, и масть – все в точности совпадает. Понравилась история?
– Еще бы! И часто с вами такие чудеса случаются?
– Случаются, но все сейчас не припомню.
– Как вас встретили в Германии?
– Я пришла в одну керамическую галерею. Принесла в авоське несколько небольших своих работ. Знаете, тамошние галеристы очень неохотно идут на контакт с новыми художниками, они отбирают десяток постоянных и затем продвигают только их. Галерист попросил меня разложить миниатюры на столе, взглянул, вынес на улицу – там поизучал, а потом и говорит: «Вы знаете, увы, у меня нет клиентов для работ такого уровня, но если вы хотите, я позвоню редактору Neuekeramik (престижный журнал о керамике. – Авт.) и поговорю с ним». Я, конечно, согласилась, и уже скоро напечатали большую статью обо мне. Была очень рада.
– Чем немецкая публика отличается от нашей?
– Холодностью. А быть может, в России я просто нахожусь среди людей, которые очень интересуются искусством, – это музыканты, художники. Если человек – художник, он может работать с разными материалами. В какой-то момент ты преодолеваешь сопротивление материала, и тебе уже все равно – живопись это, карандаш, камень, ткань, фарфор или скульптура. На самом деле все равно. Правда, женщина-художник очень много времени тратит на эмоцию. У одного великого художника было мало женщин, он как-то раз сказал: «Зачем они нужны? Очень отвлекает: три дня потом работать не могу». Может быть, в следующей жизни я буду мужчиной и тогда, вероятно, смогу сделать куда больше всего, чем сейчас.
Комментарии (1)