Как меняли школьную программу по литературе? Почему в 30-е убрали Достоевского, а в 2000-е пытались вернуть «Как закалялась сталь»?

Как вообще появилось такое понятие, как «школьная программа по литературе»? 

Такого предмета, как «литература», до революции не было, была словесность, в рамках которой изучался язык в различных его модусах, в том числе и художественном. Первые программы по литературе появились в 1919 году, они были региональными, в первые годы опирались на гимназические списки, но потом в них было введено большое количество молодой советской литературы.

Собственно, никогда в истории отечественного образования школьники не проходили столько современной им литературы, сколько в 1920-1930-е годы, однако причина тому была общей с самой идеей литературы как отдельного школьного предмета: идеологическая индоктринация подрастающего поколения в коммунистическом духе. Во имя этой идеи в середине 1920-х вообще отказались от совсем юного предмета, растворив изучение литературы в «обществоведении» (в подходе к художественным произведениям доминировал вульгарно-социологический подход), но уже к началу 1930-х годов, когда «Великий поворот» индустриализации потребовал массового производства идейно закаленных строителей социализма, литературу вернули, превратив ее в то, чем она являлась все советское время и чем ее пытаются вновь сделать сегодня.

Сам принцип единого для всей страны перечня обязательных произведений, подкрепленный единым для каждого класса «стабилизированным» учебником, был закреплен Постановлением ЦК ВКП(б) «Об учебниках для начальной и средней школы» в 1933 году. Список со временем, конечно, обновлялся, учебники тоже сменяли друг друга, так что одно их поколение, уходящее, могло сосуществовать с новым, экспериментальным, но общий подход «одна страна – один учебник – один список» просуществовал до начала 1990-х

Как менялся этот единый для всех список обязательных авторов при Сталине?  

Какого-то специального адресного «вырезания» я не припомню: списки, особенно списки современных авторов, обновляли очень аккуратно. Разве что во второй половине 1930-х выкинули попавшего в немилость Демьяна Бедного и вернули только после войны.

Наиболее заметный процесс «изъятия» из литературы значительной ее части – в военное и послевоенное время: прежде всего, из программ убирали модернизм и авангардизм, выстраивая одноколейную линию преемственности от отечественной и мировой классики (прежде всего реалистической) – к литературе социалистического реализма как прямой наследницы классики и высшему достижению мировой культуры. Так, после войны из программы исчез Достоевский (как «реакционер»), Блок (как мистик – оставлена была только поэма «Двенадцать»); Маяковский был представлен только своими революционными вещами.

При этом во второй половине 1940-х годов стали появляться идеологически выверенные тексты о Великой отечественной войне («Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого, «Молодая гвардия» Фадеева – впрочем, ему пришлось в начале 1950-х переписать роман, идеологически выпрямив его линию, чтобы учителям не приходилось разбирать со школьниками «ошибки писателя»).

Что же произошло со школьной программой во время Хрущевской оттепели?

В годы Оттепели многое поменялось в стране, но вот состав программы по литературе изменился мало, разве что немного часов поубавилось да ушли произведения, восхваляющие Сталина: литературе была отведена роль консервативная, скрепляющая, обеспечивающая неизменность строя даже при некоторой либерализации политического режима.

Так же продолжалось и при Брежневе?

А вот брежневское время стало периодом довольно интересных изменений: во-первых, прямолинейно идеологический курс был сменен на более мягкий, апеллирующий не столько к сознательности юных читателей и их готовности к труду по усвоению основного списка, сколько к их чувствам, и можно даже сказать – чувствительности, которая не столь уж и лишняя там, где речь идет о произведениях искусства.

«Консервативный поворот» в советской идеологической политике привел не только к организации ВООПИК (Всесоюзное общество охраны памятников, – Прим. ред.) и первой выставки древнерусской живописи в Третьяковке (читай: иконописи), не только к появлению «деревенской прозы» и моде на все национальное (после изоляционизма сталинского времени и левого интернационализма хрущевского), но и к тому, что в школьную программу были возвращены Достоевский, Блок и введен Есенин, чей юбилей страна впервые отметила в 1965 году. Но – не Цветаева, не Ахматова, не Хлебников, не Булгаков и не Набоков. Стали разрешены осторожные намеки на религиозность и особый путь России, вообще консервативный субстрат русской национальной культуры, но либерализм по-прежнему оставался под запретом.

Как происходило изъятие? То есть книжки перемещали в спецхран? Убирали из школьных библиотек? А что было с учебниками?

Никакого особого изъятия не предполагалось: в школьных библиотеках ветхие книги списывались и больше уже не закупались, никакого спецхрана для устаревших программных книг не было. Что касается учебников – если первые школьные учебники для средней школы были скорее хрестоматиями, где произведения давались в сокращении, а для старшей школы - напоминали академические, вузовские, то есть старались дать обзорные знания по всему творчеству изучаемых писателей (так, в одном из таких учебников Горькому было посвящено аж 5 глав!), то позднесоветские учебники были более избирательны, обычно подробно рассказывая краткое содержание лишь программных вещей, попутно давая характеристики основным персонажам и раскрывая «идейное содержание» в идеологически приемлемой форме, выдаваемой за «авторскую позицию» («что нам хотел сказать автор?»). Обновлялись программы – обновлялись учебники.

Убрали ли каких-то писателей при Перестройке и кого добавили?

Перестройка в этом смысле мало что добавила к школьной программе, кроме того, что на уроках внеклассного чтения стало возможно обсуждать так называемую «возвращенную литературу» – толстые журналы с произведениями Замятина, Набокова, Солженицына, Войновича выходили миллионными тиражами, горячо обсуждались книги, осторожно приоткрывающие завесу умолчания над белыми пятнами нашей истории (например, сага А. Рыбакова «Дети Арбата» и ее продолжение). Но официально утвержденная программа стояла на страже консервативно-советских ценностей и соответствующего канона.

Все изменилось только в 1991 году, когда новая программа по литературе почти ни от чего не избавилась, но зато пополнилась всем тем, чем взахлеб зачитывались изголодавшиеся по качественной литературе советские граждане: писателями Серебряного века, русской эмиграции первой и третьей волны, даже литературным андеграундом! И тогда стало понятно, что Н. Островский с Фадеевым не могут составить конкуренцию Бунину с Булгаковым. Причем выбор в тот короткий, но весьма позитивный период делали не чиновники, а учителя и их ученики. Этот читательский рай закончился в конце 90-х, когда первыми признаками очередного «консервативного поворота» стало введение «обязательного минимума содержания» литературы как школьного предмета: с одной стороны, это объяснялось подготовкой к переходу на рельсы ЕГЭ (на котором проверять планировалось знание конкретных произведений, а значит, – они должны быть названы). Но с другой – тем самым вновь под контроль ставился процесс чтения.

Впрочем, распространенность книжек и сайтов с краткими пересказами решила и эту проблему: школьники книги читать почти перестали – а методисты и стоящие за ними чиновники не предпринимали особых усилий, чтобы усадить школьника за книгу. Ведь еще неизвестно, что он в этой книге вычитает, краткий же пересказ даст ему общее представление о сюжете программного произведения, учебник же и лекция учителя – будут содержать необходимые знания и интерпретации, которые и можно будет проверить. Тем самым школьный предмет «литература» давно уже стал предметом «учебник по литературе».

Убирали ли кого-то из литераторов уже после перестройки из школьной программы?

Да, наиболее ортодоксальных авторов все-таки убирали: так, в программе 1991 года еще были роман Горького «Мать» и роман Н.Островского «Как закалялась сталь», но уже не было пьесы К. Тренева «Любовь Яровая» или статьи В. Ленина «Памяти Герцена».

Бывало ли так в истории школьной программы, что писателя сначала добавляли, а потом убирали? 

Такие примеры есть: так произошло с Достоевским или Блоком; одно время из программы выпал Гончаров с его «Обломовым» - как раз тогда, когда вернули Достоевского, но чем-то следовало пожертвовать. В итоге же пожертвовали романом Чернышевского «Что делать?».

В 2008 году в Москве по инициативе Л.П. Кезиной – начальницы Департамента образования и бывшей комсомолки – пытались сделать обязательным «Как закалялась сталь», но эта инициатива разбилась о тихий саботаж столичных учителей, и вот сейчас еще одна попытка. Показательный пример и история с «Молодой гвардией» Фадеева: уже в конце 1940-х он оказался в программе выпускного класса средней школы, однако ученикам следовало знать, в чем ошибки писателя (недостаточно осветил руководящую роль Партии в деятельности молодежного подполья), когда же Фадеев переписал роман, исправив свои ошибки – до середины 1960-х годов роман был в программе, а затем сполз из 10 класса – в программу 7-го, то есть был перемещен в зону подросткового чтения, не такого взыскательного к художественным слабостям, а его место занял роман Фадеева «Разгром». В «Обязательном минимуме содержания…» этих произведений уже не было…

Почему власти вообще занимаются этим переписыванием учебников литературы? Почему это так важно?

Как показал Джон Гиллори, обязательные списки есть инструмент социальной доминации: привилегированные группы продвигают свои ценности, почему даже либеральные составители программ по литературе старались лишь заменить «устаревшие», с их точки зрения, произведения на «прогрессивные», не считая важным задуматься над вопросом: а зачем мы вообще читаем? Что научится делать школьник, если он прочтет это, а не то произведение? Может быть, надо не список произведений готовить, а список этих самых умений?

Ведь чтение должно не заканчиваться вместе со школой, а продолжаться за ее стенами! Но пока осознания этого не пришло (тогда как в странах с развитой системой образования к этому пришли уже несколько десятилетий назад), мы так и будем иметь бесконечные «войны списков» и продавливание через административный ресурс полюбившейся тому или иному чиновнику в детстве книжки, будь то «Молодая гвардия» или «Архипелаг ГУЛАГ» – не важно.