Самый известный писатель из Ростова на сегодняшний день, лауреат премии «Русский Букер» после почти четырехлетнего молчания выпустил новый сборник рассказов «Большие и маленькие», на этот раз обратившись к теме родителей и детей.
Есть мнение, что писателями становятся только несчастливые люди. Что вы об этом думаете?
Готов осторожно согласиться. Литература — во многом самотерапия, конечно. Абсолютно счастливый человек писать не может. Вопрос даже не в том, о чем писать, а — зачем. Если покопаться и в западной, но особенно в русской литературе, то станет понятно, что создана она по большей части глубоко нездоровыми людьми — в том смысле, что гармония с собой и миром отсутствует у большинства крупных авторов напрочь. Литература и становится инструментом поиска этой гармонии — в себе и в мире, спасением от самого себя, примирением с собой. Первое же исключение, которое приходит на ум — Пушкин. Но он исключение из многого.
Ваша книга вышла после перерыва в четыре года…
Ох, даже не начинайте! Да, непростительно мало пишу. Причем, я не из тех авторов, для которых такая ситуация комфортна, я этим мучаюсь. Но я все это время не бездельничал, я жил. И весьма доволен проделанной за это время внутренней работой. Я начал писать в двадцать девять лет, в тот момент, когда у меня родился сын. Дебютные вещи я писал быстро, подгонял страх, что — вот, мне аж двадцать девять, а ничего не написано. И работа была трудная, и время неподходящее, но страх — великая сила. Так уж я устроен, что только если загнать меня в самый угол, я включаюсь по-настоящему. У каждого этот толчок — если он случается, то очень по-разному. Катализаторы бывают разные. Мне когда-то мой ребенок помог собраться. Родить ребенка — это, знаете, как самому родиться заново. Особая ответственность перед мирозданием, как бы пафосно это ни звучало. Думаю, каждого человека это переворачивает — если, конечно, открываешься по-настоящему своему ребенку, этой новой жизни, к которой причастен. Родительство — совершенно точно самое интересное, что со мной случалось. Моя новая книга во многом и посвящена этой теме, она о мире взрослых и мире детей, взаимовлиянии и взаимопроникновении этих миров, а еще — о ситуациях, которые делают одних людей большими, а других — маленькими. О детях, которые свободней и смелее нас, взрослых — которые неустанно и запросто творят что-то здесь и сейчас, на кончиках пальцев, в своей речи, в своих фантазиях.
Почему многие взрослые так и не решаются сделать этот шаг в творчество, боятся разочарования?
Потому что забалтывают себя, упускают момент, когда можно оттолкнуться и полететь. Самая опасная неудача — это неудача от несделанного. Поэт, который написал три стихотворения и читает их несчастной жене, когда напьется и хочет ее разжалобить, художник, который не окончил ни одной картины, но друзья говорят про него «гений, просто гений» — я видел таких людей, это болезненное зрелище. Те, кто так и не решился, так и не попробовал прыгнуть выше головы. Первый рассказ сборника, кстати, именно об этом.
Влияют ли на вас чужие тексты, бывает ли, что вы попадаете под обаяние стиля другого автора?
Сплошь и рядом, цепляю все подряд. Авторский стиль — это то, что должно быть. Вынь да положь. Это может быть и специфика построения сюжета, его ритмика, структура. Вот, к примеру, Петрушевская многие рассказы строит таким образом, что сначала буквально в трех-четырех предложениях перед читателем выкладывается вся история, что-то вроде: «девочка пошла в лес и потерялась, родители искали ее и не нашли, а потом через много лет она сама вернулась», — и ты думаешь: а что же там дальше, на семи страницах, зачем дальше-то читать? Но дальше становится понятно, что дело совсем не в сюжете — автор как бы играет с тобой в поддавки, продвигаясь к цели по спирали, постепенно накидывая тонкие нюансы, детали, оттенки смысла. Петрушевская вообще может оборвать текст посередине — дескать, ну дальше все понятно. Я к тому, что такое нарочитое пренебрежение формой — тоже стиль. Похожая формула стиля — уже на уровне построения предложения – у Александра Терехова. За собой я давно заметил, что цепляю чужие стили — пожалуй, слишком легко. Почитал кого-нибудь — и незаметно начинаешь писать, как он. Первый раз поймал себя после прочтения «Письмовника» Шишкина. Перечитал свой рассказ, который писал сразу по прочтении «Письмовника», и почувствовал по интонациям, по звучанию фраз, что получилось близко. Речь, скорее, о моем внутреннем ощущении, кто-то другой может и не увидеть. Но мне это показалось занятным, и я решил в это поиграть. Один рассказ вышел в чужой стилистике сам по себе, дальше я делал это уже осмысленно. В «Больших и маленьких» есть отголоски Романа Сенчина, Людмилы Улицкой, если говорить о ее ранних рассказах.
В книге есть рассказ и о Тбилиси. Родной город не отпускает?
Конечно. Я ведь влюблен в Тбилиси, а любовь — это то, что не проходит никогда. Как-то переосмысляется, заживает — но не проходит. Тем более когда любовь родом из детства. Сто лет там не был, как-то не складывается. И в это тоже было интересно поиграть, работая над сборником: Россия-Грузия, детство-взрослость.
Текст: Дарья Максимович
Фото: Федор Величко
Комментарии (0)