Основатель и дизайнер марки Costume National родился в Италии, работал у японского модельера
Йоджи Ямамото, название бренду дал французское, а свой новый бутик открыл в Москве. Архитектор по образованию и космополит по взглядам, он объясняет, почему у современного мира нет центра, отчего он
преклоняется перед Коко Шанель и как перевоплотиться в Марлона Брандо.
В середине 1980-х вы отправились в Японию в поисках работы иустроились к Йоджи Ямамото. Каким вы вернулись?
В то время я не мыслил себя в рамках моды и в Японию поехал изучать художественный дизайн. Тогда эта страна была центром мира, первой в архитектуре, дизайне, автомобилестроении. Казалось, что японцы изобрели все, что можно представить: семейный мини-вэн, портативный плеер, караоке. Не страна, а сплошная инновация. Ямамото был первым в мире моды. Главное, чему он меня научил, – дисциплина в работе и крой.
Где центр мира сегодня?
В сети Интернет. По сути, сегодня это единственная страна. Остальные, настоящие, стали «фотографиями» самих себя. У вас ведь наверняка есть фотографии ваших бабушек-прабабушек. Мои вот пожелтели от времени, выцвели, пообтрепались. Изображение на них расплылось. Страны – те же фотографии. Через пятьдесят-сто лет от них вообще ничего не останется.
Но мода-то будет существовать?
Мода будет всегда, ведь в ней заложены искушение и эротика. Способы, которыми дизайнер соблазняет, во многом определяют его
уникальный стиль. Потребность нравиться самому себе и другим нельзя уничтожить. Это биохимия человеческого существования. Одежда меняется: появляются новые волокна, материалы, которые не мнутся, не пачкаются, способны согревать тело. Это не имеет ничего общего ни с первобытными шкурами, ни с кринолинами, ни с модой ХХ века. Но биохимия вещей остается прежней. И исчезнет она только вместе с человечеством.
Вам нравятся процессы, происходящие в моде?
Очень. Раньше мода была унифицированной. Например, в 1960-е дизайнеры делали одинаковые брюки. Даже десять лет назад коллекции были похожи друг на друга. Посмотрите, что происходит сейчас: каждая коллекция уникальна, сама себе тренд. Сегодня в моде можно быть самим собой.
Как произошел такой прорыв? Разве до этого в моде не было революций?
Здесь ситуация иного рода. Мода – это единство, поток. Революции меняют его течение, русло, но суть остается прежней. Вы же не можете распознать происхождение речной воды: эта струя пришла из одного притока, а та – из другого. Сегодня же на наших глазах струи словно окрашиваются каждая в свой цвет, и ты начинаешь видеть, что поток состоит из разной воды.
Кто, по-вашему, изменил модное течение сильнее всего?
Коко Шанель – она дала женщинам возможность жить в более естественном для них образе, вывела их из «клетки». Кристиан Диор научил экспериментировать. Ив Сен-Лоран заставил нас перемещаться по миру, стимулировал наше любопытство. Японские дизайнеры поменяли наше отношение к текстуре, сделав ее более рафинированной.
Как тогда объяснить, что и сегодня есть дизайнеры с четким национальным почерком?
Я очень долго был «настоящим итальянцем». Как пел Тото Кутуньо, italiano vero. Быть итальянцем – значило построить правильные отношения с женщиной. Сегодня между четырнадцатилетним итальянцем, американцем, японцем и русским нет разницы. Мы рождаемся в определенной стране, но энергетику ищем в других местах. От итальянца во мне любовь к качеству, искушению и соблазну. Но это не весь я. Считать Версаче итальянским дизайнером, а Сен-Лорана французским – неверно. У современного модельера – мировое гражданство.
Почему вы увлечены будущим больше, чем прошлым?
Создавать ностальгическую моду проще, и здесь заключено большое искушение. Я каждый день сталкиваюсь с этим. Быть современным – значит представлять будущее. Само собой, нельзя не принимать во внимание прошлое. Я тоже делаю тренчи, хотя и выглядят они, как вы это называете, футуристично. У них традиционный силуэт, но детали – швы, петли, хлястики – такие, каких еще не было. Или жакет – я соединил его с топом. Вроде обычный пиджак, но выглядит инновационно. Эксперимент и будущее заключаются в деталях.
Из чего состоит уникальный дизайнерский стиль? Где граница между сохранением собственной модной ДНК и развитием?
Сравните «мерседесы» 1950-х и наших дней. Налицо колоссальная эволюция: силуэт автомобиля стал более обтекаемым, ушла геометричность, хотя машина все та же, «мерседес», и это видно. Я себя чувствую так же. Зерно моего стиля не меняется, хотя формы различны. Но зерно – это не стиль, это та самая ДНК. О стиле можно говорить только в рамках ретроспективы, фотоальбома.
Стиль – это «собрание образов»?
Определенно. Поэтому я считаю, что стильным быть интереснее, чем модным. Если ты стильный, то ты модный и элегантный. Быть только модным смешно. Быть только элегантным скучно. Человек, имеющий стиль, всегда запоминается. Ему не просто подражают, ему следует подражать, он сам себе дизайнер. Когда я надеваю черную кожаную куртку, то сразу вспоминаю Марлона Брандо в «Дикаре»: как он там двигается, вплоть до поворота головы, все его позы, слова. Для меня куртка становится больше чем просто курткой. Или фрак. Надеваю его – и сразу на ум приходит какой-нибудь дирижер. Начинаешь соотносить себя с иконами стиля и становишься «кентавром»: часть твоей личности – это ты, а другая часть – уже Марлон Брандо.
В середине 1980-х вы отправились в Японию в поисках работы иустроились к Йоджи Ямамото. Каким вы вернулись?
В то время я не мыслил себя в рамках моды и в Японию поехал изучать художественный дизайн. Тогда эта страна была центром мира, первой в архитектуре, дизайне, автомобилестроении. Казалось, что японцы изобрели все, что можно представить: семейный мини-вэн, портативный плеер, караоке. Не страна, а сплошная инновация. Ямамото был первым в мире моды. Главное, чему он меня научил, – дисциплина в работе и крой.
Где центр мира сегодня?
В сети Интернет. По сути, сегодня это единственная страна. Остальные, настоящие, стали «фотографиями» самих себя. У вас ведь наверняка есть фотографии ваших бабушек-прабабушек. Мои вот пожелтели от времени, выцвели, пообтрепались. Изображение на них расплылось. Страны – те же фотографии. Через пятьдесят-сто лет от них вообще ничего не останется.
Но мода-то будет существовать?
Мода будет всегда, ведь в ней заложены искушение и эротика. Способы, которыми дизайнер соблазняет, во многом определяют его
уникальный стиль. Потребность нравиться самому себе и другим нельзя уничтожить. Это биохимия человеческого существования. Одежда меняется: появляются новые волокна, материалы, которые не мнутся, не пачкаются, способны согревать тело. Это не имеет ничего общего ни с первобытными шкурами, ни с кринолинами, ни с модой ХХ века. Но биохимия вещей остается прежней. И исчезнет она только вместе с человечеством.
Вам нравятся процессы, происходящие в моде?
Очень. Раньше мода была унифицированной. Например, в 1960-е дизайнеры делали одинаковые брюки. Даже десять лет назад коллекции были похожи друг на друга. Посмотрите, что происходит сейчас: каждая коллекция уникальна, сама себе тренд. Сегодня в моде можно быть самим собой.
Как произошел такой прорыв? Разве до этого в моде не было революций?
Здесь ситуация иного рода. Мода – это единство, поток. Революции меняют его течение, русло, но суть остается прежней. Вы же не можете распознать происхождение речной воды: эта струя пришла из одного притока, а та – из другого. Сегодня же на наших глазах струи словно окрашиваются каждая в свой цвет, и ты начинаешь видеть, что поток состоит из разной воды.
Кто, по-вашему, изменил модное течение сильнее всего?
Коко Шанель – она дала женщинам возможность жить в более естественном для них образе, вывела их из «клетки». Кристиан Диор научил экспериментировать. Ив Сен-Лоран заставил нас перемещаться по миру, стимулировал наше любопытство. Японские дизайнеры поменяли наше отношение к текстуре, сделав ее более рафинированной.
Как тогда объяснить, что и сегодня есть дизайнеры с четким национальным почерком?
Я очень долго был «настоящим итальянцем». Как пел Тото Кутуньо, italiano vero. Быть итальянцем – значило построить правильные отношения с женщиной. Сегодня между четырнадцатилетним итальянцем, американцем, японцем и русским нет разницы. Мы рождаемся в определенной стране, но энергетику ищем в других местах. От итальянца во мне любовь к качеству, искушению и соблазну. Но это не весь я. Считать Версаче итальянским дизайнером, а Сен-Лорана французским – неверно. У современного модельера – мировое гражданство.
Почему вы увлечены будущим больше, чем прошлым?
Создавать ностальгическую моду проще, и здесь заключено большое искушение. Я каждый день сталкиваюсь с этим. Быть современным – значит представлять будущее. Само собой, нельзя не принимать во внимание прошлое. Я тоже делаю тренчи, хотя и выглядят они, как вы это называете, футуристично. У них традиционный силуэт, но детали – швы, петли, хлястики – такие, каких еще не было. Или жакет – я соединил его с топом. Вроде обычный пиджак, но выглядит инновационно. Эксперимент и будущее заключаются в деталях.
Из чего состоит уникальный дизайнерский стиль? Где граница между сохранением собственной модной ДНК и развитием?
Сравните «мерседесы» 1950-х и наших дней. Налицо колоссальная эволюция: силуэт автомобиля стал более обтекаемым, ушла геометричность, хотя машина все та же, «мерседес», и это видно. Я себя чувствую так же. Зерно моего стиля не меняется, хотя формы различны. Но зерно – это не стиль, это та самая ДНК. О стиле можно говорить только в рамках ретроспективы, фотоальбома.
Стиль – это «собрание образов»?
Определенно. Поэтому я считаю, что стильным быть интереснее, чем модным. Если ты стильный, то ты модный и элегантный. Быть только модным смешно. Быть только элегантным скучно. Человек, имеющий стиль, всегда запоминается. Ему не просто подражают, ему следует подражать, он сам себе дизайнер. Когда я надеваю черную кожаную куртку, то сразу вспоминаю Марлона Брандо в «Дикаре»: как он там двигается, вплоть до поворота головы, все его позы, слова. Для меня куртка становится больше чем просто курткой. Или фрак. Надеваю его – и сразу на ум приходит какой-нибудь дирижер. Начинаешь соотносить себя с иконами стиля и становишься «кентавром»: часть твоей личности – это ты, а другая часть – уже Марлон Брандо.
Комментарии (0)