Как мода в СССР предсказала осознанное потребление, ресайкл и отказ от fast fashion — отрывок из книги историка моды Мэган Виртанен

Жизнь после смерти

Спустя тридцать лет после официального распада СССР всё ещё ломаются копья в спорах: а была ли советская мода?

Сомневающиеся опираются на идею моды как постоянного обновления, избыточности, демонстративности, неутилитарного подхода. Выделиться, стать заметным, развлечься — такова цель модника, и она не соответствовала концепции советского хорошего вкуса. «Не стремитесь привлечь к себе внимание костюмом, будьте интересны и содержательны сами», — советовал сборник «Вам, девушки» в 1960 году. Мода выходит из моды, как только распространяется слишком широко, перестаёт быть редкой или уникальной, а советский курс на массовое фабричное производство и доступность одежды для каждого жителя страны западному пониманию моды, как игры для избранных, не соответствовал.

Сторонники положительного ответа напоминают о социальных функциях моды, о том, что её задача — строить идеальные модели и стандарты поведения, а они в СССР просто отличались от западных. Скромность, соответствие нормам своей группы, а также носкость и добротность — таковы были ценности населения в вопросах одежды, под которые советская мода с одной стороны подстраивалась, а с другой стороны их же и пропагандировала. «Стараешься выбрать юбку, блузку помоднее. Главное — чтоб прочно», — говорила работница текстильной фабрики в интервью журналу «Искусство одеваться» в 1928 году. Идеологи пытались сформулировать принципы, на которых должен строиться советский подход к моде, но результатом обычно становилось простое отрицание западной и разговоры о необходимости использования народных мотивов.

Правильным ответом будет парадоксальный: да, советская мода была и нет, её не было. Полное отрицание моды как буржуазного феномена уже к концу 1920-х сменилось терпимым, хотя пока ещё и не благосклонным отношением. Модернизационный рывок страны потребовал задействовать все возможные инструменты, и мода стала одним из них в начале 1930-х. Война затормозила развитие, а в 1950-х и 1960-х вопрос стоял достаточно остро: с одной стороны мода была необходима как социальный инструмент, а с другой — в условиях холодной войны представлялось важным не допустить «тлетворного влияния». В каком-то смысле сохранялся взгляд на моду как на иррациональное излишество, пережиток, подчёркивающий неравенство, да и просто представляющий неудобство для плановой экономики своими непредсказуемыми изменениями. В условиях постоянной нехватки ресурсов потребление пытались нормировать во всех областях, а задачей деятелей модной индустрии стало «воспитание разумных потребностей», которые учитывали необходимость смены одежды только в связи с её износом. Да и разумные потребности периодически нечем было удовлетворить: оппозиция «одежда новая или поношенная» была столь же актуальна для советского человека, как и «одежда фабричная или пошитая на заказ». К 1970-м добавилось и третье противостояние — «одежда импортная или советская». Холодная война в политическом смысле продолжалась, но холодная война в сфере моды была безоговорочно проиграна уже тогда.

Гораздо интереснее другой вопрос: а действительно ли советская мода исчезла вместе с Советским Союзом?

Речь не о советских дизайнерах, многие успешно продолжили свою деятельность в новых реалиях. Не о частных портнихах, основавших свои собственные ателье, и не о кооператорах или цеховиках, чьи кустарные фирмы выросли в крупные производства. Не о швейных и текстильных фабриках, чьи фирменные магазины мы можем увидеть в торговых центрах.

Брошенная в разговоре фраза «чем лучше человек одет, тем он окажется сволочнее» — и за спиной говорящего встаёт его прадед, воевавший в Гражданскую. Сомнения восемнадцатилетней девушки: а не вульгарно ли носить брошь и бусы одновременно — и проскальзывает тень её бабушки, в 1960-е годы изучавшей искусство одеваться по журналу «Работница». Мучительные размышления обеспеченной дамы, не решающейся выбросить старую драную футболку — и незримое одобрение родственницы, в войну перешившей мужнино пальто на модный костюм. Успешный производитель одежды, тщательно скрывающий её российское происхождение и придумывающий англоязычное название для бренда, — под тихий шёпот родителей, как-то отдавших всю зарплату за импортные сапоги. «Эпоху можно считать завершённой, когда её основные иллюзии исчерпаны», — сказал драматург Артур Миллер. С этой точки зрения эпоха советской моды всё ещё с нами.

«Не выбрасывайте сломавшуюся вещь, она ещё может пригодиться» — так начинались советы «домашнему мастеру» в популярных журналах. Вот и некоторые принципы, на которых строилась советская мода, совершенно неожиданно пригодились. В конце второго десятилетия XXI века, читая современную модную прессу, мы с удивлением обнаружим множество статей, чьи авторы словно начитались советских методичек. Рациональное использование ресурсов, приобретение добротной одежды, которая будет служить долго, отказ от «быстрой моды» с её обновлениями коллекций каждые две недели, ремонт, переделка и перешивание старых вещей — всё это новейшие международные тренды. Советский подход, некогда откинутый как негодный, на наших глазах вновь обретает актуальность, получив благозвучное название «ответственное потребление». Может быть, мы действительно поспешили его выбрасывать.

Фрагмент из Главы 5. 1941-1947. Война и после

«Недавно в Москве был проведён Всесоюзный смотр моделей и фасонов. Москва на этом смотре заняла первое место, и ленинградская швейная промышленность заняла второе место и получила вторую премию. Ленинград имеет все возможности по моделированию одежды занять первое место», — утверждалось в 1945 году в августовской справке Отдела лёгкой и местной промышленности ГК ВКП(б), посвящённой созданию Ленинградского дома моделей одежды. Подчёркивалось, что «за границей вопросам моделирования одежды и во время войны уделялось большое внимание», а в настоящий момент «борьба за изжитие стандартности выпускаемых изделий, ввод частой сменяемости фасонов и увеличение их количества является неотложной задачей лёгкой промышленности г. Ленинграда».

Многие фабрики отказывались от разработок МДМО и ЛДМО, ссылаясь на устаревшее и изношенное оборудование, отсутствие нужных тканей и фурнитуры. Да и план послевоенной пятилетки был ориентирован в первую очередь на количество, нужно было одеть людей хоть как-то. На пленуме горкома в Ленинграде в июле 1945 года от промышленности города требовали дать 2 миллиона пар чулок и носков и 400 тысяч пар обуви сверх установленного плана. При этом там же сетовали: «Руководители предприятий не считаются и не знают запросов потребителя, стремятся в первую очередь изготовить так называемые «выгодные» изделия. Промкооперация выполнила в 1944 году план по выпуску детской обуви на 56,1 %, а по вышивально-строчным изделиям, имеющим гораздо более высокую цену, на 381 %». Корили и за то, что сильно ухудшилось качество товаров, фланель фабрики им. Ногина с плешинами, а детская обувь вырабатывается без подкладки.

Фабрики по всей стране были заинтересованы в первую очередь выполнить план по валу, даже если в результате на готовом пальто все петли для пуговиц оказывались разной величины, а шляпки были по моделям 1939 года. На некоторых предприятиях были хорошие отделы собственного моделирования, но многие партии выпускаемых модных товаров были малыми и почти не появлялись в продаже. В 1947 году по указанию Алексея Косыгина ведущие сотрудники МДМО отправились на места: продукцию швейных фабрик нужно было оценить с точки зрения качества пошива, соответствия моде и спросу населения. Результаты Косыгина не порадовали, и вскоре многие изделия было приказано снять с производства, а множеству фабрик запретили самостоятельное моделирование. МДМО в том же году вменили в обязанность контроль за «соответствием выпускаемой фабриками одежды требованиям современной моды».

Компенсировать провалы промышленности пытались универмаги, для которых артели продолжали делать малые партии товаров. Реклама Главособунивермага в журнале «Советская женщина» в 1947 году привлекала модными шляпками работы Веры Долля и Лидии Шкурник, а в качестве модели выступила знаменитая певица Наталья Шпиллер. Модные плиссированные юбки промышленность не выпускала, зато плиссировку можно было заказать в тех же ателье, где производился мелкий ремонт одежды.

Частники не дремали: они делали искусственные цветы и батик, считавшиеся шиком женские хромовые сапожки, вязаные свитера, а одна московская подпольная мастерица делала модные перьевые отделки для шляп с таким размахом, что даже наняла трёх работниц. Официальные органы жаловались, что ЦУМ в 1945 году «больше похож на базар, чем на магазин»: частные торговцы приходили с чемоданами вещей, дежурили возле соответствующих их продукции отделов. Если покупатель спрашивал товар, который отсутствовал в ЦУМе, частники тут же подходили и предлагали свой. В 1947 году частная деятельность по производству готового платья, белья, трикотажа, кожаной обуви, головных уборов и галантереи была запрещена. Заявлялось, что сделано это по просьбам трудящихся, писавших по инстанциям возмущённые письма о том, что частники скупают ткани.

Отрезы тканей были желанны, часто оказывались предметом спекуляции, а приобретение их считалось чем-то вроде вложения средств. При гласных и негласных обысках в квартирах военачальников обнаруживали большое количество отрезов тканей, в том числе трофейных: например, у Георгия Жукова изъяли в общей сложности 3420 метров шёлка, парчи, шерсти и панбархата.

В 1946 году ленинградская милиция задержала на Мальцевском рынке двух аферистов, подсовывавших вместо дорогого шерстяного бостона «куклу» из газет, куска тонкой фанеры и тряпок, обшитую сверху ценным материалом. Цена отреза при этом превышала среднюю зарплату. В Управлении Промторгами только за 1945 год расхитили 11 тысяч метров тканей, быстро оказавшихся в продаже на барахолках, там же обнаружилась и пряжа, вынесенная работниками с комбината им. Кирова.

Фабрики рапортовали о расширении ассортимента выпускаемых материй, на что Георгий Попов в мае 1946 года на собрании текстильщиков Москвы и области заявлял: «Вот у нас здесь, в Петровском пассаже, выставка товаров широкого потребления. О женщинах ещё забота есть, а о мужчинах просто забыли. Вот попробуйте найти материал для костюма. У нас почему-то в текстиле годами изготавливаются только два сорта материи — это „Метро" и „Ударник", и от этого ни на шаг. Я думаю, что надо давать какой-то другой сорт, что же всё „Метро" да „Метро", давайте хотя бы „Газопровод". Был сорт „Люкс", но теперь его нет».

На деле основными критериями для покупателей были добротность и солидность, а не новизна. Двубортный тёмно-синий или серый бостоновый костюм, двубортное же чёрное драповое пальто, а также пальто-мантель из шерстяного габардина становились объектом желания. Советские журналисты, командированные освещать Нюрнбергский процесс, перед поездкой получили в магазине Особторга одинаковые костюмы из бостона, жёлтые полуботинки, а также «носки и рубашки цвета свежей глины». С точки зрения советского потребителя это были ценные товары, но, как сообщал Семён Нариньяни в письме Вячеславу Молотову, они послужили буржуазным журналистам поводом для издевательств над внешним видом делегации СССР.