Сэмми Джабраиль: «У меня нет ноги, но я все еще полноценная девушка»

До аварии

Я родилась на Кавказе, рано поступила в университет – в 15. Отучилась на инспектора налоговой, а потом в один день решила переехать в Петербург. Это было около восьми лет назад. Здесь последние четыре года я работала в маленьком частном баре. Он стал моим вторым домом, но эта зона комфорта меня угнетала. Хотелось развиваться, но я поняла, что Петербург – город мертвых амбиций. Здесь трудно себя реализовать, он оказывает огромное влияние. Да, архитектура, природа, воздух не виноваты, мы сами делаем его таким тяжелым, давящим на плечи. Люди здесь часто не могут себя обрести. Поэтому я собиралась уехать в США.

Незадолго до автокатастрофы я нашла программу, которая обеспечила бы мое гражданство и расходы. В Нью-Йорке меня уже ждали, я хотела заниматься изготовлением шарнирных кукол: всегда мечтала о собственной мастерской, немного пыльной, сумрачной, маленькой и уютной.

До аварии у меня уже были проблемы со здоровьем – к примеру, в 2017 году у меня остановилось сердце. Рядом были друзья, они меня спасли, да и скорая приехала быстро. Я тогда находилась в состоянии сильного стресса, умер близкий друг, были и другие серьезные проблемы личного характера. Врачи так и не выяснили причину — списали на нервы. Однако на мое отношение к себе и жизни это не повлияло – нужно было что-то посерьезнее.

За пару месяцев до того, как все случилось, я познакомилась с блогером Сережей, у него нет одной ноги, уже давно, но это не мешало ему наслаждаться жизнью. Встретила его в своем районе на Ваське, подошла и сказала: «Ты красавчик, восхищаюсь, я бы с таким не справилась». Потом он один из первых приехал ко мне в больницу и вспомнил мою фразу: «Вот видишь, ты справилась». Трагедийность подобных ситуаций людьми со стороны сильно завышена.

Авария

Мы с моим другом и тренером по тайскому боксу Стасом арендовали машину и поехали в Выборг. Взяли собаку и решили полазить по канатному городку. Было весело, я рада, что попала туда – с новой ногой это, конечно, будет гораздо сложнее осуществить. Когда возвращались, было темно, стоял туман, шел дождь. Мы оба были пристегнуты, в руках я держала пса. Помню только, как он сказал мне: «Держись», я зажала собаку и улетела назад.

Автомобиль врезался в отбойник – железный забор, который стоит вдоль трасс. Потом узнали, что он был неправильно установлен, он должен быть закопан в землю, а торчал наружу. Мы могли бы подать в суд, но не стали этого делать.

Я очнулась и сказала Стасу, что не могу двигаться. Он ответил: «Потерпи». Я почти ничего не видела, перед глазами все размывалось. У меня были сломаны позвоночник, ребра, таз, одна нога, а вторая оторвана, но боли я почти не чувствовала. Только ужас.

Моя собака часто убегает, но в этот раз металась рядом с машиной – ее увидел дальнобойщик и остановился. Потом подъехал кто-то еще, мужчины нежно били меня по щекам и требовали не закрывать глаза. Я общалась с ними, просила найти телефон и даже помогла завязать жгут – из ноги шла кровь. А сама думала: «Чего они со мной такие ласковые?». Еще была мысль: «Блин, неужели я умираю? Серьезно? Вот так? Я столько всего не сделала». Стас сидел зажатый железом и держал в руках мою оторванную ногу – надеялся, что ее смогут пришить.

Когда приехала скорая, мы оба были уже почти трупами, ждали долго, потеряли много крови. Врачи молниеносно стали резать на мне одежду, а я пыталась их остановить. На мне была мужская футболка из секонд-хенда и толстовка, подаренная другом, они мне очень нравились.

Больница

Мне казалось, что прошло часа три, а на самом деле я была в отключке шесть дней. За это время в Выборг приехал мой старший брат, он организовал вертолет в петербургскую больницу им. Джанелидзе – кажется, только у них была площадка для посадки. Так я исполнила свою мечту – полетала на вертолете. Жаль, ничего не помню. Мне сделали несколько операций, одна из них длилась часов десять. Как только пришла в себя, начала искать телефон, надо было срочно кому-то позвонить. А потом в палату вошли брат и моя подруга. Я удивилась: «Вы что тут делаете», а они ответили: «Тихо-тихо-тихо». Никто не знал, выйду ли я из комы.

Проснулась в дикой кетамино-морфиновой яме. Доставала медсестер, утверждая, что меня похитили сектанты, проводившие надо мной исследования, пытаясь убить. Помню, как в бреду летела со скалы, падая в какую-то вязкую жижу из томящихся нагих людей. Сотрудницы больницы садились рядышком и снисходительно поддакивали. Теперь-то я поняла, что они подобную чушь регулярно выслушивают, но тогда в это верила. Позже я заглянула под одеяло с мыслью: «надеюсь, пришили», а ноги нет.

Но выбора между «жить» или «не жить» у меня не было вообще. Однозначно жить. Когда я чувствовала, что умираю, то поняла, что больше никогда не увижу семью, друзей, собаку. И от этого стало очень грустно. У меня уже не было страха смерти, только эта щемящая тоска по близким.

Поддержка

Когда я отошла, меня перевели в отдельную палату, и начался ажиотаж: приходили толпы знакомых, комната разрывалась от цветов и подарков. Я такого не ожидала. Да, меня окружали хорошие люди, но такое отношение поразило. Я правда достойна этого? На самом деле не считаю, что во мне есть что-то такое, за что меня можно так любить. Мне всегда казалось, что хорошее отношение нужно заслужить. А вышло, что я уже дала каждому из них немного себя, и это вернулось.

Я лежала в больнице полтора месяца. У меня была серома – воспаление в ампутированной ноге, в ней была дырка, и она гноилась. Ко мне часто приходили поболтать медсестры с этажа, они рассказывали, как другие люди переживают подобное. И есть три типа: осознанные – те, кто понимает, что жить по-прежнему уже не получится, но можно все обернуть в свою пользу. Неосознанные – которые принимают все как данность. И что-то между – и вот последние не могут справиться. Хотя, если быть честной, на это способен любой.

Я для себя решила, что если буду думать только о том, что у меня все плохо, и без ноги я какая-то другая, плохая, страшная, уродливая, то моя жизнь будет только хуже. Зачем мне причинять себе вред? Зачем вообще думать о том, что никак не изменить? Мне назначали психологов и психотерапевтов, но я каждый раз испытывала скуку и усталость. В итоге – я сама себе доктор в этом вопросе. Сейчас у меня есть ясность в голове, я о ней часто говорю, она меня ведет.

Мне до сих пор пишут: «Держись», но мне это давно не нужно. Я знаю, что с этим живут, что можно быть счастливым даже без всех конечностей. Хотя вам это может показаться невозможным. У людей бывает мигрень, остеохондрозы и еще невесть какие заболевания. У каждого своя болячка, у меня – такая.

Конечно, если я сейчас перестану бороться, отвернусь лицом к стене и скажу: «Я ничего не хочу», сколько со мной будут возиться? Ну, месяц-два, кто-то – полгода-год. И постепенно все разойдутся. Вот и вся правда, никому не нужен негатив. Но в том формате, в котором я существую сейчас, у нас все получается.

У меня есть право ныть, жаловаться, опускать руки. Я испытываю постоянную боль, мне не всегда помогают препараты, но она словно назойливая муха – мешает, портит настроение, но не сбивает с курса. Если уж я выбрала жить, то сдаваться нельзя. Да, боль – это тяжело, она очень сильная. А в остальном — все классно! Рядом люди, которые помогают, носят на руках, поддерживают морально и финансово. Мой протез стоит больших денег, как хорошая квартира. Лечение, реабилитация – это тоже дорого, но благодаря друзьям мне не приходится за это переживать. У меня хорошие отношения с семьей, но я предпочитаю оставлять в тайне все, что ее касается. Меня любят – это самое главное.

До автокатастрофы я была недовольна своими ногами. Постоянно испытывала неудобства: плоскостопие, вывихи, воспаления после тренировок. Думала: «Как же они мне надоели». Только давайте обойдемся без пророчеств.

Отношение к людям с инвалидностью

После аварии я еще лучше осознала, насколько мы отстаем от Запада по части отношения к людям с ограниченными возможностями. Не люблю слово «инвалид», потому что у нас оно – клеймо. Я полноценная девушка, у меня все есть. Но ко мне дважды подходили бабушки, чтобы дать денег. Я хорошо одета, сижу в коляске, жду машину с подругой, а мне протягивают монетки. Только и оставалось с выпученными глазами спросить: «Бабуль, вы чего?»

Одна из самых важных намеченных целей – попытаться изменить это отношение. Я не хочу, чтобы во мне видели только инвалида. Необходимо, чтобы люди начали понимать: другой – не значит «плохо» или «страшно». Эта ксенофобия тормозит наше общество, люди всего боятся. Меня ничто не ограничивает – прошло меньше полугода, а я сижу с тобой в кафе в центре города. Меня не нужно жалеть: я, как и все остальные, сплю, общаюсь, ем, делаю свои дела, живу. Я не думаю целыми днями: «О, как же я так без ноги».

Сейчас у меня есть несколько проектов, которые призваны менять парадигму восприятия людей с ограниченными возможностями. Съемки, интервью – это не вопрос тщеславия и честолюбия, я хочу помочь тем, кто попал в подобную ситуацию. Они, как и я, не должны испытывать дискомфорт только потому что отличаются от остальных.

Инфраструктура Петербурга не приспособлена для людей с инвалидностью: полгода меня таскают по лестницам. Я приезжаю на концерт, а там три этажа ступенек и нет лифта. Собираюсь написать директору Эрмитажа, потому что даже там все очень плохо. Я трижды приезжала, меня прекрасно встречали на входе, однако дальше я несколько раз наткнулась на откровенное хамство, а подняться на третий этаж оказалось невозможно — лифт едет только до второго. В залах есть подъемники, но когда мы вызвали сотрудников, нам сказали, что все, кто мог нам помочь, ушли. Пришлось подключать посторонних людей, чтобы меня поднять. Вы осознаете масштабы проблемы? Если в главном музее города такие условия, чего можно ждать от обычных учреждений.

Сейчас у меня есть ресурс, с помощью которого я могу вносить свою маленькую лепту – это Instagram. До аварии меня читало около 15 000 человек – никакой рекламы, я просто писала свои рассказики, совершенствовалась в письме. И как-то внезапно моя история стала резонансной, но я для этого ничего не делала – просто честно рассказывала о случившимся.

По субботам я выкладываю в свой аккаунт один сбор средств, чаще всего для ребенка. Недавно я познакомилась с Машей, ей 23 года и она полностью лишилась зрения в автокатастрофе. Информацию о ней можно найти на моей странице.

К 8 марта Apple выложит в своем Instagram истории восьми женщин. Среди них буду и я. Для меня это еще одна возможность напомнить, что и с таким можно справиться, не теряя любовь к жизни.

Фото: @_semmi_djabrail_