Актриса Александра Ребенок — о триллере «Сны Алисы», работе с Богомоловым и Германикой и низкой самооценке как стимуле

Мистический триллер «Сны Алисы» и при чем здесь нечто иное?

Мы на «ты»?

Наверное, да.

Видел твое давнее интервью, где ты в процессе разговора сама предложи­ла журналисту перейти на «ты». Легко сближаешься с людьми?

Зависит от ситуации. Изначально я со все­ми на «вы», но если понимаю, что это преграда, а нам работать вместе или, как сейчас, дать интервью и быть в таком дове­рительном общении, — это ускоряет про­цесс. Но с режиссерами я всегда на «вы». Даже Богомолов для меня — Константин Юрьевич и никак иначе. Мне важна дистанция.

Категорично! Почему?

Я стараюсь с режиссерами не сближать­ся во время работы — никакой дружбы, со­вместных ужинов, приглашений в гости. У меня был неудачный опыт такой дружбы. С тех пор мне кажется, что отношения ре­жиссера и актера — это химия. Режиссер вы­бирает актера по типажу, внешности, а даль­ше все время хочет разгадать формулу твоей природы, чтобы уметь ею управлять. Твоя за­дача — максимально запутать следы. Чем больше актер позволяет пересечь свои грани­цы, раскрыться, тем хуже для него. Тем менее интересен он становится. Это как отношения мужчины и женщины: сначала химически интересно, а потом проходит три года и уже все приелось. Все секреты раскрыты.

Почему ты не думаешь, что, лучше уз­нав актера лично, режиссер поймет, на что тот способен?

Для этого у меня есть роли — пусть имен­но они и удивляют. И мне приятно, когда режиссер, с которым я работала, вдруг ви­дит какую‑то другую мою роль и говорит: «Надо же, я тебя с этой стороны не видел, не знал, что и это в тебе есть».

Театр или кино?

В МХТ им. Чехова я служу уже одиннад­цатый год. Там — примерно десять спек­таклей в месяц. Еще у меня есть Театр на Малой Бронной, там три спектакля. И это — мой якорь в профессии, это дом и семья. А кино — это роман, курорт­ный. Встретились — шампанское, фейер­верк, приключения, спонтанность и не­посредственность. Театр — навсегда, это то, что ты оберегаешь. Но романы никто не запрещал.

Расскажи про роман с сериалом «Сны Алисы».

Мне очень нравятся режиссер «Снов» Ан­дрей Джунковский и еще один его нашу­мевший сериал «Лучше, чем люди» — это футуристический триллер с Паулиной Ан­дреевой и Кириллом Кяро. И понрави­лось, что «Сны Алисы» — триллер, у меня уже был опыт работы в этом жанре — «Невеста» Святослава Подгаевского. В трил­лере зритель не должен жалеть тебя в ка­дре — ему должно быть за тебя страшно! И вот это надо актерски «протянуть». Если у Подгаевского я была реальным чело­веком, в которого вселилось нечто иное, то в «Снах Алисы» я, может, и стараюсь быть человеком, но нечто иное во мне уже есть.

Когда главную героиню в сериале зо­вут Алисой (в сериале ее исполня­ет Алина Гвасалия. — Прим. ред.), это как‑то связано с «Алисой в Стра­не чудес»?

Я себя в детстве называла Алисой! Это было мое любимое имя: я часто слушала пластинку — музыкальную сказку на сти­хи Высоцкого по мотивам Льюиса Кэр­ролла. Я ее до сих пор наизусть помню! Мой папа — математик, как и Кэрролл, и он тоже эту сказку всегда любил. В об­щем, с «Алисой» связано много приятных воспоминаний.

И да, в сериале главная героиня Али­са живет в двух мирах, уходит из реаль­ности в мир сновидений — и это как буд­то Зазеркалье. Еще там четко выписаны два мира — детей и взрослых: вечный кон­фликт, порождающий множество травм и патологий, показан через мистический сюжет.

Сейчас на тему отношений отцов и де­тей много снимают — «Сны Алисы», «Трудные подростки», «Контакт», «Цикады».

Вечная тема, «Гамлет» — это ведь тоже о любви отца и сына. Такой сериал, как «Сны Алисы» — всегда повод для де­тей и родителей поговорить. Я ведь сни­малась в сериале «Школа» Валерии Гай Германики, и когда он вышел, став сенса­цией, не раз слышала от родителей, учи­телей благодарности за то, что «Школа» стала поводом для беседы. Люди призна­вались, что даже не предполагали, о чем именно могут тревожиться их дети. Хорошо, что есть такое кино. В пуберта­те тебе кажется, что все переживаемое тобой — эксклюзивно. Ты стра­даешь так, как никто на планете. Твои неприятности межгалактические, родители, динозавры ничего не понимают. И никто не может тебе помочь. А кино показывает, что у всех так было, что каждого бросало из абсолютного счастья в лютый де­прессняк. И из этой ситуации непременно есть выход.

Меня в годы пубертата, на­пример, очень сильно колба­сило, но сериалов не было, а книги читать мне было тогда неинтересно.

Что тебя спасало?

Моей опорой стал детский му­зыкальный театр Галины Виш­невской: когда при нем откры­ли колледж, я ушла из обычной школы. Еще девять лет я учи­лась в художке. Конечно, меня все это бесило — краски, соль­феджио, — но, думаю, возмож­ность знакомиться несколько раз в неделю с шедеврами дава­ла силы принимать верные ре­шения в некоторых ситуациях. На все это можно было опереть­ся подсознательно и не утонуть в 1990‑х.

Что‑то хорошее было в те годы?

Ну что, первая любовь — это прекрасно. Но закончилось все грустно — для меня точно. Плюс я застала период откры­тия всех этих клубов, рейвов. Купила себе «гриндерсы» в магазине «Бульдог» на Ар­бате. Ходила на вечеринки Тимура Мамедо­ва: тогда клуб «Птюч» уже закрылся, но по­явился Aerodance.

Что общего у Богомолова и Данелии и при чем здесь лыжи

Что, кроме «Снов Алисы», ждать с то­бой в ближайшее время?

«1993» Велединского уже вышел, у меня не­большая роль, но в целом классное кино по­лучилось. Вышла «Первая любовь» Проску­риной, альманах «Я люблю тебя, Россия» в работе, у нас будет новелла с Димой Кулич­ковым, снятая в Астрахани и очень смешная. В Театре на Малой Бронной вышел спектакль «Дачники на Бали…». Еще на ВДНХ идет выставка-форум «Россия»: там есть павильон, посвященный 150 деятелям культуры. Было отобрано 150 человек — до апреля идти бу­дет. И вот прямо сейчас выходит «Кеша дол­жен умереть». Режиссер — Богомолов, он же сыграл главную роль.

Ваше сотрудничество с Богомоловым можно назвать многосерийным!

Удивительным образом Константин Юрье­вич любит работать со своими актера­ми, постоянной командой. Встретив чело­века однажды и поняв, что вы смотрите в одну сторону, он идет с такими людь­ми по жизни. Как это было в первом сезо­не «Содержанок», который режиссировал именно Богомолов, так и сейчас в «Кеше»: даже эпизод с одной репликой играют «его» артисты, у которых в спектаклях Театра на Малой Бронной — главные роли. В ито­ге там все на месте. Мы ведь хорошо сы­граны между собой, нам не надо искать общий язык. Также мы знаем Константи­на как режиссера, его требования, то есть не тратим время на сближение и понима­ние. Я очень хорошо в этом смысле те­перь понимаю и Рязанова, и Данелию, мно­гих режиссеров, которые снимали один и тот же состав актеров.

В чем еще плюс: Богомолов знает тебя и никогда не заставит делать так же, как было в прошлый раз. Например, после «Со­держанок» у меня был огромный поток по­хожих ролей, вот таких же дамочек: именно этот типаж был интересен некоторым ре­жиссерам, и они хотели его повторить. Кон­стантин, наоборот, как только видит, что ты на те же лыжи встаешь, сделает все, чтобы сдвинуть тебя в сторону, показать такой, ка­кой ты, возможно, сама себя не знала.

Что с сериалом «Анна К.», снятым с Netflix, когда мы его увидим?

Я думала, ты мне скажешь. Масштабная история: Федорович, Никишов, Меркуло­ва и Чупов — режиссеры, каждый снимал по серии. Актерский пул сумасшедший. Рассказать о нем больше не могу, запрети­ли. Там вообще все было строго. Напри­мер, была целая встреча в Zoom, на ко­торой рассказывали про многорасовость на площадке: говорили, что люди участвуют разные, нуж­но быть лояльными друг к дру­гу. Была целая инструкция, ка­кие селфи можно выкладывать со съемок. В гриме, прическе и обыкновенной одежде нельзя. Можно фото с другим актером, но только в «разгриме» и своей одежде. Это на самом деле хо­рошо, правильно.

А что в этом хорошего?

Это лучше, чем когда ты де­лаешь видео с площадки, а тебе потом продюсеры пи­шут: «Срочно уберите!» Хоро­шо, уберу, но почему вы сразу не предупредили?

Таинственность идет на поль­зу проекту?

Конечно, и зрителю ужасно ин­тересно. «Мастер и Маргари­та» тоже в такой таинственно­сти снимается, кроме постера мы ничего не видели. Но ужас­но же интересно увидеть, как там визуально «решена» сви­та Воланда, как они все выгля­дят. Если насмотришься фото, у тебя уже и картинка сложит­ся в голове.

Много у тебя проектов, кото­рые не случились?

Да, наверное, есть. Как чело­век, который свой путь дела­ет сам, знаю: никогда я по мас­лицу, с горочки не залетала. Я поступила‑то с третьего раза, не попа­ла ни в один театр после института, и все сама, все сама. (Смеется.) Такой у меня сложный путь достижения желаемого, ко­торый укрепляет мой иммунитет. Выраба­тываю в себе выдержку, стойкость. Режис­серы тоже не всегда ведь слова подбирают. Один мягко стелет, другой может и отчи­тать. Но терять свой путь, говорить: «Все, это не мое» — не буду. Благодаря этим ви­ражам я сформировала, сформулировала, сама того не желая, отношение к актерской профессии. Да, было непросто. Но теперь мне трудно словить звездную болезнь, по­тому что у меня не было такого, что я про­снулась знаменитой, хотя ничего для того не делала. У меня наоборот самооценка за­нижена, в неудачах я всегда винила себя, считала, что это я какая‑то не такая, а все остальные — лучше. Эта заниженная само­оценка — твой внутренний комок сплетен, который тебе говорит: «Что ты делаешь в этой профессии? Это плохо, чудовищно, ты — ничтожество». И это постоянно дер­жит тебя в тонусе. И мне все время хочет­ся спросить: ну а почему нельзя совершить ошибку? Просто пошалить? Ну и пусть я буду выглядеть глупо, нелепо, наигранно.

Школа «Школы» и как нарастить глубину (спойлер: возможно, вам понадобится водка!)

«Школа» — это сериал, который был для тебя одновременно и даром, и про­клятьем, верно?

Ты имеешь в виду, что после него не было работы года два?

Конечно, мы все ждали, что актеры из сериала Германики станут новым поколением звезд. Но этого не слу­чилось в том масштабе, который ожидался.

Да-да, но сенсацию произвели не артисты, а сам режиссерский метод. Я на тот мо­мент уже работала около четырех-пяти лет в «Театре.doc», и там все так и играли — не играя. Конечно, это был супертренд для начала 2000‑х: вокруг царила антреприза, все ненатуральное, ужасное, все со сцены орут. И тут вдруг такая игра без игры. Это сейчас норма, а тогда — шок.

Меня все время отправляли восвоя­си с формулировкой: «У нас здесь боль­шое кино, а не как у Германики! Междоме­тия, этюды и отсебятина нам не нужны». Я напоминала, что вообще‑то окончи­ла Щукинское училище, работала четыре года в Вахтанговском театре, я много чего могу. И потом, какая отсебятина? Это все было Валерией написано. Поэтому я вос­принимала как комплимент, если говори­ли: «Вы же там на ходу все сочиняли» или «Вы же там ничего не играете, вы не ак­триса, а просто человек». Очень класс­но, когда со своим академическим образо­ванием ты смог создать такое впечатление непосредственности.

Почему многие восприняли в штыки эту манеру?

Потому что это правда. Это что‑то новое для нашего телевизионного экрана — как может такой неформат быть в формате? Бе­сит то, что в тебя «попадает». Ведь бесят нас не люди, а наше отражение, и я думаю, «Школа» — как раз тот случай. Да, это была смена киноязыка, как в свое время у Ларса фон Триера и его «Догмы». А вско­ре это стало трендом, именем нарицатель­ным, — камера, как у Германики, «живая».

Что ты сейчас чувствуешь, когда про­ходишь в районе Трехпрудного пере­улка (где в подвальчике располагался «Театр.doc»)?

Всегда много эмоций. Михаила Юрьеви­ча (Угарова. — Прим. ред.) уже нет, Елены Греминой — тоже. Это место у меня ассо­циируется прежде всего с ними, как с «па­пой» и «мамой» «Театра.doc». Они оба этим жили и столько дали жизни огром­ному количеству людей, которых сейчас знают все. А тогда сидели в этом подвале со зрительным залом на 50 человек.

Что осталось от «Новой драмы» и что может прийти ей на смену?

Нужна новая формула. Театр — это не пас­сивный зритель в темноте «давайте меня развлекайте». Театр — это диалог. Театр должен быть «живым», эксперименталь­ным. Уверена, что и сегодня есть много ав­торов, которые пишут, ищут темы и героев нашего времени.

Помню спектакль «Заполярная правда». В конце персонажи, ВИЧ-инфицированные и отвергнутые об­ществом подростки, начинали разли­вать чай зрителям, а те брали стаканы из их рук, не пугаясь контакта. Так стирались границы между произведе­нием и реальностью. А потом Донатас Грудович выходил в пальто и говорил: «А чего вы тут сидите? Спектакль же кончился».

Да! Мы показывали спектакль в Норильске (где и происходит действие пьесы Юрия Клавдиева), и, когда дошло до чая, ребя­та стали разносить общие кружки с кухни, и реакция зрителей была совершенно непе­редаваемой. Всех это пробрало.

Что для тебя заменило искренность «Новой драмы»? Богомолов?

Мне понравилось это концептуальное пост­модернистическое существование. В «Теа­тре.doc» нужна была непосредственность, а не игра: всех раздражало, если артист играл оценку, эмоции — нужно было оставаться че­ловеком, таким, какой ты есть. И вот я при­шла к Константину Юрьевичу в «Карама­зовы» из «Театра.doc». И там было все то, на чем я уже к тому моменту «собаку съела».

Некоторым другим артистам, заслужен­ным, народным, было трудно обнулить свою тональность и начать не театрально декла­мировать со сцены текст. А мне это давалось легко. Но они этому обучились за месяц, прием оказался не таким сложным. И даль­ше их роли стали расти «вглубь» — у них тут был большой опыт. А вот я нарастить глубину никак не могла: все‑таки Достоев­ский — не Павел Пряжко, это гораздо слож­нее. Как только я пробовала найти второе дно, сразу начиналась ужасная самодеятель­ность. В результате народные и заслужен­ные прогрессировали, а я деградировала. Думаю, именно тогда Константин Юрьевич и задал себе вопрос: что же мне с ней де­лать? Хотел меня уволить, но решил дотер­петь, посмотреть, чем дело кончится. И тог­да я все‑таки взяла себя в руки.

Каким образом?

Напилась дома.

Это помогает?

Да, выпила водки, от отчаяния. Плака­ла. Ревела! Валялась на полу. Муж был в шоке, глядя на меня. Но хорошо, что он тоже артист: «Ладно, — говорит, — я по­нял, пошел спать, тебе не мешаю. Творче­ству». Я ревела, ревела, ну и все, встала с утра, думаю: сделаю так, как считаю нужным. Проблема был в том, что то, что Богомолов просил меня сделать, не по­лучалось, а то, что делала я, оказывалось не то. Иногда даже унизительно было, когда он говорил: «Так, ладно, давай это пропустим, иди, садись». Репетирова­ли другие, я сидела. В общем, пошла ва-банк: сделаю, как чувствую, выгонят — ну и ладно. Освободившись от всех этих переживаний, показала свой вариант. «О, интересно». Так у нас появилось какое‑то вдохновение. Константин Юрьевич это все обрамил в какую‑то историю, и оно заработало.

Как Александра связана с Гурченко, Петербургом и Лисой Алисой

Ты веришь, что черты характера чело­века видны по его лицу?

Конечно.

Смотрю на тебя и думаю: ты — хитрая.

Ну да, так и есть, первая роль (еще в дет­стве!) у меня была — лисичка. Мой лю­бимый персонаж. Я хитрая. У моего папы рыжие волосы, а у меня в детстве были зо­лотистые, веснушек много. Кстати, если мы дома играем в театр и ставим «Бура­тино», то на кастинге мне достается неиз­менно Лиса Алиса. Папа у нас — кот Ба­зилио. Дочь Вера — Мальвина, сын Иван пока не определился, говорит: «Я не играю, я просто Иван». «Значит, ты из другой сказ­ки», — отвечаю. Тогда Иван требует себе Карабаса-Барабаса, но, конечно, пока не тя­нет на эту роль.

Какая из тебя мама получается?

Считаю себя плохой матерью: много ра­ботаю, мало времени провожу с детьми и очень от этого переживаю. И учусь этого не делать! Но как? Я то в поезде, то в само­лете. Сегодня вечером еду в Петербург.

И что тебя связывает с городом?

Мне нравится работать в Петербурге и эстетически я его обожаю, но не знаю, смогла ли бы я там жить. Я человек де­прессивный, погодный, и, наверное, если загрустить в Питере, то это будет со­всем плохо. Кстати, дипломным спекта­клем в институте у меня были «Пять вечеров» по Володину, я играла Тамару. Там же главный герой Ильин приезжа­ет к своей возлюбленной Тамаре в Пи­тер — и я однажды тоже жила на углу Ли­тейного и Пестеля, как в пьесе. А Саша Устюгов, мой однокурсник, исполнявший в этом спектакле Ильина, вообще в Пи­тер переехал. И первое, что сделал по при­езде, — пришел в то место, где происхо­дит действие пьесы. Взял коньяк и всю ночь просидел на лесенке. Потом я по­знакомилась со Станиславом Любшиным, уже в МХТ, мы вместе играли спектакли «Чайка», «Мефисто», — он же в фильме «Пять вечеров» Никиты Михалкова играл Ильина, а Тамару — Людмила Гурченко. Я ему рассказала, что когда‑то играла Та­мару, она много для меня значила. И Люб­шин так оживился: «У меня всю жизнь красной нитью эта история тянется, с нее у меня все началось в кинематографе». «Надо же, — говорю, — и у меня так».

Текст: Андрей Захарьев

Фото: Василий Швецов

Стиль: Мария Фионина

Визаж и волосы: Анета Костанди

Ассистент стилиста: Павел Турчин

Сет-дизайнер: Мария Азовкина

Свет: Федор Анисимов

18+