Вы когда-нибудь шили для себя одежду? А пытались? Вот-вот… Маленькая комната. На столе ворох тряпичных лоскутков, лент и прочей декоративной снеди. Александр Васильев (костюмы для театров по всему миру, лекции по истории моды), неспешно прикрепляя сухую хризантему к шляпе, говорит о том, что все беды – от нехватки времени. И еще от лени.
Александр: Я вам скажу, я сам – хенд-мейд. Ручная работа моих родителей.
Лена: Получается, каждый человек, по сути, – хенд-мейд.
Александр: Ну не знаю, может, в ком-то и есть что-то механическое. А я – типичный хенд-мейд.
Лена: В чем отличие хенд-мейда от дизайнерской продукции?
Александр: Хенд-мейд подразумевает непрофессионализм. Это штучная вещь, над которой работают любители. Вы сошьете себе кошелек, и это будет хенд-мейд. Но если кошелек для вас изготовят в модном доме Christian Lacroix – это уже будет кутюр. Одежда ручной работы встречается сейчас очень редко. Это умирающее понятие. Во-первых, потому что ни у кого нет времени. Все это погибло не оттого, что перестало быть модным. Нет. А лишь оттого, что люди настолько заняты и кругом такая круговерть, что разве что дама на пенсии может позволить себе что-то связать или сшить. В 1960–70-е годы вязание было очень распространенным явлением, сегодня же практически никто не умеет этого делать. Вот вы, например, умеете?
Лена: Нет, не умею. В детстве пыталась научиться, а потом забросила, терпения не хватило.
Александр: Вот. А вышивать вообще никто не может, потому что на вышивание необходима масса времени.
Лена: Получается, что хенд-мейд уходит в область декорирования?
Александр: Не совсем так. Есть дамы, которые и сейчас пытаются сделать что-то для себя, но чаще это какие-то маленькие аксессуары. Для большинства же это совершенно нетипично. Нет, например, сейчас нижнего белья хенд-мейд, а раньше было всегда. В начале века все дамы шили себе белье сами. А сегодня вас просто засмеет любовник, если вы явитесь к нему в самодельном бюстгальтере. Потому что представления о красоте сейчас совсем другие. Массовая реклама делает то, что люди с большей готовностью покупают фирменные вещи фабричного производства, нежели решаются сшить что-то сами. Хотя в 1970-е вещи ручной работы очень ценились, все поголовно что-то кроили, шили. Это называлось "самострок". Особенно любили самодельные украшения: бисерные, деревянные, керамические. Я сам камни дырявил и носил с удовольствием. Знаете, это было очень модно. Но культура более позднего времени совершенно свела это на нет. Зато сейчас в моде появилось такое поветрие, как фальшивый хенд-мейд, сделанный чаще всего в Китае. Разница только в том, что сделано это машиной, выпущено тиражом в 6000 экземпляров, и над этим работала целая артель китаянок.
Лена: А хиппи?
Александр: Да, у них был просто культ недошитой вещи. Поэтому заплатки любили перешивать через край крупными стежками, джинсы не подшивали, а просто обрезали, нитки висели. Было модно, чтобы сумка была сшита из кусочков старой куртки или старого пальто. А сейчас вообще в моде не небрежность, а скорее буржуазный лоск.
Лена: Мода – это, с одной стороны, всегда шаг вперед, но при этом и возвращение к тому, что было уже сделано. Почему так происходит?
Александр: Мы всегда оглядываемся назад, и прошлое нам кажется более романтичным, чем будущее. На самом деле все, даже молодые, очень боятся будущего и связанного с ним прогресса. Меня часто спрашивают, как бы так сделать, чтобы остановиться на каком-то определенном стиле. Тут, наверное, и тяготение к романтике, и боязнь уйти слишком далеко, все вместе.
Лена: Мода непосредственно связана с культурой. Как она на нее влияет?
Александр: Она всегда ловит и отображает последствия культуры, экономики, политики, но продиктовать она не способна, потому что ее тоже создают люди и социальные движения, потому что мода – это коллективное сумасшествие.
Лена: Мода связана с соблазном?
Александр: Очень тесно. Секс и мода всю жизнь были неотделимыми понятиями. Мода отчасти и создана для того, чтобы привлекать.
Лена: А какие нынче стандарты красоты?
Александр: Они сильно отличаются в разных странах. На Западе очень ценится сегодня интеллектуальная женщина, а в России ценится мясо, женское мясо.
Лена: В последнее время вы часто работаете в России. Это возвращение?
Александр: Это бизнес. Здесь очень много предложений.
Лена: Вы часто входите в состав жюри на модных показах в России, сейчас вот читаете лекции в рамках выставки "ТекСтиль и мода", значит, постоянно сталкиваетесь с русскими модельерами. Раньше русская мода была ориентирована на Запад. А что происходит теперь?
Александр: Сейчас все то же самое. Есть и ориентация на Запад, но вместе с этим и огромная ностальгия. И по имперской России, и по СССР одновременно. Такое количество вывесок с ижицей или ятем в Москве и Петербурге – просто удивительно. Или кафе вроде "СССР" или "Зов Ильича", "Пропаганда". Еще вот несерийность. Например, в России повсюду проходят модные показы, во всех городах. Но когда приезжает какой-нибудь западный байер и заказывает коллекцию, то тут выясняется, что нет фабрики, чтобы ее изготовить. Что могут сделать все только в том размере, в котором было изначально пошито. А на самом деле нужны еще 42-й, 44-й, 46-й, но об этом уже не может быть и речи. У модельеров заказывают по 10 тысяч каждой модели свитеров, брюк, юбок. На что они говорят, опуская руки: "Ну нет, мы со Светкой по три еще можем сшить, но вообще-то у Светки болеет ребенок, а мне бы в Липецк надо съездить, мама заболела, кран потек". Понимаете, у русских модельеров есть огромный талант. Они могут не спать ночь, стараться создать коллекцию, дойти до показа и – на этом остановиться. Выпустить пар. Они не понимают, что мода – это бизнес. Они делают из моды шоу. После показа вещи нужно продать, и продать в большом количестве. Не одну блузку или пальто, а 10 тысяч. Модельеры доводят дело до показа, но не доводят его до магазина. А надо наоборот.
Лена: Получается, много таланта, но мало промоутерского умения?
Александр: Действительно, мало кто знает, как делать промоушн. Промоушн может делать только человек, который уже осел на Западе, который уже давно работает в этой области. Нужна организованность. Умение работать. А в России зачастую личная жизнь заслоняет все остальное. Разболелся живот, соседи залили квартиру водой, и все идет прахом. На Западе этого не существует. Понимаете, у меня тоже может быть масса проблем, но если из-за того, что у меня заболел живот, я не поеду в Австралию, то потом у меня сорвется Япония и уже точно не состоится Сингапур. А здесь очень многое действует на уровне "срослось–не срослось": "Что ж ты, Оль, не пришла?" "Ой, да не срослось что-то". Для того чтобы успешно делать бизнес, об этом нужно забыть.
Лена: Вы как-то говорили, что для того, чтобы одеваться модно, необходимо наличие времени…
Александр: И денег.
Лена: Раньше, предположим, в XIX веке, люди могли позволить себе тратить на сборы по два, три часа несколько раз в день. Сейчас же, выходя утром из дома, ты мысленно должен прикинуть, куда тебя занесет вечером. Приходится быть универсальным в выборе одежды. Что сказать о современном щеголе?
Александр: Вы знаете, девушки щеголяют сейчас в очень неудобном. Сказать, что удобно ходить с открытым животом на морозе или носить ботинки с острым носом и узкой голенью, да еще и на высоченном каблуке, я не могу. Сказать, что нужно пробить гайкой язык, и это будет удобным, тоже не могу. Современная мода очень неудобная. В этом и есть ее щегольство. Но это нормально, я считаю, что мода вообще не должна быть удобной.
Лена: А мужчины?
Александр: Они тоже себя ужасно мучают, даже, знаете, на диетах, бывает, сидят.
Лена: Вы когда-нибудь делали одежду для себя?
Александр: Последний раз, когда мне было лет 13–14. Готический порпуэн (камзол), потом брюки из тика, много разных вещичек.
Лена: Не боялись попасть впросак?
Александр: О нет, что вы. Я был страшный модник. Я очень старался сделать для себя оригинальные вещи. Знаете, тогда это было очень сложно. Меняли диски на джинсы, джинсы на другие джинсы, что-то кроили, перешивали. Так все делали, не было другого выхода. Но это было интересно.
Лена: Вы оформляли спектакли для театров практически всего мира. Менялся ли как-то взгляд на костюм в зависимости от страны, для которой вы его выполняли?
Александр: Все время. Понимаете, то, что мы сделаем для Японии, в Германии просто никак не пройдет. И то, что нравится в Турции, мексиканцам будет просто непонятно.
Лена: Различие менталитета?
Александр: И свои цвета. Я часто слышу: "Ой, нет, только не лиловый. Это же у нас траур". Или: "Только, пожалуйста, не желтый. Это у нас символ печали". У каждого свое совершенно особенное представление о том, что красиво, а что нет. Я вам расскажу один случай. Как-то я получил заказ на оформление балета "Анна Каренина" в Китае. Приходит ко мне директор труппы, заядлая коммунистка, и говорит: "Я хочу, чтобы мы с вами сделали этот балет в социалистическом ключе". Я даже испугался, говорю ей: "Что вы! Опомнитесь! Это же “Анна Каренина!” Она отвечает: "Я знаю, знаю сама, – и вытягивает так: – Анннка Ленина". Роман про юную коммунистку Анку Ленину, вот вам и самая трагичная любовь на свете. "Р" с "Л" она перепута- ла, а роман никогда не читала. Я ей втолковывал, что дело при царе происходит, в имперском Петербурге, что коммунистический стиль ну никак невозможен. Необходимы канделябры, бархат, турнюры, скачки, брильянты, бал, декольте. А она уперлась и все тут. "При каком–таком царе, при Ленине это было". Но это же Толстой. А что ей Толстой? Что в лоб, что по лбу. И так она меня замучила с этой постановкой, что дело дошло ну не до рукопашной, но приблизительно так.
Лена: Но в итоге договорились?
Александр: Я сделал постановку в имперском стиле. Она была дико недовольна, говорила мне, что я разносчик буржуазной культуры в социалистическом Китае. Это было уже лет десять назад. Что тут говорить? Пора бежать лекцию читать, заждались студенты. Шляпку я вам вроде доделал. По-моему, ничего, а?
Александр: Я вам скажу, я сам – хенд-мейд. Ручная работа моих родителей.
Лена: Получается, каждый человек, по сути, – хенд-мейд.
Александр: Ну не знаю, может, в ком-то и есть что-то механическое. А я – типичный хенд-мейд.
Лена: В чем отличие хенд-мейда от дизайнерской продукции?
Александр: Хенд-мейд подразумевает непрофессионализм. Это штучная вещь, над которой работают любители. Вы сошьете себе кошелек, и это будет хенд-мейд. Но если кошелек для вас изготовят в модном доме Christian Lacroix – это уже будет кутюр. Одежда ручной работы встречается сейчас очень редко. Это умирающее понятие. Во-первых, потому что ни у кого нет времени. Все это погибло не оттого, что перестало быть модным. Нет. А лишь оттого, что люди настолько заняты и кругом такая круговерть, что разве что дама на пенсии может позволить себе что-то связать или сшить. В 1960–70-е годы вязание было очень распространенным явлением, сегодня же практически никто не умеет этого делать. Вот вы, например, умеете?
Лена: Нет, не умею. В детстве пыталась научиться, а потом забросила, терпения не хватило.
Александр: Вот. А вышивать вообще никто не может, потому что на вышивание необходима масса времени.
Лена: Получается, что хенд-мейд уходит в область декорирования?
Александр: Не совсем так. Есть дамы, которые и сейчас пытаются сделать что-то для себя, но чаще это какие-то маленькие аксессуары. Для большинства же это совершенно нетипично. Нет, например, сейчас нижнего белья хенд-мейд, а раньше было всегда. В начале века все дамы шили себе белье сами. А сегодня вас просто засмеет любовник, если вы явитесь к нему в самодельном бюстгальтере. Потому что представления о красоте сейчас совсем другие. Массовая реклама делает то, что люди с большей готовностью покупают фирменные вещи фабричного производства, нежели решаются сшить что-то сами. Хотя в 1970-е вещи ручной работы очень ценились, все поголовно что-то кроили, шили. Это называлось "самострок". Особенно любили самодельные украшения: бисерные, деревянные, керамические. Я сам камни дырявил и носил с удовольствием. Знаете, это было очень модно. Но культура более позднего времени совершенно свела это на нет. Зато сейчас в моде появилось такое поветрие, как фальшивый хенд-мейд, сделанный чаще всего в Китае. Разница только в том, что сделано это машиной, выпущено тиражом в 6000 экземпляров, и над этим работала целая артель китаянок.
Лена: А хиппи?
Александр: Да, у них был просто культ недошитой вещи. Поэтому заплатки любили перешивать через край крупными стежками, джинсы не подшивали, а просто обрезали, нитки висели. Было модно, чтобы сумка была сшита из кусочков старой куртки или старого пальто. А сейчас вообще в моде не небрежность, а скорее буржуазный лоск.
Лена: Мода – это, с одной стороны, всегда шаг вперед, но при этом и возвращение к тому, что было уже сделано. Почему так происходит?
Александр: Мы всегда оглядываемся назад, и прошлое нам кажется более романтичным, чем будущее. На самом деле все, даже молодые, очень боятся будущего и связанного с ним прогресса. Меня часто спрашивают, как бы так сделать, чтобы остановиться на каком-то определенном стиле. Тут, наверное, и тяготение к романтике, и боязнь уйти слишком далеко, все вместе.
Лена: Мода непосредственно связана с культурой. Как она на нее влияет?
Александр: Она всегда ловит и отображает последствия культуры, экономики, политики, но продиктовать она не способна, потому что ее тоже создают люди и социальные движения, потому что мода – это коллективное сумасшествие.
Лена: Мода связана с соблазном?
Александр: Очень тесно. Секс и мода всю жизнь были неотделимыми понятиями. Мода отчасти и создана для того, чтобы привлекать.
Лена: А какие нынче стандарты красоты?
Александр: Они сильно отличаются в разных странах. На Западе очень ценится сегодня интеллектуальная женщина, а в России ценится мясо, женское мясо.
Лена: В последнее время вы часто работаете в России. Это возвращение?
Александр: Это бизнес. Здесь очень много предложений.
Лена: Вы часто входите в состав жюри на модных показах в России, сейчас вот читаете лекции в рамках выставки "ТекСтиль и мода", значит, постоянно сталкиваетесь с русскими модельерами. Раньше русская мода была ориентирована на Запад. А что происходит теперь?
Александр: Сейчас все то же самое. Есть и ориентация на Запад, но вместе с этим и огромная ностальгия. И по имперской России, и по СССР одновременно. Такое количество вывесок с ижицей или ятем в Москве и Петербурге – просто удивительно. Или кафе вроде "СССР" или "Зов Ильича", "Пропаганда". Еще вот несерийность. Например, в России повсюду проходят модные показы, во всех городах. Но когда приезжает какой-нибудь западный байер и заказывает коллекцию, то тут выясняется, что нет фабрики, чтобы ее изготовить. Что могут сделать все только в том размере, в котором было изначально пошито. А на самом деле нужны еще 42-й, 44-й, 46-й, но об этом уже не может быть и речи. У модельеров заказывают по 10 тысяч каждой модели свитеров, брюк, юбок. На что они говорят, опуская руки: "Ну нет, мы со Светкой по три еще можем сшить, но вообще-то у Светки болеет ребенок, а мне бы в Липецк надо съездить, мама заболела, кран потек". Понимаете, у русских модельеров есть огромный талант. Они могут не спать ночь, стараться создать коллекцию, дойти до показа и – на этом остановиться. Выпустить пар. Они не понимают, что мода – это бизнес. Они делают из моды шоу. После показа вещи нужно продать, и продать в большом количестве. Не одну блузку или пальто, а 10 тысяч. Модельеры доводят дело до показа, но не доводят его до магазина. А надо наоборот.
Лена: Получается, много таланта, но мало промоутерского умения?
Александр: Действительно, мало кто знает, как делать промоушн. Промоушн может делать только человек, который уже осел на Западе, который уже давно работает в этой области. Нужна организованность. Умение работать. А в России зачастую личная жизнь заслоняет все остальное. Разболелся живот, соседи залили квартиру водой, и все идет прахом. На Западе этого не существует. Понимаете, у меня тоже может быть масса проблем, но если из-за того, что у меня заболел живот, я не поеду в Австралию, то потом у меня сорвется Япония и уже точно не состоится Сингапур. А здесь очень многое действует на уровне "срослось–не срослось": "Что ж ты, Оль, не пришла?" "Ой, да не срослось что-то". Для того чтобы успешно делать бизнес, об этом нужно забыть.
Лена: Вы как-то говорили, что для того, чтобы одеваться модно, необходимо наличие времени…
Александр: И денег.
Лена: Раньше, предположим, в XIX веке, люди могли позволить себе тратить на сборы по два, три часа несколько раз в день. Сейчас же, выходя утром из дома, ты мысленно должен прикинуть, куда тебя занесет вечером. Приходится быть универсальным в выборе одежды. Что сказать о современном щеголе?
Александр: Вы знаете, девушки щеголяют сейчас в очень неудобном. Сказать, что удобно ходить с открытым животом на морозе или носить ботинки с острым носом и узкой голенью, да еще и на высоченном каблуке, я не могу. Сказать, что нужно пробить гайкой язык, и это будет удобным, тоже не могу. Современная мода очень неудобная. В этом и есть ее щегольство. Но это нормально, я считаю, что мода вообще не должна быть удобной.
Лена: А мужчины?
Александр: Они тоже себя ужасно мучают, даже, знаете, на диетах, бывает, сидят.
Лена: Вы когда-нибудь делали одежду для себя?
Александр: Последний раз, когда мне было лет 13–14. Готический порпуэн (камзол), потом брюки из тика, много разных вещичек.
Лена: Не боялись попасть впросак?
Александр: О нет, что вы. Я был страшный модник. Я очень старался сделать для себя оригинальные вещи. Знаете, тогда это было очень сложно. Меняли диски на джинсы, джинсы на другие джинсы, что-то кроили, перешивали. Так все делали, не было другого выхода. Но это было интересно.
Лена: Вы оформляли спектакли для театров практически всего мира. Менялся ли как-то взгляд на костюм в зависимости от страны, для которой вы его выполняли?
Александр: Все время. Понимаете, то, что мы сделаем для Японии, в Германии просто никак не пройдет. И то, что нравится в Турции, мексиканцам будет просто непонятно.
Лена: Различие менталитета?
Александр: И свои цвета. Я часто слышу: "Ой, нет, только не лиловый. Это же у нас траур". Или: "Только, пожалуйста, не желтый. Это у нас символ печали". У каждого свое совершенно особенное представление о том, что красиво, а что нет. Я вам расскажу один случай. Как-то я получил заказ на оформление балета "Анна Каренина" в Китае. Приходит ко мне директор труппы, заядлая коммунистка, и говорит: "Я хочу, чтобы мы с вами сделали этот балет в социалистическом ключе". Я даже испугался, говорю ей: "Что вы! Опомнитесь! Это же “Анна Каренина!” Она отвечает: "Я знаю, знаю сама, – и вытягивает так: – Анннка Ленина". Роман про юную коммунистку Анку Ленину, вот вам и самая трагичная любовь на свете. "Р" с "Л" она перепута- ла, а роман никогда не читала. Я ей втолковывал, что дело при царе происходит, в имперском Петербурге, что коммунистический стиль ну никак невозможен. Необходимы канделябры, бархат, турнюры, скачки, брильянты, бал, декольте. А она уперлась и все тут. "При каком–таком царе, при Ленине это было". Но это же Толстой. А что ей Толстой? Что в лоб, что по лбу. И так она меня замучила с этой постановкой, что дело дошло ну не до рукопашной, но приблизительно так.
Лена: Но в итоге договорились?
Александр: Я сделал постановку в имперском стиле. Она была дико недовольна, говорила мне, что я разносчик буржуазной культуры в социалистическом Китае. Это было уже лет десять назад. Что тут говорить? Пора бежать лекцию читать, заждались студенты. Шляпку я вам вроде доделал. По-моему, ничего, а?
Комментарии (0)