Художественный руководитель «Театра 18+» Юрий Муравицкий поставил спектакль по пьесе главного режиссера этого же театра Германа Грекова, в которой жизнь жителей российской глубинки превращается в античную трагедию.
Что означает слово «Ханана» и как оно правильно произносится? Есть идеи, что оно расшифровывается как «хана нам».
Герман: Это кличка главной героини. В жизни ее так и называли — Наташа Ханана. Говорят, ее муж любил повторять слово «хана», так что «хана нам» довольно близкая интерпретация.
Еще одна аллюзия — «Ханаан», земля обетованная. Как антитеза — герои живут где-то в проклятом, богом забытом месте, и все равно некоторые из них находят эту обетованную землю внутри себя. Тот, кто угадывает эту аллюзию, обычно правильно произносит «ханана», с ударением на последний слог.
Пьесу уже успешно ставили в Лиепайском театре в Латвии. Спектакль номинировался на премию «Золотая маска». Как вы относитесь к той постановке?
Герман: Этот спектакль ставил чуть ли не главный режиссер Латвии Джил Джилинджер. Сейчас он возглавляет государственный академический театр «Дайлес» в Риге. Это как, например, наш МХАТ, а он у них, как наш Кирилл Серебренников. Джилинджер очень чуткий режиссер, тонко чувствующий материал, у него очень большая жанровая амплитуда. Мне кажется, он нашел правильное звучание пьесы — гиперболизировал действие. Кроме того, полностью перенес его в латышские реалии, перевел все имена и названия населенных пунктов. Оказалось, что для них очень близка эта история. Там тоже есть хутора, оторванность от большой земли и цивилизации.
А где происходит действие в оригинале?
Герман: В Воронежской области. В пьесе упоминаются очень красивые названия, например, Краснополье. Но в России много населенных пунктов с таким названием, поэтому география с одной стороны соблюдена, а с другой, это может быть любая точка на карте России. Когда Альберт Филозов давал премию за пьесу, он сказал: «Мы, живущие в Москве, не понимаем, что за МКАДом конец света уже наступил и медленно к нам приближается». Так что, это может быть любое место за МКАДом.
Юрий: Я хочу добавить, что была еще одна постановка, в Литве. Почему-то страны Балтии полюбили этот материал. В скандинавской традиции люди не боятся смотреть в глаза тоске, которая их окружает, они готовы с ней работать, осознавать себя через нее. У нас в стране популярна дурная идея побега от реальности. Абсолютно бессмысленная, потому что сколько от реальности не беги, она все равно тебя настигает, когда ждешь этого меньше всего. Для меня эта пьеса — попытка осознать страну, в которой мы живем. Без иллюзий, не отгораживаясь от нее вагонкой, евроремонтом и заборами. В нашей стране до сих пор строятся «потемкинские деревни» к приездам чиновников, и это главная наша проблема.
Наш театр возник в более-менее новое время, как нечто рафинированное, выхолощенное, где все немножко на котурнах и в красивых платьях. Но это противоречит природе театра, театр — это шутовство. И в пьесе «Ханана» я по многим признакам обнаружил именно это. В ней есть четкая театральная структура, классическая, построенная по канонам Аристотеля, есть игра с референсами. Если эту историю перенести в другую среду, она окажется очень похожей на шекспировскую или на древнегреческую трагедию. Все это подтолкнуло меня к тому, чтобы делать даже не гротеск, а гиперреализм, когда ты не обобщаешь что-то до примитивных символов, а укрупняешь взгляд и делаешь все более явственным, более подробным. Когда мы начали работать в этом ключе, текст раскрылся совершенно по-новому.
В каком-то смысле в постановке проявились брехтовские традиции. «Ханана» — четырехактовая пьеса, и между каждым актом группа Дениса Третьякова «Братья Тузловы» будет исполнять зонги, которые комментируют происходящее. Кстати, на предпоказе этого еще не было — Денис не успел тогда написать песни.
.JPG)
В течение всего спектакля сцена затянута пленкой. Это еще один прием, позволяющий усилить ощущение отстраненности? Как появилась эта идея?
Юрий: Она возникла естественным образом. Когда мы поняли, что ставим спектакль в жанре гиньоль, который предполагает, что со сцены могут лететь брызги воды, водки или других жидкостей, кусочки еды, мы с художницей Катей Щегловой задумались, как сделать так, чтобы это все не летело в зрителя, и она сказала: «да надо пленку натянуть». Стало понятно, что это финальная точка в сценографическом и художественном решении истории, которая делает ее цельным для восприятия произведением. Пленка дала такой мягкий фокус, все получилось немного размытым, как будто ты наблюдаешь за действием через грязное стекло.
«Ханана» — второй спектакль, который вы делаете командой Греков-Муравицкий-Щеглова. Три года назад вы ставили пьесу «Невероятные приключения Юли и Наташи». Как вам работалось тогда и сейчас?
Оба: Да и тогда хорошо было, и сейчас.
Юрий: Тогда было единственное отличие в том, что пьесу мы вместе писали и вместе ставили, а сейчас более разделенные сферы деятельности. Герман написал пьесу, я ее ставлю, Катя оформляет спектакль. С Катей у нас получается тот вид сотрудничества, когда не нужно тратить время на бессмысленные споры, когда ты говоришь что-то, а человек тебя дополняет; он уже понимает чего ты хочешь и идет дальше в направлении твоей мысли. Это большая редкость и большое счастье, когда так получается.А с Германом мы работаем уже миллион лет, поэтому тут не о чем говорить.
Спектакль «Невероятные приключения Юли и Наташи»
Герман: Вообще научно доказано, что драматург — самый лишний человек в театре. Режиссер Евгений Марчелли говорит: «хороший драматург — мертвый драматург». Потому, что живой мешает.
Юрий: Мы часто в процессе репетиций обращались к Герману, когда у меня или актеров возникали вопросы. Например, Герман знает географию происходящего, он может сказать, что от этого дома к тому столько-то метров, а та героиня жила в соседнем доме. И это позволяет видеть не плоский текст, а всю ситуацию в 3D. Так что хорошо, когда есть такое сотрудничество. Вообще, в современной европейской традиции драматург является полноценным участником процесса создания спектакля. Так что, это спорный вопрос — по поводу мертвого драматурга. Хотя, конечно, зависит от того, что режиссер хочет делать с пьесой, и от того, какой драматург.
Герман, как раз ваш случай интересен, потому что вы и режиссер, и драматург.
Герман: Я считаю, что пьеса — просто повод для спектакля. Спектакль всегда первичен. Для меня пьеса — не артефакт, над которым нужно трястись. Режиссер все равно будет по своему интерпретировать написанное, и мое дело как драматурга просто следовать этому течению. Мы работаем с энергиями, а энергии в любом случае трансформируются во что-то. Поэтому театр — живое искусство. Жизнь — это и есть трансформация, изменение, метаморфоза. Она не может быть в застывшем виде. Надо быть к этому готовым.
Юрий, для «Хананы» вы придумали жанр «русский гиньоль». Чем он отличается от классического французского?
Юрий: Темпом и глубиной. Гиньоль, как и любая французская или итальянская театральная традиция предполагает динамику - скорость. В России другой ритм, поэтому у нас постановки классических французских и итальянских пьес чаще всего неудачные. Мы создали интересный эффект — умышленно замедлили действие, и оно вдруг стало открываться.
В России все серьезнее и от того страшнее. В западно-европейской культуре трэш давно стал традицией, он легче воспринимается: кого-то убили, кого-то на куски разрезали, посмеялись и едем дальше. А у нас это приобретает более глубокое значение и, конечно, оттенок русской любви к страданию.
Промо к спектаклю «Ханана»
«Ханана» — психологически тяжелое зрелище. И физически тоже требует выдержки: действие идет три часа без антракта. Какие переживания и эмоции вы хотите вызвать у зрителя?
Юрий: Во-первых, у нас теперь есть супероружие, чтобы зритель не сник за три часа — «Братья Тузловы». Во-вторых, в пьесе заложен прием, благодаря которому зритель начинает смотреть спектакль в одном эмоциональном состоянии, а заканчивает совсем в другом. В начале у тебя возникает ощущение, что герои — абсолютные фрики, что таких людей просто быть не может. Что это предельно маргинальная среда, не имеющая к тебе никакого отношения. И зритель наблюдает за этим трэшем, который происходит где-то далеко, а к концу спектакля герои постепенно очеловечиваются, и становится очевидно, что все это гораздо ближе к нам.
Да, это страшное зрелище. Оно явно не для тех, кто приходит в театр развлечься или просто увидеть очередную дебильную историю о том, как добро побеждает зло. Но я думаю, в наш театр такие люди и не ходят. Есть другие театры для упрощенных схем восприятия и трактовки реальности. У нас были зрители на предпоказе, которые явно не туда пришли. Ну, потом ушли. Мы же не держим никого, не заставляем досматривать до конца.
Герман: Мне хочется добиться катарсического эффекта для зрителя, той гаммы переживаний, когда у человека возникает ощущение, что он проживает альтернативную жизнь. Она заканчивается и происходит эмоциональное обновление. Как колебания от жаркого к холодному в бане. Точно также мне хотелось раскачать эмоциональный маятник. Потому что для психики важны и позитивные переживания, и негативные.
Что вы чувствуете, когда зрители уходят из зала? Можете предположить, что какой-то процент зрителей не сможет выдержать до конца?
Юрий: Могу вполне. Более того, в последнее время, если с моего спектакля не уходит ни один зритель, я начинаю думать, что сделал что-то не так. Дискуссия не предполагает согласия всех. Согласие всех предполагает констатация некой очевидности. Например, «небо синее, когда не затянуто тучами» — c этим не поспоришь. Мы же инициируем дискуссию на острую тему – делаем высказывание, которое может кому-то не понравиться.
Какой герой вам более симпатичен в «Ханане»?
Герман: Идеальная пьеса та, в которой драматург разобран на действующих лиц. Я их всех люблю, всех понимаю, они все мне симпатичны. Я же не документировал историю. Да, у этих персонажей есть реальные прототипы, но они существуют как повод. Остальное вымысел. Только Сасика я помню в детстве, он как-то раз принял меня за девушку и проводил до дома. А так, это все какие-то части меня, как я могу кого-то выделить.
Юрий: Когда актер влюблен в своего персонажа, как правило, он становится очень скучным — и как актер, и как персонаж, в «любимом» хочется видеть только лучшее, и актер играет только на верхних октавах, лишая себя и персонаж огромного диапазона. Это и режиссера касается — необходим критический взгляд на всех, без исключения, персонажей — поэтому я никого не выделяю. Но, для меня ключевым персонажем является Наташа Ханана. Ее безграничная материнская любовь — это главная тема истории.
Премьера спектакля - 2, 3, 18 февраля.
Текст: Галина Никогосова
Фото предоставлены пресс-службой «Театра 18+»
Комментарии (0)