Он сел за барабаны еще при Сталине и играл практически со всеми советскими, российскими и американскими звездами джаза, приезжавшими в СССР. Открыл первый в стране джаз-клуб, написал первый исторический очерк о джазе на русском языке, но при этом никогда не думал о том, чтобы полностью посвятить себя музыке, и работал преподавателем английского.
Как вы начали играть?
Я учился в Первом институте иностранных языков – он находился во флигеле при Смольном соборе, его еще в народе называли «институт неблагородных девиц» – и решил организовать там оркестр. Это был 1951 год. Профкому идея понравилась, им замерещились шикарные вечера с бесплатными танцами и концертами – и нам помогли с инструментами и выделили место для репетиций. Меня же облекли полномочиями собрать состав. Певцов было много, нашлись и пианист, и трубач, и саксофонист. А тромбон достался Алексею Канунникову. Он пришел, сказал, что тромбонист, ну я и выдал ему инструмент. А лет через десять он мне признался, что, когда вышел из института, сразу побежал в кино (там перед сеансами играл оркестр) – смотреть, как этот тромбон вообще держать нужно (смеется). Но стал хорошим тромбонистом и до сих пор играет. Так я и начал играть джаз.
Почему выбрали именно барабаны?
А нравилось. Я очень много джаза слушал, и больше всего меня увлекал ритм.
Где же вы находили «много джаза»? Ведь он в то время был запрещен?
Ну, официально он запрещен не был. А слушал я его по радио. Радиоприемник тогда в Ленинграде было не очень-то легко купить, за своей «Ригой-10» я ездил в Ригу. В три часа утра приходил к магазину – там уже стояла очередь, и когда он открывался, все бежали наверх, на шестой этаж, а уже все было продано (смеется). Но в итоге мне удалось купить радиоприемник. А радиостанций заграничных, которые передавали джаз, было много. И пластинки я покупал у фарцовщиков.
Кто учил вас играть?
Не было никакого учителя. Все сам. Снимал на слух партии, что-то знакомые показывали… Но в основном самому до всего доходить пришлось.
Репетировали дома?
Надо сказать, жил я в коммунальной квартире, в семиметровой комнате, занимался там же – и соседи достойно сносили весь мой грохот. Говорили: «Что ж, наш Валя – музыкант, это понимать надо», – хотя зубами скрипели, конечно. А моя жена Алла, прекрасный знаток джаза, очень любила эту музыку и разбиралась в ней прекрасно, что редко встретишь в женщине. К одной из книг о джазе, которую я перевел, – «Легенда о Чарли Паркере» – даже предисловие написала, и видно, что она разбирается в этом вопросе.
А кем ваша жена была по профессии?
Ой, кем она только не работала. Зубным техником… много кем. Но главное – она была Женой. Очень хорошая была женщина и красивая.
Вы ведь по образованию переводчик. Работали по специальности?
А как же. В 1956 году я закончил институт и пошел работать в «Интурист» – тогда как раз в СССР начали пускать иностранцев, был первый заезд. Я водил их по городу в качестве гида. И мне в голову пришла мысль попросить американских туристов прислать не книги, как делали большинство моих коллег, а пластинки. В итоге мне прислали Чарли Паркера и Диззи Гиллеспи, которых тогда было невозможно достать. Послушать этих бопперов (исполнителей в стиле би-боп. – Прим. ред.) в мои семь метров набивалось по пятнадцать человек, и я даже всерьез подумывал о создании полатей. А еще я тридцать три года проработал в Мухинском училище преподавателем английского языка, но теперь устал, надое ло (смеется).
А студенты ходили на ваши концерты?
Тут была проблема. Поначалу я скрывал, что музыкант. Когда шел по улице с барабанами и видел кого-нибудь из училища, то прятался в подворотни за мусорные баки (смеется). Но потом студенты узнали, конечно, и приходили на концерты.
Вы ведь были одним из организаторов первого джазового клуба в стране?
Да, 5 октября 1958 года в ДК имени Горького я имел честь открыть первый в СССР джаз-клуб «Д-58» лекцией об истории джаза. К тому времени у меня скопилось уже некоторое количество американских книг о джазе, и я неплохо разбирался в вопросе. Правда, вскоре нас «попросили» из Горького, но пустили в ДК имени Кирова, что на Васильевском острове, хотя и там клуб просуществовал недолго.
Что для вас вообще джаз?
Это прежде всего свинг, который, как любое ритмическое явление, связан со временем – объективным условием материального бытия. Свинг раскрывает для участвующего в нем смысл жизни: лишь немногие люди умеют жить полно, на сто процентов используя момент настоящего, обычно мы живем прошлым или мыслями о настоящем. Так вот, свингуя, то есть сосредотачиваясь на «точке свинга» каждой своей ноты, джазмен как никто другой живет настоящим моментом, таким микроскопическим, но вмещающим невероятное множество ритмических возможностей. А поскольку эти моменты в музыке беспрерывно следуют один за другим, мы, джазмены, испытываем наивысший подъем, наиболее яркое ощущение жизни, сравнимое разве только с такими древнейшими человеческими инстинктами, как утоление голода, жажды и удовлетворение сексуальных потребностей.
У вас никогда не возникало желания уехать жить в Америку? Ведь многие наши музыканты эмигрировали, когда представилась возможность.
Джаз – американская музыка, и я ее люблю, но Америка мне не нравится, плохая страна. Здесь мне жить лучше.
Комментарии (0)