• Город
  • Общество
Общество

Поделиться:

«Возник спор: наши враги только немецкая армия или весь немецкий народ»: о чем писали жители блокадного Ленинграда

К 80-летию прорыва блокады Ленинграда мы запустили проект #блокадныепортреты — интерактивную карту, где родные и близкие делились историями своих героев. В юбилейный год специально для «Собака.ru» команда центра изучения эго-документов «Прожито» Европейского университета в Петербурге подготовила отрывки из блокадных дневников.

Tatiana Popova / Shutterstock

Мария Воробьева, учитель:

30 сентября 1941 г.:

«Вчера преподаватели, супруги Преображенские, в один голос истерически заявили:

— Не надо было подпускать к Ленинграду! Подпустили к такому городу. А теперь рушатся прекрасные здания.

— Ну здания построим, — спокойно вставила я.

— Да… что-то много они городов таких построили. Нет теперь прежних мастеров, ни кирпича нет, ничего. Подумать только: подпустили немцев к самому Лен[ингра]ду.

— Прохлопал тут кто-то. Прохлопал, — поддерживал Веру Арсеньевну муж. — не подготовившись в свое время, вот…

Я попробовала было возразить, но меня сейчас же с визгом перебили:

— Лондон… В Лондоне зато не такие бомбоубежища как у нас. У нас ничего не подготовили. Прохлопали…

И много еще кричали супруги Преображенские, она захлебываясь и срываясь на визг, а он со спешкой и какой-то неприятной ухмылкой. Можно было подумать, что они упиваются тем, что так вдруг храбро «разговорились, что получили», наконец, возможность высказать свои истинные мысли.

Все это было глупо и противно. Выслушав их, я резко и упрямо выразила свое мнение, показав, что не согласна с ними. Отвечая им, я чувствовала, как на наши до сих пор дружелюбные отношения ложится тень. Ни он, ни она не скрывали своего раздражения и внезапно стали бесцеремонными. И я поняла: здесь мне больше не ночевать, ибо люди мы совсем чужие.

Ночь прошла сравнительно спокойно, бомбежки не было (вечером сбросили), а рано утром, не умываясь и без чая я покинула «гостеприимную» квартиру. Еще и сейчас во мне бурлит раздражение — еще бы, этакой мрази наслушаться. «Подпустили!», «как смели подпустить…» Хорошо рассуждать за чаем. А вы бы шли туда на фронт, да не подпускали бы. Хорошо загребать жар чужими руками. Здоровый мужчина не только не воюет, но даже уклоняется от труд-работ.

Дрянь, какая дрянь».

Берта Злотникова, рабочая

8 декабря 1941 г.:

«Вечер, 7 часов. Прожить бы этот год! Новое этого года ужасно. Новое будущего должно быть отрадно. Я хочу верить в эту новую радость, ибо каждый день этого года переживаю, страдаю как душой, так и телом. Работа для меня стала таким бременем. Там нет людей, там есть формальность, грубость, тупость и все.

Тяжело! Именно эта тяжесть на душе заставляет меня браться за карандаш и дневник и при этой древневековой коптилке писать, писать, чтобы забыться, писать, чтобы поговорить со своим умом. Но коптилка едва коптит. Стоит вздохнуть так, как вздыхают теперь люди, и «электричество» потухнет.

Сколько я пережила вчера пока дошла до завода! 30°С мороз, вьюга, бессилие. Сколько пережила я сегодня, пока добралась домой! Я радостью и удовлетворением хочу пережить все, что суждено скорее во имя прекрасного будущего, в которое я верю, как в дневной свет. Кажется, что строчка ползет на строчку. Мама мне сегодня сказала, что меня не узнаёт, что я стала нервной до сумасшествия. Да, она права. Без искусства я зверею. Пять месяцев жить без театра! Я скоро стану зверем, мне становятся понятны тупость, грубость людей на заводе. Безумно люблю театр, обожаю. Скорее бы дожить до веяния театра. Я не могу жить без театра, ибо я стану зверем».

РОСФОТО

Лидия Шиленок, школьница

9 января 1942 г.

«Сегодня решила описать то, о чем думаю ночами, часто когда жили с Валюшей ставился вопрос: что сегодня приготовить и как трудно было выдумывать, когда под руками имелось все! Теперь-же нет ничего и мысленно приготовляешь многое меню с быстротой меняется! И превращаешься в прекраснейшего повара без кастрюли и продуктов.

Теперь перечисляю все, и когда встречусь с Валюшей постараюсь выполнить мечты свои.

Перечислив блюда имею в виду следующее. Утром можно разогревать не второе, а заменять только гарниром. Или употреблять кашу.

1. гречневую.

2. рисовую.

3. манную.

4. перловую

5. ячьменью

6. овсяную

7. пшенную

8. макароны.

9. вермишель

10. лапша и др.

Для бутерброда по мере возможности употреблять второе или прикупать.

1. яички.

2. сыр.

3. калбасу.

4. сардельки.

5. сосиськи.

6. шпроты.

7. кильки.

8. икра.

9. варенье.

10. и др.

Кофе, какао, молоко можно заменять чаем.

вечером:

Если второе приготовлено в недостаточном количестве употреблять чай с бутербродом.

На обед для третьего надо смотреть на сумму затраченную в общем на весь обед.

Кисель, ягоды, компот, чай пирожное, фрукты и др.

К чаю по возможности иметь печенье, сухари, бублики, сушки, пирожное, сдоб.[ные] булки, конфэкты.

В выходные дни подзоняться кулинарием т.е перед выходным днем ставить тесто и испекать оладии блинчики, пирожки, с капустой,

марковкой,

грибами,

мясом,

с рисом и яйцом,

вареньем

маком.

Испекать в чудо печи всевозможные сдобы.

Мечты, мечты где ваша сладость. Они ушли а ждут чего-то хорошего.

Ночи совершенно не сплю вот и думаю — а в животе сосет!

У меня 7.1.42. вытащили продуктовую карточку мясо и крупу, теперь придется говеть!

Но как говеть! Ели ноги тоскаю. Ем только хлеб с водой».

РОСФОТО

Неустановленное лицо, инженер.

17 января 1942 г.

«Александра Федоровна (сестра Марии Федоровны Ивановой) сегодня ночью умерла. Она уже лежала около двух недель. Ивановы, по существу, никакого внимания не обращали на нее, полагая, что она лежит больше из духа противоречия и плохого настроения. Обстоятельство ее смерти Ивановы решили пока что скрывать, желая пользоваться ее карточкой.

Вообще люди мрут ужасно. Вчера на углу Литейного и Невского видел целые сани трупов людей, очевидно умерших на улице (они имели ужасный вид — все перекоряженные с вытянутыми в разные стороны руками и ногами). Почти каждый день пускаются слухи, что вот с 8-го, 10-го, 15-го, — теперь 21-го будет прибавка хлеба».

Анна Кечек, санитарка:

30 августа 1942 г:

«Как неприятно жить среди взрослых, уважаемых врачей, не смеешь слова сказать — считают тебя девочкой. Возник спор — наши враги только немецкая армия или весь немецкий народ. Я за второе: да, наши враги все немцы, и те, что убивают нас, и те, что готовят им оружие, и те, что дают им хлеб, все они смертельные наши враги и нет им пощады. На моей точке зрения мама, Надежда Ивановна Изосимова, комендант партии и Берта Исаевна Торчинская — наиболее передовые. Спорят по-бабьи: кричат так, что никого не слышно. Я молчала, но не выдержала и вскочила, сказала, что думаю. Вера Васильевна Мусатова, добрая, но упрямая жутко крикнула, что я еще мала, чтобы с ними спорить и могу посидеть в галоше. Неужели я не смею сказать? Обидно ведь! Мама насильно увела меня в постель. Спор продолжали. Я все порывалась вскочить. Мама удерживала. Я укрылась с головой и от обиды зарыдала. Софья Михайловна Шик, очень умная женщина, но мой противник заметила и дала мне слово. В ночной рубашке я вскочила на колени. Горячо, одним духом выпалила все, что накипело. "Можете считать меня девочкой, но я останусь при своем мнении", — заключила я и нырнула с головой в одеяло. С.М. меня поцеловала: «Молодец»».

Розалия Серднак, школьница

3 ноября 1942 г.:

«Мне вспоминаются дни в ноябре-декабре прошлого года, когда приходилось целыми днями дежурить в очереди в магазин, чтобы хоть что-нибудь достать. К четырем часам утра мы шли на лицу и становились в толпу у двери магазина. Когда в 7 утра магазин открывался, вся эта бешенная толпа устремлялась в дверь. Конечно, в этой давке побеждал наиболее сильный и ловкий. Многих давили, калечили, душили в такой толпе, но что поделаешь с голодными людьми, готовыми за кусок хлеба убить человека. Сколько тогда было грабежей и убийств за кусок хлеба, за карточки?!

Потянулась долгая, мучительно-однообразная, голодная, холодная зима. Замолчало радио, погас свет, давно перестала работать канализация и водопровод, остановились трамваи….Город замерзал и вымирал….Людей становилось все меньше и меньше…..Одни умирали (а их было большинство), другие уезжали сами не зная куда и зачем, но только прочь от всего этого…Жизнь замирала. Она оживлялась только рано утром, когда толпы народа устремлялись в открываемые двери магазинов…Так тянулась зима…Снег засыпал помертвевший город….Сугробы на улицах росли, а положение населения все ухудшалось».

Комментарии (0)

Купить журнал:

Выберите проект: