Ксения Собчак: «Если не интересоваться политикой, то политика начнет интересоваться тобой»

Наш бренд-амбассадор в Москве и лучший в стране специалист по умению себя подать и продать дает советы по правильному позиционированию торговой марки «Санкт-Петербург» и эмоционально говорит об острой потребности города в современной архитектуре.

Вот уже двенадцать лет вы живете в Москве, которую после переезда называли гораздо более близкой вам по темпоритму в сравнении с родным городом. Ваше отношение к нему за последние годы как-то изменилось?

Да, наверное, сказывается приближающаяся старость (смеется), но сейчас мне уже знакомо чувство ностальгии. Вряд ли я могу себе представить возвращение в Петербург, но это место, в которое мне нравится приезжать ненадолго, на выходные. И даже если меня приглашают на гастроли и предоставляют номер в отеле, я всегда ночую в квартире родителей на набережной Мойки, иначе мама очень обижается: «Как это так, в родном городе и в гостинице!» Я иду ей навстречу.

Ваши любимые маршруты в Петербурге?

Они банальны, но этот город предполагает романтические ночные прогулки, желательно в неспешной обстановке, по набережным Фонтанки, канала Грибоедова, той же Мойки. Обожаю кататься на лодке по рекам и каналам, гулять до Новой Голландии — это вообще одно из моих любимых мест в городе. Конечно же, прекрасны все загородные царские дворцы, особенно летом и ранней осенью. Сейчас появились и новые интересные мне места — например, молодежные креативные пространства «Ткачи», «Тайга», «Четверть» или «Море». Однако последний приезд на родину был очень печальным: мы с моей коллегой Ксенией Соколовой брали интервью у депутата петербургского Законодательного собрания Виталия Милонова. Я с детства помню Мариинский дворец, в коридорах которого висят портреты бывших градоначальников, в том числе моего отца. Но сейчас в нем заседает Милонов, и это лучшая иллюстрация к булгаковскому «Собачьему сердцу». Обидно и стыдно наблюдать в своем городе эту абсолютную шариковщину. Мы были так расстроены, что подавленно молчали всю обратную дорогу до аэропорта.

Почему, как вы думаете, почти все люди — символы бывшей столицы оказались в итоге в Москве?

Это объяснимо и логично, ведь Москва — город больших возможностей, в который стекаются все деньги страны. И когда люди хотят как-то себя проявить, они, конечно же, едут туда, где это можно сделать. К сожалению, так сложилось в России. Вот в США все иначе, там несколько равнозначных центров, между которыми люди могут легко переезжать. По статистике, американцы в среднем четыре-пять раз в течение жизни меняют город проживания.

Петербург останется «вечно вторым» уже навсегда или что-то может изменить его судьбу?

К сожалению, у нас в стране все так организовано, что чиновники начинают интересоваться той или иной проблемой только тогда, когда она касается их самих. И поэтому когда нынешние правители соберутся на пенсию и, может быть, решат вернуться в Петербург, они задумаются о его благоустройстве, о ликвидации пробок, об улучшении качества жизни — не для людей, а для себя любимых. Вот только случится это, боюсь, очень не скоро, они еще простудятся на наших с вами похоронах. Кроме того, что-то подсказывает мне, что коротать старость они поедут в дорогие предместья Лондона, Нью-Йорка или на худой конец в Майами. Судьбу города может изменить перевод в него ряда правительственных учреждений, о котором много говорилось. Но я бы не хотела, чтобы Петербург с переносом в него части столичных функций стал подобием Вашингтона — официального центра США, в котором вынужденно живут одни бюрократы. Мечтаю, чтобы Петербург превратился в нашу Барселону — гордую и независимую культурную столицу на берегу моря. Это то, что в свое время не без успеха пытался сделать мой отец. Ведь все мы знаем, что Петербург — город европейского канона, уникальный для России, построенный изначально по единому плану. Но ему надо развиваться, строить новые здания рядом со старинными величественными храмами.

Однако подобные попытки, как правило, вызывают протесты градозащитников.

Сегодня большинство нашего народонаселения воспринимает современную архитектуру как нечто чуждое и ужасное. И понятно почему: ведь за такую архитектуру у нас выдают «Охта-центр» и торговый комплекс на Сенной площади. Между тем очень важно понимать, что, если у тебя самого нет вкуса, ты должен довериться тем, у кого он есть. Я недавно вернулась из Азербайджана и нахожусь под сильнейшим впечатлением от этой поездки. Да, это тоже нефтяная диктатура, но все равно социальный строй рано или поздно изменится, а здание Культурного центра Гейдара Алиева, построенное великим архитектором Захой Хадид, останется. И никто уже не будет замечать, что его вид сверху повторяет подпись бывшего президента. Я страдаю оттого, что мы не строим ничего подобного. Да, у нас нет необходимых технологий и специалистов, но мы могли бы завозить их с Запада, как это делал в свое время Петр Первый. Самое главное, что мы можем сделать сегодня для России, — это импортировать сюда цивилизацию из Европы, где существует ее переизбыток при дефиците пространства. У них масса людей, которые хотят развивать свои идеи, но им негде проявить себя. А у нас — пожалуйста. Мы даже не знаем, что делать с «Красным Октябрем», островом в самом центре Москвы. Из него можно было бы создать уникальный объект — центр современного искусства с лекториями, музеями. И иностранцы приезжали бы посмотреть на него, а не на «Ред сквэа энд Пусси Райт черч». В Москве и Петербурге было заявлено множество проектов ведущих западных архитекторов, от той же Захи Хадид до Нормана Фостера, но они так и не были реализованы по разным причинам. И часто потому, что «градозащитная общественность» выступала против строительства чего-то нового. Так, невероятной красоты проект Мариинки Эрика Мосса был зарублен усилиями людей, кричавших Гергиеву: «Руки прочь от Петербурга!» Русская интеллигенция берет пример с французской во всех областях, кроме этой. Между тем французы не боятся смелых архитектурных решений, внедрения чего-то свежего в самый центр Парижа, будь то Эйфелева башня или стеклянная пирамида во дворе Лувра. Такой микс, органичное соседство старого и нового рождает ощущение живого, дышащего города.

Барселона стала туристическим центром после Олимпиады-1992. Могут такой же импульс дать Олимпийские игры в Сочи или чемпионат мира по футболу, который пройдет в 2018 году сразу в одиннадцати городах России?

Скажу крамольную мысль, рискуя, что муж после этого выгонит меня из дома, — Максим очень интересуется футболом и вообще спортом. Но я считаю, что развитие спорта в нашей стране компенсирует другие, гораздо более важные вещи. Очень уважаю спортсменов, однако общенациональная погоня за спортивными достижениями — явление крайне вредное. Правильнее было бы гордиться не тем, кто сколько забил мячей и насколько далеко бросил копье, а уровнем развития медицины, образования и культуры, который в нашей стране за последние двадцать лет сильно упал. Я поддерживаю теорию Льва Гумилева о пассионарности и считаю, что сейчас наша нация находится на спаде. Сегодня Россия — страна угасающей цивилизации. Да, спорт тоже часть цивилизации, но далеко не самая важная, и мне жаль, что власть сделала его главным акцентом развития государства. Понятно почему: это проще всего, сразу вызывает массовое одобрение и дает быстрый результат. А я выступаю за системный подход, за то, чтобы вкладывать средства в будущее, которого нас лишают, ведь инвестиции в медицину и образование дадут результат только через тридцать лет. Еще более циничная история — повсеместное насаждение православия. Влияние РПЦ на жизнь общества сегодня таково, что, если бы Гагарин совершил свой полет в наше время, а потом заметил, что не видел в космосе Бога, ему бы точно влепили пару лет. Я сама человек верующий, но игра на религиозных чувствах — это отвратительное липкое лицемерие. Оно же проявляется в наших традициях празднования Дня Победы. Мой дедушка прошел всю войну, а бабушка была в плену, но меня ужасно коробит, когда один раз в году власти вдруг предлагают почтить наших стариков. Да вы лучше пенсии и пособия им достойные установите, позаботьтесь о них, как это делают в развитых, в том числе и побежденных, странах. Настоящая государственная забота в том, чтобы заниматься реальной помощью без громких лозунгов. Вот сейчас я вам это говорю, вы напечатаете, а потом двадцать желтых изданий выйдут с заголовком «Собчак плюнула в душу ветеранам».

Судя по вашим телеэфирам, политика остается темой, которая вас интересует больше всего.

Сейчас невозможно не интересоваться политикой, иначе, как показал мой собственный опыт, политика начнет интересоваться тобой. Лучше опередить этот процесс.

В августе 2012 года в интервью нашему журналу вы предрекали спад протестного движения и оказались правы. Что будет дальше?

Люди, которые окопались на вершине горы и стремятся никого больше к ней не подпустить, будут брать нас измором. Брежневский застой, получивший новую форму, будет убивать жизненные силы нашего поколения очень эффективно. Иезуитство режима заключается в том, что мы все находимся в болоте, которое нас затягивает. Выживут лишь марафонцы, готовые бежать на очень длинную дистанцию. Эта власть выбрала своим главным лозунгом превращение любого материала в унылое говно, и наша задача будет заключаться не в том, чтобы крикнуть громче, а в том, чтобы как можно дольше держаться на плаву, не давая себе утонуть в этой субстанции. Если человек несколько лет не имеет возможности работать по профессии, он теряет форму, становится бездеятельным. Вот в чем опасность.

Иногда возникает ощущение, что в вас борются два медиаимиджа — нынешний и прошлый.

Я современный человек, в жизни которого гармонично сочетаются и недавняя скандальная публичная переписка с Татьяной Арно по поводу ее лишнего веса, и серьезные программы на телеканале «Дождь», и слезы на глазах при виде картин Марка Ротко. И все это я, Ксения Собчак. Я не говорю, что изменилась и теперь буду в веригах ходить по площадям, взывая к людям. Мне кажется, моя сила именно в том, что я признаю в себе эти части.

Ваша востребованность на корпоративах стала меньше?

Да, раньше было много заказов от разнообразных госструктур, которые теперь просто боятся меня приглашать. Причем я не думаю, что на этот счет было какое-то распоряжение сверху, — скорее всего это обычная самоцензура, страх «как бы чего не вышло». Как говорил в свое время Довлатов: «Сталин, конечно, тиран, но кто написал миллион доносов?» Апофеозом этого страха стал случай, когда в Химках меня высадили из троллейбуса. Евгения Чирикова баллотировалась там в мэры, я приехала ее поддержать, села в троллейбус, чтобы раздавать листовки и общаться с людьми. И женщинаводитель ужасно испугалась, остановила троллейбус, объявила, что он сломался, и попросила пассажиров покинуть салон, а как только мы вышли, на всех парах сиганула дальше.

Вашу маму «ушли» из Совета Федерации во многом из-за вашей жизненной позиции. Она вас по-прежнему во всем поддерживает?

Ну, она же моя мама, ей деваться особо некуда. (Смеется.) Сейчас она читает курс лекций в Колумбийском университете в Нью-Йорке, можно сказать, встала на службу коварному Госдепу. Когда вернется, видимо, будет преподавать, заниматься Фондом Собчака в Петербурге.

Есть ощущение, что вы от любой работы получаете удовольствие.

Это действительно так. Я вообще считаю, что работа, которая занимает такую большую часть жизни, должна приносить удовольствие. Именно поэтому я очень рада, что избавилась от «Дома-2». Мне, как человеку, который все равно держится за материальные ценности, было тяжело отказаться от чемодана с деньгами, который и бросить не можешь, и тащить за собой уже не в состоянии. А они помогли мне, дали решимость отказаться от этого груза из прошлого. То, чем я занимаюсь сегодня, приносит мне настоящую радость. Когда я согласилась стать главным редактором журнала SNC, подписала жесткий контракт, в котором было зафиксировано даже количество часов, которые я должна проводить в редакции, — не люблю нарушать свои обязательства и хотела четко оговорить все еще на берегу. А сейчас меня за уши из редакции не вытащить, я сама вникаю во все процессы, у нас собрался потрясающий коллектив, и мне очень нравится то, что мы делаем. Так круто не продавать в очередной раз Ксению Собчак с ее умениями, а почувствовать энергию своего продукта, который можно взять в руки. Да, печатный глянец умирает, наверное, лет через пять произойдет переход к электронным версиям, но сам по себе этот жанр никуда не денется: люди всегда будут хотеть узнать о рынке потребления товаров класса люкс, о новых героях, о моде.

Интервью: Виталий Котов
Фото: Натали Арефьева