Борис Михайлов: «Эстетика революции сильнее эстетики покоя»

Ваш новый проект, который будет показан на биеннале Manifesta-10, называется «Театр военных действий. Второй акт. Антракт». Как возникло такое название?

Я попал на Майдан в середине декабря, после первых акций протеста, но еще до всех главных событий, которые произошли позже. Это было время затишья, но в воздухе витали тревога и ожидание. Хотя на тот момент никаких переломных событий не происходило, площадь снимали еще сотни фотографов. Но я нашел художественную силу и привлекательность в умении людей приспособиться к новым условиям жизни, в бытовизме и обыденности жизни на Майдане. Это, кстати, и отражено в названии серии: все выглядело как театральная постановка, инсценирующая реальную жизнь, — люди сидели на площади, ничего особенного не происходило. А в недрах этого бездействия зарождались импульсы для реальных военных действий.

Поделитесь деталями экспозиции?

Нашей задачей была перевести жизнь Майдана со всеми житейскими банальностями в плоскость искусства. Это стало возможно не только за счет художественного приема совмещения нескольких снимков, но и используя крупный формат фотографий. Во-первых, масштаб создает иллюзию среды, окружения и естественного пребывания внутри этих событий. Во-вторых, большой размер фотографий отражает их важность для меня, и я бы хотел, чтобы это стало важным для всех.

Вы смотрели на все происходящее как художник или как гражданин?

Есть позиция гражданская, а есть художественная, но в моих фотографиях они пересекаются. Эстетика революции сильнее эстетики покоя, и чтобы появилась интересная картинка, необходима война. Но мне не хотелось поэтизировать войну. Я бы мог снять сильные драматические кадры с коктейлями Молотова, но мы не застали непосредственно военных действий. В период затишья меня больше интересовали люди, и я смотрел на них как гражданин, пытался понять, как они себя чувствуют. Я сфокусировал свое внимание на психологических и эмоциональных состояниях, которые были характерны для участников Майдана в тот момент: мы увидели энергичность, целеустремленность, напряженность. Моя художественная позиция заключалась в том, чтобы передать атмосферу, которая там царила, и запечатлеть правду об этом месте в то время.

Вам пришлось столкнуться с чем-то вроде самоцензуры?

Я бы назвал это не самоцензурой, а выбором. Можно было представить все события ярко и романтически, показать войнушку со знаменами, чтобы всем захотелось на это посмотреть. А я сделал выбор в пользу документации жизни-как-она-есть, с ощущением возможной опасности и одновременно с человеческой увлеченностью всем происходящим.

Как вы относитесь к идее куратора биеннале Каспера Кенига поместить в стерильное пространство классического музея современные произведения на конфликтные темы?

Я еще не очень хорошо знаю, как будет выглядеть вся экспозиция биеннале, но мне кажется, что конфликтные темы — это лишь небольшая часть выставки. Тем не менее, художественная реакция на реальные события — неотъемлемая часть современного искусства, и она должна быть представлена на биеннале. Главный штаб, где разместится основная экспозиция «Манифесты», — это музей современного искусства, поэтому работы не будут вступать в противоречие с пространством. А те художники, которые бойкотировали «Манифесту», сделали это не по эстетическим соображениям, не из-за того, что не хотели быть в пространстве Эрмитажа, а по политическим причинам. Вообще, Кениг как куратор показывает мировые тенденции в искусстве с упором на эстетическую ценность произведений. Очень важно, что «Манифеста» — это канал связи между западным искусством и постсоветским: локальные художники могут посмотреть на мировую ситуацию. И биеннале надо рассматривать не как развлечение, а как просвещение.

Ваша жизнь последние 20 лет протекает между Берлином и Харьковом. Ощущаете ли вы себя космополитом или вы как художник укоренен в Украине?

Я как-то показал свои картинки, снятые в Америке, американскому галеристу, на что он мне ответил: «У нас таких фотографий достаточно, езжайте туда, где вы родились и работайте там». Космополит не касается социальных тем, так как не знает и не понимает данную конкретную проблематику. Мы делали  художественные эстетические проекты с рисунками в Японии, в Китае, Германии, Египте — с этой точки зрения мы космополиты. То, что я делаю в Украине, связано с советским и постсоветским, это критический проект.

Таким критическим проектом был соц-арт в целом, вы имели какое-то отношение к этому направлению?

Я настаиваю на том, что соц-арт может продолжаться, вопреки мнению отцов этого направления — Комара и Меламида. Но соц-арт ироничен, а в моих последних сериях, которые были сделаны после распада СССР, — «У земли», «Сумерки», «История болезни» и «Чай, кофе, капучино», иронии не было. В них было много тяжести, боли, сопереживания и ощущения, что все идет к краху. Иронично, в рамках соц-арта работает, например, группа «Война».

Виктория Михайлова (жена Бориса Михайлова): Для того иронического, что существует сегодня, должно быть другое название. У соц-арта должны были появиться сын или дочь с другими именами — какой-то «боль- арт» или «headache-арт»

Вы начинали в 60-х в абсолютном художественном подполье. Возможно ли сегодня возвращение к андеграунду в условиях существующей культурной политики?

Андеграунд для нашего поколения был положительным явлением, потому что говорил о том, чего будто бы не было в советской жизни, это был способ обойти информационную блокаду. В современных условиях андеграунд может появиться, если появятся запреты исходя из определенной политической ситуации, например из-за войны. Пока явных запретов нет, и произведения все равно находят своего зрителя и покупателя, печатаются и издаются, пускай и на Западе.

В рамках кинофестиваля «Манифеста-10: Любимое кино современных художников», огранизованного Гете-институтом, вы представите фильм Ульриха Зайдля «Импорт-экспорт». Чем вам близок этот режиссер?

Виктория Михайлова: В 2000-м году Зайдль сам нашел нашу студию и пришел к нам в гости, а мы даже не знали, кто это. Он был при своем любимом аксессуаре — монокле. Нас восхищали документальные фильмы Вернера Херцога, и как выяснилось, Зайдль — его последователь.

Б.М: Я полюбился Зайдлю, и он предложил поснимать в Харькове, правда, я тогда отказался. Он показал нам два своих фильма, и я сразу понял: это — родной человек. Он показывает правду современности, говорит о том, как мы живем сейчас. Зайдль вторгается в приватные пространства и создает иллюзию присутствия в знакомых местах, с типичными персонажами. Мы близки с ним в том, что смотрим, например, на бомжа, а видим различные фактуры и формы. Нам обоим чужда романтика и уделение внимания только красивому и приятному, мы смотрим на все, не избирательно, на жизнь как она есть.

Текст: Наталья Карасёва

Проект Бориса Михайлова «Театр военных действий. Второй акт. Антракт» станет частью экспозиции биеннале современного искусства «Манифеста-10», которая откроется 28 июня в Главном Штабе и Зимнем Дворце.

Сегодня, 29 мая в 19.00, в кинотеатре «Аврора» Михайлов представит «Импорт-экспорт», одну из лучших картин австрийского режиссера Ульриха Зайдля — в рамках организованного Гете-институтом проекта «Манифеста-10: любимое кино современных художников».