Как после 20 лет работы в уголовном розыске стать священником и открыть центры реабилитации наркозависимых

На сегодняшний день в «Обители исцеления» живет 40 молодых людей: чтобы пройти полный курс, каждый из них должен провести здесь год, но для желающих уехать ворота всегда открыты. В течение этого времени реабилитанты работают на ферме и в огороде, шьют ростовые костюмы для детских праздников, пекут пироги, делают церковные свечи и продают все это жителям ближайших деревень, а еще изучают богословие и ведут долгие разговоры с настоятелем. Все они, как один, уверяют, что без отца Сергия центров бы не существовало и, видимо, в знак уважения уверяют, что у него ни то 8, ни то 10 высших образований. Впрочем, их у него действительно немало: юридическое, психологическое, теологическое и богословское, а за плечами – 18 лет работы в милиции.

Путь к религии

Мои родители не были людьми воцерковленными. Я отслужил два года в армии в воздушно-десантных войсках и, будучи романтиком, пошел работать в милицию, чтобы помогать людям. В 1980 году, во время Олимпиады, чтобы пустить пыль в глаза иностранцам, в храмах разрешили продавать религиозную литературу — до этого ее невозможно было достать. Жил я рядом с Александро-Невской лаврой, часто в ней бывал и, когда в мои руки попало Евангелие, начал читать его скорее как исторический источник. Затем стал черпать информацию из учебников по атеизму в Академии МВД, где учился в то время; получал книги от знакомых семинаристов — и в том же году принял крещение. Мне было двадцать шесть лет.

Не сказал бы, что это был экстраординарный случай: так, моим крестным был коллега-следователь. При Лавре в начале 1980-х сформировался целый кружок молодых образованных людей разных профессий. Мы не кричали на каждом углу о своей вере, но я уверен: любого из нас прямо спроси тогда об этом — каждый ответил бы положительно, хотя это неминуемо повлекло бы за собой и увольнение с работы, и материальные лишения вроде исключения из очереди на квартиру. И когда в 1988 году, после празднования 1000-летия Крещения Руси, началось возрождение Русской Православной Церкви, его фундаментом стали такие, как мы, люди, имевшие светский опыт, и в том числе умевшие разговаривать с чиновниками. Из числа моих знакомых тех лет — врач скорой помощи, ныне духовник Александро-Невской лавры архимандрит Никита, или архитектор, а теперь настоятель Петропавловского собора архимандрит Александр.

Работа в уголовном розыске

До 1990-х у меня не было никакого отношения к наркозависимым: я был наивным гражданином СССР и думал, что наркомании нет. Хотя и работал старшим уполномоченным уголовного розыска, меня эта проблема не касалась. В конце 1980-х годов начались задержания наркокурьеров, но они были единичными. Уже после 1991 года наркотики хлынули к нам вместе с пепси-колой, и целое поколение молодежи попало в эту субкультуру – они пробовали, чтобы изменить сознание, вроде как пива выпить, а потом теряли здоровье и близких, становились рабами.

Будучи верующим, даже в наркозависимом я всегда отделял человека от преступления. Кем бы он ни был, если ему холодно, дам, чем согреться, если он голоден, накормлю. И говорить со всеми нужно, как с людьми. Тогда моим делом было не посадить поскорее в тюрьму, а собрать доказательства виновности или невиновности и передать дело дальше.

Из милиции в церковь

26 лет назад стало понятно: чтобы избавиться от сорняков, нужно обрывать и вершки, и корешки. Первое – важное дело, но и вторым тоже нужно заниматься. Поэтому было решено взять на себя корешки. От сердца человека исходит все: и любовь, и злость. Мы же хотим, чтобы мир изменился – а всех не пересажаешь. Люди, заблуждаясь, будут снова и снова совершать противоправные поступки. Поэтому я решил, что в тот момент особенно – а тогда церкви только дали свободу – мое место там, где работают с душой.

Решение уволиться не было импульсивным, оно созревало долго. Мне тогда предложили более высокую должность, я засомневался – привлекал и карьерный рост, и возможность передать дальше накопленный опыт. Подумал, что напишу митрополиту, и если он не ответит, останусь служить. До этого у меня были только эпизодические контакты с церковью. Через месяц после отправки прошения митрополит дал мне благословение, и я, еще без сана, уехал помогать в монастырь – это был 1992 год.

Первый опыт работы с наркозависимыми

В монастыре было 18 наркоманов, два послушника, я и наместник. Работа были сложной – мужчины не шли на контакт. Они быстро узнали, где я работал раньше, а многие из них отсидели. Общение не заладилось: они не употребляли, но и другого ничего не делали, ловили рыбу, жгли костры, загорали, спали. Я решил попытаться сделать их людьми, полезными для общества. В ответ на все мои инициативы получил агрессию: они уверяли, что не позволят мне превратить монастырь в исправительную колонию. Мужчины решили меня проучить: позвали поздно вечером в одно из зданий, заперли дверь – по дрожащим рукам я сразу заподозрил неладное. Потом они выключили свет. Не буду рассказывать подробности, но двое оказались на полу, а я сверху на лестнице. Так и разошлись, после этого они начали потихоньку уезжать, а вместо них приезжали нормальные люди, сложилось братство. Наркозависимые тоже были, но дозировано – лучше взять одного проблемного человека и полноценно вернуть его к жизни, чем 10 и не помочь никому.

Появление «Обители исцеления»

Центры «Саперное», «Сретенское» и «Торфяное» создавались с нуля. Началось все со случайности: здесь неподалеку в военном городке была община, меня попросили заехать и провести собрание. А после этого я увидел указ назначить меня настоятелем этого прихода. Непонятно было, что с ним делать, думал отказаться, но остановило внутреннее убеждение: если что-то происходит без твоей просьбы, это воля божья. На месте нынешнего прихода был один камень, а я никогда ничего не строил. Но все-таки нашлись люди, которые согласились сделать фундамент, кто-то принес бревна, и так потихоньку мы выстроили центр.

Первые реабилитанты

Сначала было нелегко: реабилитацию усложняло то, что здесь содержались и мужчины, и женщины, они неизбежно влюблялись, и это, как ни странно, мешало исцелению. Да и у меня не было никакого опыта. Но постепенно после общения с реабилитантами ко мне пришло осознание, что наркомания – это такая же страсть, как и любая другая, как тяга к деньгам или постоянный гнев. А именно страстями и занимается церковь, здесь мы специалисты.

Программа центров

Программа складывалась постепенно, методом проб и ошибок. Например, связь с внешним миром на первом этапе нежелательна, даже с близкими родственниками, потому что человека постоянно будет тянуть обратно. Сначала реабилитанты ездили к семье раз в месяц, но потом мы поняли, что это слишком часто – они уже на разных волнах, у ребенка взгляды меняются, а у родителей – нет. Помню, однажды девушка из хорошей семьи приехала домой, а мать на нее накинулась с вопросом: «Ты почему в платке? Что у тебя за вид? Ты что, беременна?» И ладно бы родители были байкеры – но нет, интеллигентные петербуржцы. При этом ее ведь никто не выкрал, они сами отправили ее в православный центр, а потом для них стал трагедией тот факт, что она иногда молится. И такое случается часто.

Преображение складывается из многих аспектов: знакомство с заповедями, духовные беседы, исповеди. Главный принцип – свободная воля. Наша задача – предложить, но никто не будет бегать за человеком и заставлять делать то, чего он не хочет. Это важный психологический момент: каждый человек находится здесь по собственному желанию, может уехать в любой момент и волен сам выбирать свой путь.

Мы стремимся изменить нравственную установку человека, рассказать, что есть хорошо, что плохо, потому что часто у наркомана это часто поменяно местами. Например, украсть деньги – хорошо и ловко. Мы даже проводили тесты вроде «Что ты сделаешь, если найдешь кошелек?» Самый распространенный ответ в начале реабилитации: «Возьму себе». Через полгода этот же человек отвечает: «Поищу хозяина, не найду – заберу». А в конце курса – что он отнесет его в полицию.

Самое важное – видеть личность, воспринимать ее целиком, а не только отдельные характеристики. Любовь – это ведь не когда ты любишь лицо и фигуру, а когда любишь всего, целиком, с изъянами, недостатками, достоинствами.

До и после реабилитации

Раньше, когда у нас в программе не было дневного стационара, и мы брали в реабилитационный центр напрямую, ребята приезжали к нам закрытыми, озлобленными, у них были одинаково отрешенные и недоверчивые лица – все-таки еще совсем недавно, чтобы достать наркотики, им приходилось идти на мошенничество, обманывать, нарушать закон. Сейчас эту нагрузку принимает на себя дневной стационар, где 1-1,5 месяца будущие воспитанники проходят мотивацию и подготовку. И тем не менее, по приезду из города они пару недель адаптируются только к окружающей обстановке, быту. Через пару месяцев они начинают чувствовать себя дома, тогда с ними можно потихоньку начинать беседу, стараясь не обидеть, не наступить на больное место, но и не поддаваясь на провокации. Несдержанность пресекается, всякое требование доводится до конца. Я получил психологическое образование – наука эта мне кажется недостаточно эффективной, но все-таки многое мы из нее почерпнули.

После года в центре им, конечно, страшно возвращаться в обычную жизнь, но центр здесь 22 года, и если бы они не уезжали, у нас бы тут был целый город. Мы помогаем справляться с этим страхом, поддерживаем, приглашаем специалистов, которые подыскивают реабилитантам работу.

Главная проблема в работе с наркозависимыми

Конечно, бывает так, что помочь человеку не получается, всех их я жалею. Но нужно воспитать себя таким образом, чтобы все были для тебя одинаковы, чтобы не испытывать к кому-то симпатию, а к кому-то антипатию. Внутреннее расположение – возможно, но не более того. Реабилитанты бывают симпатичные и несимпатичные, худые и толстые, у кого-то пахнет изо рта, но важно, что все они – личности. Выработать такое отношение мне было непросто, я долго учился этому. Моя главная проблема заключалась в том, чтобы научиться просто им верить. Представьте, я почти 20 лет работал в уголовном розыске, мой каждый день состоял из того, что меня кто-то пытался обмануть, даже потерпевшие пытались приуменьшить свою вину, а мне нужна истина. В центры приезжают люди, которые еще вчера делали все, что только могли, чтобы достать наркотики. Мне нужно было побеждать себя, чтобы верить им на слово, учитывать все ими сказанное, это большая работа над собой. Но благодаря этому они снова чувствуют себя личностями.