Пусть мама придет: как живут семьи с приемными детьми

Мы с мужем с самого начала хотели большую семью и знали, что в ней обязательно будут в том числе и приемные дети. Нам было принципиально важно сначала усыновить, посмотреть, как мы справляемся, и тогда уже решить, нужно ли рожать своих. Именно поэтому мы переехали из Латинской Америки в Россию. У меня муж американец, мы познакомились с ним в Гватемале, где я жила несколько лет и строила с единомышленниками клинику для самых бедных. (Виктория Валикова и еще одна уфимка Карина Башарова в 2015 году основали благотворительную организацию Health & Help и строят клиники в странах Центральной Америки с неразвитой инфраструктурой – прим. ред.) Как переехали, первым делом начали изучать федеральный банк детей-сирот: я села и буквально выписала в тетрадь каждую анкету сиблингов, которых нашла в Башкортостане. Мы искали именно братьев, сестер или брата и сестру, потому что обычно у них меньше шансов попасть в семью, за ними не выстраиваются очереди. С этим списком я пошла в опеку, мы открыли первую анкету и на ней же остановились. Это было быстро, но бюрократические вопросы все равно решали долго: сначала мы лишали родителей детей прав и только потом смогли усыновить. Пока собирали все документы, я узнала, что беременна. Странное чувство: вот у нас не было ни одного ребенка, а тут сразу три.

Когда я была на шестом месяце, мы забрали детей из детдома. То ли из-за гормонов, то ли из-за того, что они были маленькие, я сразу к ним привыкла. С сыном была любовь с первого взгляда, с дочерью, правда, сложнее. Но мы с мужем прекрасно понимали, что жизнь – не романтическая комедия, и готовились к трудностям. Я вообще перечитала всю американскую и российскую литературу, которую только нашла. Встречались даже статьи о том, что делать, если ребенок зарезал кота или ходит по дому с ножом. В реальности все оказалось проще. Мы столкнулись с проблемами: это же все-таки дети системы, они травмированные. У детей было расстройство привязанности. Они не понимали, кто у них главный взрослый, из-за того, что в учреждениях постоянно меняется персонал, Наша дочь могла спокойно на улице уйти с другой женщиной: если дочери показали мультфильм на телефоне, ей казалось, что эта мама лучше. Поэтому в первые два месяца мы не виделись с другими людьми, чтобы дети к нам привыкли. Сын долгое время сосал палец: в детдоме у него не было материнской груди и только он сам мог себя успокоить. Малыши трясли кровати, по ночам вопили звериным воем. Для них ночь – страшное событие: родители могут пропасть и больше не вернуться. Но каждое утро мама с папой были с ними рядом. И постепенно они поняли: мы будем вместе всегда.

Со стороны может показаться, что это было сложно, но мы ни о чем не жалеем. Даже если у меня была бы возможность начать все заново, я не поменяла бы свое решение.

Я верю только в светлое будущее, где детских домов вообще не будет. Эти учреждения – худшее, что придумало человечество, хуже тюрьмы, ведь дети ни в чем не виноваты. Система сильно травмирует их. Любая семья будет лучше, чем детский дом. Если в вашем окружении кто-то собирается взять ребенка, не надо их пугать страшными историями – поддержите их: они взрослые люди и сами разберутся.

После рождения третьего ребенка я задумалась о приемных детях. Хотела, чтобы малыши вместе росли и играли, но решиться никак не могла. Поэтому для начала стала наставником: у меня появилась подопечная Валерия, ей было 15 лет. По программе наставничества ребенка подбирают по темпераменту и интересам, у тебя выбора, можно сказать, нет. А я даже не думала, что возьму под опеку подростка. У меня было очень много стереотипов о них, даже несмотря на то что я долго работала с детскими домами, когда была руководителем образовательного фонда «Мархамат». Но общение с Валерией показало мне, что подростки нуждаются в заботе не меньше, чем младенцы. В этом же году меня, как депутата, пригласили поучаствовать в акции, где публичные люди фотографируются с детьми из детдомов для социальных баннеров. Во время съемок я познакомилась с еще одним подростком – Алиной. Я не люблю такое и не понимаю, почему тогда согласилась. Потом очень жалела и все вспоминала эту девочку: я не могла поверить, что у такой красивой, деликатной девочки есть родные, а она в детском доме.

На приемное родительство я все еще не могла решиться, но как-то все случилось само собой. Началась пандемия, дети остались закрыты в учреждениях, как в консервных банках, и нам было их очень жаль. Предложила мужу позвать Валерию пожить с нами пару месяцев, в нашей семье все с ней были знакомы и поддержали мою идею. Когда пошли ее забирать, я опять вспомнила Алину, начала расспрашивать, как у нее дела. Мне рассказали, что она хочет поступить в художественный колледж, но никто ее не отпустит на экзамены. Тогда было решено ее тоже забрать.

Думали, что лето пройдет, мы устроим девочек в колледж и они будут жить в общежитии. Но мы так привязались к друг другу, не хотели их отпускать. Лере было 17 лет, она решила жить одна, а Алина осталась с нами. Через год мы узнали, что ее младший брат Стас, ему было тогда 9 лет, тоже попал в детский дом. Мы сразу поехали его забирать, хотя мне было страшно и я сомневалась.

С дочерью мы всегда хорошо понимали друг друга, но с сыном было сложнее. Он нам не доверял, не все наши решения ему казались правильными и безопасными. Мы просто все ему объясняли, аргументировали, выслушивали его точку зрения. Мне очень помогает, что муж уделяет много внимания сыну: часто привлекает его к обычным мужским делам, так адаптация проходит быстрее. Я не ставлю себе задачу полюбить с первых секунд, я просто знаю, что наш дом намного лучше, чем детский, поэтому все это для меня не страшно.

Теперь подростковый возраст не кажется мне проблемным. Если быть во взрослой позиции, можно найти подход. Еще в этом есть свои преимущества: легче рассчитать финансы семьи до совершеннолетия ребенка, сразу понятно, есть ли проблемы со здоровьем и как их решать при необходимости. Травмы у всех детей будут, но младенцы не вспомнят, что произошло с ними, а с 7 лет ребенок уже прекрасно сопоставит, как он жил и как живет сейчас.

Я считаю, нужно стремиться к тому, чтобы найти всем детям семью. А сейчас лучше помогать учреждениям через организации, которые занимаются этим профессионально. Не надо ходить в детские дома, даже с подарками, по словам моих детей, они это ненавидели. Если пока семья не решается на приемное родительство, можно для начала стать наставником – ресурсным взрослым, на которого можно опереться.

Мы с мужем часто говорили о том, что было бы хорошо взять приемного ребенка, но все не решались. Наш кровный сын уже давно вырос, у него своя семья и дети. И в одну новогоднюю ночь мы остались одни: только я, муж и кошка. Снова начали говорить о приемном родительстве и пришли к тому, что нужно уже либо брать, либо больше никогда не поднимать эту тему. Годы идут, поэтому не стали медлить: сразу после праздников начали собирать документы. Когда все было готово, пошли в дом ребенка и познакомились с нашей будущей дочкой Анжеликой. Сразу возникло чувство, будто это наш родной ребенок, казалось, она нас все это время ждала. В мае мы ее забрали домой, представили всем родственниками. Были и те, кто нас не понял, говорил, что нам нужно растить внуков и отдыхать. Но мнение других нас не волновало, мы просто начали жить вместе, и все было хорошо.

Со временем стало понятно, что Анжелика очень талантливая. Помню, ехали в машине и она начала четко напевать мелодию, хотя еще слова не умела толком произносить. С пяти лет дочь занималась в фонде «Мархамат». (Фонд работает с детьми-инвалидами и сиротами, с теми, кому нужна специализированная помощь – прим. ред). Преподаватели тоже заметили ее способности и начали дополнительно давать Анжелике уроки по игре на фортепиано. Дома с ней папа занимался вокалом. Еще в дошкольном возрасте дочь начала участвовать в конкурсах и одерживать первые победы.

Когда она была во втором классе, опека предложила принять участие в международном проекте НТВ «Ты супер!». Мы сомневались, она же была тогда еще совсем маленькая, но заявку все-таки отправили. Анжела прошла все этапы отбора и стала участником конкурса. Мы на четыре месяца поехали в Москву, жили там, учились и снимались в программе. Выступление дочери показали в первом выпуске – и о ней узнала вся страна. Можно сказать, это перевернуло всю ее жизнь: по телевизору Анжелику увидела родная сестра Кристина и вышла на связь через нашего сына. Я знала только ее имя, искала через опеки и всегда была уверена, что мы найдем друг друга – и это наконец-то произошло благодаря проекту. Дочери мы ничего не сказали. Муж с Кристиной прилетели к нам – и прямо на проекте, за кулисами, сестры встретились.

Оказывается, Кристина жила с бабушкой в Стерлитамаке. Теперь мы постоянно общаемся, видимся. Показали Анжеле родной дом и каждый год ходим на могилу ее матери. Я считаю, это очень важно для ребенка.

Несмотря на такую трогательную историю, проект для Анжелы стал сложной школой жизни. Она через все это прошла, стала полуфиналистом и теперь постоянно участвует в разных конкурсах, берет только Гран-при. Дочь еще рисует и занимается скульптурой. Она постоянно хочет изучать что-то новое, и мы всегда поддерживаем ее решения.

Я вообще не могу сказать, что у нас были какие-то проблемы. Трудности бывают, как и у всех семей. Важно лишь помнить, что каждый человек – это личность. И тогда к нему легко найти подход.

Текст: Асия Нигамаева, фото: личные архивы героинь