Памяти Михаила Яснова: О поэте и переводчике вспоминает его ученица Дарья Суховей

Умер Михаил Яснов. Всюду пишут «поэт (детский поэт), переводчик (с французского, английского и идиша)», я же сформулирую по-другому: умер человек, многие годы работавший в Ленинграде-Петербурге волшебником.

Я знала о нём с раннего детства, знакомы мы были около 30 лет. Около — потому что когда я училась в начальной школе на ничем не примечательной окраине Ленинграда (да, это 1980-е), Михаил Яснов приходил в школу читать детям стихи, заражал языковой игрой, человеческой витальной энергией, и таких выступлений в школах в его жизни было, я думаю, тысячи. И даже нецепкая память мало интересующихся поэзией и словесностью людей в состоянии удержать эту эмоцию: «К нам в школу приходил настоящий поэт! Мы, именно мы, очевидцы чуда: как рождаются стихи, как рождается их понимание». Чучело-Мяучело, Сослик, Услик, Паукан...

Дальше, в более осознанном возрасте, в начале 1990-х, когда я уже смотрю глазами поэта-подростка, невероятно активная жизнь: радиопередача «Поэтический букварь», «Книжкина неделя» в Аничковом дворце в весенние каникулы, где я волонтёрю, а Михаил Давидович —  подписывает книжки юным читателям, рассказывает весёлое, смеётся. Он мне не непосредственный учитель, а просто мудрый собеседник, человек, лучащийся счастьем.

Дальше я учусь на филфаке и попадаю во взрослую литературную жизнь. Это те же 1990-е, их вторая половина, и в город периодически приезжает из Парижа легендарный филолог Ефим Григорьевич Эткинд, автор зачитанной до дыр «Материи стиха» и утверждения, что переведённое стихотворение должно стать событием русской поэзии. Они с Ясновым восстанавливают устный поэтический альманах «Впервые на русском языке» — один из знаменитых циклов вечеров, украшавших литературную жизнь города в 1970-е, пестуют плеяду очередного поколения молодых петербургских переводчиков с разных языков.

Окончив филфак, я создаю рассылку «Санкт-Петербургского Литературного Гида», обозреваю книжки и литературные события и постоянно пересекаюсь с Михаилом Давидовичем то на московской книжной ярмарке non/fictio№, то в музее Ахматовой, то в редакции «Звезды». У меня растёт дочь, он ей дарит новые детские книжки... Ещё у Михаила Яснова постоянно издаются переводы, книги стихов для взрослых, очень точных и искренних, математически выверенных многолетней практикой тонкого переводчика, лингвиста-практика.

Я смотрю на всё это в некоторой хронологии собственной оптики — пластов, открывающихся из разных возрастных горизонтов, да и во французском я остановилась на изучении фонетики, мы всё же были людьми с соседних профессиональных полей. А вот это всё (+человеческая отзывчивость, душевная щедрость, терпение, профессиональное пристрастие, доброта и оптимизм) постоянно сосуществует в одном и том же человеке — действительно волшебнике. 

Он работал волшебником все эти годы и, без преувеличения, каждый день. На недавнем карантине одна из библиотек организовала возможность, чтобы юные читатели могли позвонить поэту по видеосвязи, и он по нескольку часов каждый день развлекал и развивал юных петербуржцев. Дня за три до смерти был зум-вечер, организованный из Америки, дня за два — работа в жюри литературного конкурса с московскими коллегами, в тот самый день ушла в типографию новая книга… И ещё были планы, перспективы, договорённости, остановленные сердечным приступом. После его смерти в любви к нему признаются даже те, кто пересекался с ним пунктирно. Нам всем, поседевшим детям, не хватает яркого света его личности.

Несколько лет назад Михаил Яснов представлял переводы Поля Верлена, в частности того самого, неоднократно переведённого, в том числе и выдающимися мастерами, стихотворения «Art Poétique», которое не раз в русских версиях заканчивалось тем, что, мол, «Всё прочее — литература». На вечере поэт рассказывал о том, что он много лет пытался найти решение с этой последней строкой, потому что всё не совсем так, смысл верленовского текста практически противоположен этому представлению — полон цветов, запахов, страстей и ощущений, к тому же — предельно ироничен. И вот что получилось: 

ПОЭТИЧЕСКОЕ ИСКУССТВО

                                      Шарлю Морису

Музыка — вот что на первом плане!

Нечетносложный держи размер,

Это подобье воздушных сфер:

Все невесомо, зыбко, в тумане.

И вот еще что не забудь: слова —

Темное к ясному подбирая.

Чем нам по нраву песня хмельная?

Тем, что таким подбором жива.

Этими взглядами под вуалью,

Этим летним зноем внахлест,

Этим сумбуром осенних звезд,

Охлажденных безмерной далью!

И вот еще что: не забудь намек,

Оттенок, который сквозит и тает,

Лишь он оправданно сочетает

Мечту с мечтой, а с флейтой рожок.

Пошлая шутка и смех порочный —

Гони взашей финальную дурь:

От них рыдает моя лазурь,

От этой кухни, насквозь чесночной!

А красноречью — под зад ногой!

Прочь, аномальное говоренье!

Рифму умерь, прояви терпенье,

А то уведет тебя за собой.

Кто же придумал эту пустышку —

Безумный дикарь? Глухое дитя?

Она позванивает шутя,

Но много опасного в ней излишку.

Музыку, музыку мне яви,

Чтобы стих твой, душой лелеем,

Уплывал за ней по аллеям

В другое небо, к другой любви.

Пусть он, стих твой, заложник бегства,

От рассветного ветра пьян,

Пахнет, как мята или тимьян…

Все остальное — в пределах текста!

Теперь волшебника нет с нами. Я вычитываю бумажный журнал «Собака.ру», и редакция попросила меня написать этот текст, что я и делаю между считками полос. По Литейному рассекают скорые, по Невскому ползут троллейбусы и автобусы. Жёлтые листья в немногочисленных парках этого района ещё висят на деревьях. Осень необычайно тепла для этих дней. Люди и машины куда-то спешат. Хочется плакать. Всё остальное в пределах текста.