Художник-мультипликатор, режиссер мультсериала «Смешарики», Алексей придумывает трогательные образы, чтобы вызывать у людей позитивную реакцию. Он считает, что искусство перформанса наследует старинную русскую традицию скоморошества – смехом изменять мир к лучшему.
О рождении образа
Идея образа обычно рождается случайно. Например, мой друг художник Максим Свищев открывал в галерее Anna Nova выставку «Наши Маши», героинями его работ стали девушки-гопницы и девушки-гламурщицы. Он попросил меня прийти на вернисаж в образе гопника, прихватив с собой гламурную спутницу, чтобы создать атмосферу. Я придумал образ сильно пьющего дяди Леши из Омска с авоськой пива, который впервые оказался в большом городе, и все, что он видит, вызывает у него неподдельный восторг, поэтому я как мог выпучивал глаза. Кстати, образ наивного дурака очень добрый, он затрагивает такие струны души, которые есть у каждого. Дурак – это тот, кто очень искренен, как в русских сказках про Иванушку-дурачка. Все вещи нашел дома: бобровую шапку – у папы, куртку-варенку из 1980-х – у мамы, брюки с лампасами и клетчатая рубашка дополнили картину. Главным было соблюсти натурализм до конца – я знакомился с девушками, причем говорил им: «Телефон оставить не могу, у меня его нет, есть только адрес». А когда уже после выставки шел с приятелем домой, услышал от районных алкоголиков такой комментарий: «Да нет, он вроде придуривается, он не наш», – значит, люди обращают внимание, им не все равно. Да, а моя гламурная спутница призналась, что еще никогда в жизни ей не было так стыдно, как на том участке пути до галереи, когда она шла со мной под руку. Образ раненого солдата родился к Дню защитника Отечества, Хеллбоя – к Дню всех святых, а следующий перформанс я подготовил к открытию выставки «Власть воды» в корпусе Бенуа Русского музея. Хотел быть водяным, но не нашел русалок и стал утонувшим зимой пловцом, который готовился к Олимпиаде.
О скоморохах
В русской культуре были такие персонажи – скоморохи. Существовали артели и группы скоморохов, особенно до прихода христианской церкви. Их наделяли мистическими качествами, они чувствовали мир, находили в нем неточности и выправляли их с помощью своих действий. Именно поэтому они были приближены к власти: гротескный образ демонстрировал обостренное понимание мира, они все время ходили по грани. Я бы хотел приблизиться к этому. Мне важно, чтобы люди не сразу понимали, что я валяю дурака: когда человек видит что-то необычное и верит в это, то становится живым, а я – участник, катализатор этого процесса. Настоящее фриковство должно быть состоянием души. В обычной жизни я одеваюсь достаточно просто: яркие футболки, джинсы, такой милитари-режиссерский стиль.
О городах и селах
Омский колорит я выбрал не случайно – там я родился. У каждого города есть свое поле, энергетика. В Петербурге все соответствует стихии: холодность, консерватизм, аристократизм. Москва проще, там все-таки главенствует деревенское начало. Мои любимые образы как раз связаны с сельским стилем, с глубинкой. Хочу достать косоворотку, научиться играть на баяне – и без этих предметов никуда не выходить. Мне нравится, как душевность, сохранившаяся в деревне, иронично вливается в городскую среду. Это цепляет.
О реакции
Когда я вхожу в образ, то заряжаюсь позитивом и агрессию не воспринимаю. Моя задача – не развеселить, а создать атмосферу, энергию, которая изменит окружающее пространство. В метро, конечно, люди часто испытывают шок от моих выходок. Однажды я пришел на работу в нашу мультипликационную студию как дядя Леша – так там у людей возник страх, что с ними что-то произошло, привычная картина изменилась и у них поехал образ мира. Таких лучше не трогать. На улицу, правда, на всякий случай беру с собой документы, да и вообще при встречах с милицией стоит сразу сделать адекватное лицо. Кстати, на вечеринке в лофт-проекте «Этажи», где я был с авоськой пива, все пытались стащить у меня бутылочку-другую. Странно, вроде бы публика не бедствующая. Но от дяди Леши я уже устал, у каждого образа есть свой срок годности, и возвращаться назад мне не хочется.
Комментарии (0)