Эксперт по этикету и протоколу, преподаватель в Школе леди супер-рейтингового шоу «Пацанки» (недавно стартовал 7 сезон!) Татьяна Полякова рассказывает, почему без ухоженного комнатного растения не бывает счастливого дома, и объясняет, что букеты — это признак отношений без продолжения. Жаль, Татьяна, что мы узнали об этом так поздно!
Как фаворит Екатерины II, князь Потемкин-Таврический завел в Петербурге моду на зимние сады
Мечта поселиться в теплице, точнее, в оранжерее (слово произошло от французского orange) не покидает меня с университетских времен. И не ради лимонов-апельсинов. И даже не ради бананов. Уютно и вдохновенно работалось нам с друзьями — сезонными садовниками в Ботаническом саду ЛГУ, уходить оттуда в белые ночи не хотелось. Только в параметр мечты было бы хорошо внести оттоманку, полки для книг и душевую — они точно способствовали бы еще лучшему микроклимату.
Мечта не нова. Многие английские представители богемы по примеру писателей селились в садах и садовых домиках. Говорят, не бывает хорошего писателя без сада: Агата Кристи имела Гринвей, Черчилль — Чартвелл, Киплинг — Бейтман, Бернс — Эллисленд. Не уверена, что могу провести параллели с русскими писательскими усадьбами: во многих была, но оранжерей не помню. И на дачах творческой интеллигенции в углу или на подоконнике всегда было растение если не в породистой супнице, то хотя бы в консервной банке. Тяга к оранжереям обоснована: продолжения цветущей и нежной природы хотелось.
В Петербурге первый зимний сад появился в конце XVIII века. Знак дал, конечно же, франт Потемкин, и стимул был самый сердечный: светлейший устроил в Таврическом дворце прием для Екатерины II. Нужно было предусмотреть все, что она любит: несмотря на зиму, извольте обилие живых цветов — аристократично и по французской моде. Цветы живые и горшечные, кстати, никогда не выписывали для себя. Главный жест — подарок, посвящение. И впечатление. После Потемкина-Таврического все дворянство бросилось выписывать растения из Европы.
До XVIII века устроить оранжерею в России было невозможно: попросту не было стекла большого размера. Оранжереи в России всегда были баснословно дорогим удовольствием. Оконное стекло крупного размера по цене соперничало с фарфором. И когда архитекторы научились стеклить, начался бум на заморские растения. Их начал привозить еще Петр I, но в его время можно было доставить из-за границы только корни и луковицы: ели, бук, тис, самшит, тюльпаны, нарциссы, гвоздики, — но не комнатные растения — они гибли по дороге. Все изменил англичанин Уорд: в 1830 году он придумал стеклянный шкаф-коробку, прототип теплицы. Сейчас такие называют «флорариум». В наши дни существует мода на переноски для собак, а тогда мода была на небольшие ящики Уорда с диковинными растениями.
Сначала в петербургские дома пригласили лавр и мирт, потом цитрусовые — лимоны и апельсины, затем бананы, фикусы, плющи и пальмы. Пальм было абсолютное большинство — 60–80 видов, не считая множества подвидов. Они оказались очень живучими и интерьерными, в отличие от баньянов, более капризных и чувствительных к свету. Комнатным плющом у Марии Александровны в Малиновой гостиной Зимнего дворца были переплетены ширмы — он создавал живописный орнамент. У князя Владимира на Дворцовой набережной и у Кшесинской на Петроградской росли пальмы, бананы и белые лилии. Лилии выкапывали осенью и привозили из усадеб, они могли цвести в помещении до ноября. Были папоротники. У Юсуповых росли олеандры, азалии, герани, розы. Орхидеи приехали одними из последних — они не очень котировались, их считали недостаточно красивыми и излишне прихотливыми, но их очень любил, например, замечательный поэт Бальмонт.
Хотя родные растения тоже стоили немало, заморские оставались статус-символом. Апофеозом считался лимон — экзотический и очень дорогой. Привычка выращивать косточки лимона в квартирах ленинградской интеллигенции идет прямо от Романовых. Кофе, пророщенный в куст и даже в деревца появился уже на моей памяти. В некоторых залах-оранжереях было так тесно от растений, что в них была тень — это называлось «гуща». Если не было оранжереи, растения размещались по всему пространству, но не у окон. Считалось высшим шиком заказать художнику портрет хозяйки дома на фоне ее зеленых растений.
Знаю про кофе, но не знаю, когда впервые в России появился авокадо. В моей жизни это растение возникло в 2005 году, когда художник Анатолий Павлович Белкин пригласил нас на ужин в свою квартиру на Фонтанке. Там я увидела cтройное, нежное, зеленое и редкое по степени «петербургскости» растение — его маэстро вырастил из косточки. Было ли это испытанием на человечность или просто испытанием на смекалку, но Анатолий Павлович умолчал главную часть рецепта и не сказал, какой стороной нужно класть эту вожделенную косточку в землю.
Та косточка — подарок с продолжением! Семя авокадо было провезено через границу в кармане, персонажи моего квартирного сада потеснились, земля и уход под голландскими лампами для растений были обеспечены самые лучшие, но горшок оставался пустым. Через полтора месяца я позвонила виновнику моей новой страсти, и Анатолий Павлович, конечно же, вспомнил, что нужно было закапывать семя другой стороной. Я заметила: «Анатолий Павлович, надо было нам в блинной суматохе в тот вечер и высадить нашего эковоспитанника в контейнер для рассады. А упаковочный крафт разрисовать». Так с легкой руки художника я подсадила на авокадо человек двадцать, а моему растению уже восемнадцать лет.
Отчего мужчины ухаживают за розами больше, чем за женщинами?
Мои лучшие петербургские оранжерейные адреса — в галерее архивных кадров: и двухсотметровая оранжерея Таврического дворца, и зал в двадцать четыре окна во дворце Мариинском, и Зимний сад в Аничковом, и «гущи» в особняках Спиридонова на Фурштатской, купца Форостовского на 4-й линии, Половцова на Каменном, дома Корсаковых на Владимирском, особняка Кшесинской на Петроградской и Штакеншнейдера на Миллионной. Мои ленинградские воспоминания — зимний сад Дворца культуры Ленсоветa, «Крыша» гостиницы «Европейская». Каждый раз, проходя по Михайловской и сегодня, я поднимаю глаза на темный стеклянный этаж. Галерея молчаливых строгих пальм помнит многие секреты моих студенческих лет. Уличные или онлайн-объявления и просьбы о продаже или спасении пальм я с тех пор читаю внимательно. Пишут именно про пальмы. Китайские розы спасают реже. Еще реже спасают ботанические сады. Не понимаю, почему никто из успешных промышленников не берется за их патронаж. Городские ботанические сады могли бы стать их первым опытом Потемкина. Мужчинам инженерия и устройство садов должны быть знакомы. Кто, как не хозяин, оплачивает работы садовников и агрономов? Ведь расход на сад превышает любые расходы на интерьеры.
Нет у вас пока своего имения с оранжереей — верный шанс впечатлить гостей и конкурентов ухоженным приемным городским застекленным садом. Патронаж этот избавил бы вас и от ненужных и бессмысленных букетов. Растения по цене букетов могли бы иметь закодированные тайные посвящения. И был бы это самый красивый букет с продолжением. Конкуренция на уровне машин и лошадок уже не актуальна.
Однажды во время моего этикет-конферанса в «Астории» я спросила писательницу Ирину Оганову: «Слышала ли ты фразу о том, что мужчины не любят цветы?» А Ира, знающая и ценящая жизнь, красиво ответила: «Конечно, любят. Но только те, которые любят». Чем не мотивация к науке успешной светской беседы, знаков и жестов благодарности?
На прощание посетившему ее резиденцию Мальмезон и поддержавшему в грусти Александру I Жозефина Богарне подарила розу-воспоминание. Она могла подарить императору свою жемчужину, карету, лошадь, сервиз в конце концов, но передала ему саженец розы с корнями: с посылом довезти до родины и продлить удовольствие встречи. С тех пор сорт Souvenier de la Malmaison — самая известная среди бурбонских роз.
В исторических книгах частных заказов Никитского ботанического сада в Крыму имена мужчин преобладают. По русской семейной традиции за год до совершеннолетия дочери отец, среди прочего, должен был подарить ей сортовое растение, которое рассылалось родным и знакомым в сезон цветения и в знак события. Для этого глава вывозил семью в лучшие сады и питомники, где французы, бельгийцы и голландцы — агрономы и розоведы — подбирали селекцию и сорт и регистрировали именное посвящение. И пока женская половина семьи пребывала в поисках сенсационных оттенков, мужчины — раньше ведь в телефоне было не отвлечься — заказывали себе коллекцию именных видов сирени, гортензий, жасминов. Списки подобных именных посвящений радуют не меньше, чем скетчи частных заказов у лучших ювелиров. Такие живые, еще и цветущие благоухающие аксессуары к именам и фамилиям.
Мужчины и их розы? На изгибе реки Мойки жил мой прекрасный друг Андрей Мейлунас: сорт розы в вазе на породистом столе в его библиотеке всегда имел провенанс. Андрей мог рассказать о сорте выбранной розы всё. Он не выбирал цветок без истории. Больше роз в петербургском доме Мейлунаса не будет. Pазве что сын Тристан заметит вазу и закажет любимый сорт отца. Если бы я знала, что удовольствие работать в его розарии в Австрии — мы тогда подрезали и готовили цветы к зиме 2020 года — будет последним. Потом начался локдаун, и больше мы с Андреем никогда не увиделись. Розы были его детищем и страстью. Смогут ли они без него? Почувствовали ли они смену руки? Их нужно подрезать, накрывать, прищипывать, удобрять, обрезать, когда они отцвели, пригибать и укладывать спать. Не знаю, как теперь эти розы.
Сады, внешне гордые, но хрупкие и капризные растения, как и предметы коллекций хозяев, меняют руки по самым разным причинам. Характер у садов и у растений мужской. Специалист по историческим розам призналась мне годы назад в том, что владельцы самых интересных частных розариев России — серьезные бизнесмены. И ежевечернее свидание с домом начинают с обхода сада. Они, эти промышленники, деятельные успешные мужчины, много путешествующие, могут поздно вечером позвонить из командировок и признаться в тоске или в беспокойстве о своих кустах. За розами, наверное, ухаживают больше, чем за женщинами. Потому что женщина может сама снять шубу с вешалки, а роза не снимет лапник и покрывала ранней весной.
Как стать инженером удовольствий? Работать с корнями!
Садовые и оранжерейные растения для меня — мужской мир. Вокруг них столько действий, логистики бюджетов и ухода. Почти все селекционеры — инженеры счастья — мужчины. И заботятся не только о том, чтобы цветущие растения — розы, или яблони, или сливы — были красивыми, но еще и наделяли их необычайным экстерьером и уникальной устойчивостью. Да, великие биологи и селикционеры Мичурин, Ульянищев, Исаев — для меня воспитатели растений, которые эти выдающиеся интеллектуалы наделяли своими же характерами.
Селекционеры и садоводы — еще и инженеры удовольствий. Никакая женщина ни в какое утро ни за каким утренним чаем не может дать того же, что преданная яблоня, которая на трех прививках дает три разных сорта яблок. Селекционеры борются за здоровые корни, за неповторимый образ, за букеты чувств и эмоций, за удовольствия искренней благодарности в ответ на заботу о красоте. Мозг и корни, как чувственный орган, IQ и настроенная индивидуальная красота. Звучит как красивый сорт.
Мужчины умеют ухаживать за растениями, потому что осознают степень их беспомощности. Самые великие мужчины в расцвете бизнеса или счастья всегда приходили и приходят к своему маленькому огороду, к лучшему розарию, к лучшей цветочной грядке или к роще. Так, чтобы цветы их радовали: осанкой, удовольствием, безмолвием и красотой.
Как забота о растении может закончиться свадьбой? Не переключайтесь!
Петербург все-таки ограничен радостями климата, поэтому здешний культ цветов понятен, он есть и во всех северных странах: недаром лучший ресторан мира Noma находится в теплице, в Копенгагене. И это понятно: нет ничего ценнее растений, которые выживают под электрическим светом. Я недавно была в Апатитах, полутундре под Мурманском, по воле геологов созданном городе. И откуда бы люди ни приезжали на заработки, они привозили свои растения, устанавливали для них ультрафиолетовый свет, в полярную ночь все окна там и сейчас горят ультрафиолетом.
В это путешествие к корням пригласил меня уроженец тех мест Андрей Малахов — он восстановил на манер европейских садовых курортов свой родной городской санаторий. Причесал на удивление горожанам березовую рощу, художники разрисовали кормушки, а в самом санатории на этаже я увидела хрупкий физалис, опорную систему которого подтянули и тактично подправили невидимыми нитями. Я поняла: Андрей точно так же дает пример, подтягивает природу, город и горожан. И такая широта сердца мне понятна.
Растения для нас — это тест. Часто говорят: «Я не умею, я безразлична, я не понимаю, у меня нет на это руки». Но забота и беспокойство — про ответственность. Когда я вижу, что в интерьере есть хотя бы одно здоровое комнатное растение, значит, этому человеку можно верить. История молодой вдовы, моей подруги, сдавшей квартиру с растением и перезвонившей квартиранту с вопросом о том, как часто и какой водой он это растение поливает, закончилась свадьбой. А значит, доверием?
Почему растения в горшке — тест на длительность отношений (или нет!)
Любое срезанное растение обречено. Мне кажется, роскошный букет — символ отношений без обязательств. «Я блеснул. Срезал тебе самые дорогие цветы». Думаю, это бесчувственно. Как принести в зубах полуживое существо и знать, что оно скоро умрет. Мне всегда очень жаль букеты. Если могу, я их сразу передаю тем, кому доверяю, с просьбой позаботиться. Когда тебе дарят растение с корнями — это прямой намек на желание отношений, в этом есть какой-то совместный план.
Думаю, что комнатные растения — показатель чувствительности, умноженной на готовность ухаживать за фантазией. Если человек не может сохранить подаренное растение, он не может сохранить ни чувства, ни отношения. Растение в горшке — лакмус чувственности. Квинтэссенция беспомощности и красоты в прирученных растениях особенно высока. Комнатные растения — это все-таки социальный статус. Их не заводят люди, которым неинтересно жить, нет потребности самовыразиться или нет библиотеки в доме. Слово «эко» для меня означает экологию и ничего другого. И, кстати, скоро у меня будут детки! Юная и нежная подруга прекрасного искусствоведа и эстета Никиты Мурузина обещала мне деток пальмы.
Зачем ходить на выставки петербургских клубов фиалок и лайфхак про мед из храма в Мышкине
Главный цветок моего Ленинграда — узамбарская фиалка по фамилии Сенполия. Я с ней знакома с моих пяти-шести лет, когда впервые оказалась в этом городе. Неприхотливое и в тенистой природе растение, которое прячется в зарослях, и в петербургских дворах-колодцах не любит солнце. За фиалками первых этажей я охотилась. Боровая, Марата, набережные, окна Петроградской. И не отсюда ли моя мечта стать геоботаником, специалистом по охране редких растений? И моя любовь к фарфору? Ведь именно благодаря этим фиалкам я научилась отличать Корниловых от Кузнецова, Гарднера и Попова от Песочной и ЛФЗ.
Фарфор в Петербурге не переводился. Если на фарфоре в кашпо, супнице или блюдце не было живого цветка, это не был для меня счастливый дом. Сегодня в обиходе три варианта: ни фарфора, ни цветка; есть фарфор — нет цветка; есть цветы и есть фарфор. Людей, выбирающих последний вариант, я люблю.
Человек, который любит цветы, всегда знает, как накрыть стол, как оформить и подать себя. Ухоженные и счастливые домашние растения — индикатор природы. И породы. Я завсегдатай клубов фиалок, бываю на их выставках. Подобно культуре антикварных развалов, не сразу понятно, кто и чем интересуется: цветами или продавцами-заводчиками? Насмотренность, уверяю, приобретается. Рецепты и секреты ухода и ухаживаний — последуют.
Помните косточку Белкина? B галерее в Махачкале я увидела стеклянную вазу ручной работы в размер конструкции четырех скрещенных зубочисток, которые удерживали над водой ту саму капризную косточку в ожидании корней. Тюнинг быта в действии.
Есть и тюнинг настроения: кадры фиалок на подоконнике, присылаемые мне мастером по волосам Славой Астаповым, — приглашение в Ленинград. А значит, новый адрес, новый подоконник, новая прогулка. И тюнинг ностальгии: бывший танцовщик Кировского театра Алексей Свешников, мой ленинградско-бирмингемский друг, открыл детский сад русских сортов фиалок. Как и каждому тоскующему по Ленинграду, я предложила ему свой рецепт формата подоконника. У шестнадцати фиалок в моем лофте имена дарителей или городов, откуда я их привезла.
Моя коллекция антикварных блюдец также пополняется. В тон эпохи и бархата соцветий. Но какое откровение ждало меня на остановке речного круиза в храме в Мышкине. Я думала, что мои cенполии живут в раю редкого утреннего солнца, голландских ламп, породистых блюдец. Но по сравнению с огромными мышкинскими мои проигрывали в пышности. Я спросила: «Как?!». Смотрительница храма ответила: «Так я их медком кормлю». В воду, которой поливают растения, она добавляет мед.
Маленькие хитрости, лайфхак из разговора: для того, чтобы выжить и быть счастливым в городе, не забывай о маленькой баночке хорошего меда. Оранжереи притягивают пчел. Одним словом, без оранжереи мне не обойтись.
Текст: Ксения Гощицкая
Фото: Дана Сапарова
Стиль: Татьяна Полякова, Дарья Пашина
Ассистент стилиста: Максим Лященко
Визаж и волосы: Мария Непряхина
Свет: Федор Лебедев / Skypoint
Комментарии (0)