«Это миф, что мы используем мозг на 5%»: интервью с директором Института мозга Михаилом Дидуром

Школьные учителя любят говорить, что человек использует возможности мозга лишь на 5 %. А что тогда делают остальные 95?!

Этой легенде уже почти сто лет. У мозга очень молодая ткань, в нем происходят дико энергоемкие процессы — спросите у студентов, которые во время сессий килограммами едят шоколад и не толстеют. Мозг при массе 2% от массы тела потребляет 20% всей энергии. Мы ходим, говорим, думаем, работаем, учимся, и что, вы хотите сказать, что на это все хватает 5 %? Вы же не можете сказать, что используете руку на 1 %? Тем более даже Карл Маркс говорил, что рука — это мозг, который вывели на периферию. Тут, правда, возникает другой вопрос — почему одни становятся великими учеными и талантливыми программистами, а другие нет? Просто потому что 100 % работы мозга можно использовать эффективно и не очень. А вот как достичь этой эффективности — вопрос, на который пытаются ответить все нейрофизиологи мира.

Это тайна мозга, которую все хотят разгадать?

Биология и медицина очень прагматичны, мы работаем со знанием или незнанием, а никак не с тайнами. Сейчас мы знаем, как формируются и функционируют речь, память, движение, но пока не понимаем, как эти процессы гармонично сочетаются, то есть не можем собрать коннектом мозга, его полную «дорожную карту». Это такая же глобальная задача, как расшифровка генома человека. Пока что коннектом мозга собран только на уровне кольчатого червя.

Хорошо, а что команда института сделала первой в российской или мировой науке?

В 1960‑е годы нейрофизиолог и внучка знаменитого психиатра Наталья Петровна Бехтерева (основательница института, в честь которой он и назван) первой в мире описала общемозговой механизм детекции ошибок. То есть сделала понятной важную штуку — какие именно реакции происходят в мозгу, когда в поведении человека или с организмом что-то не так. Это работает, например, при диагностике эпилепсии: вживленные электроды оценивают готовность мозга к эпилептическому припадку, меняют «настройки» и купируют приступ. По аналогии с кардиостимулятором. Еще ни у кого в стране нет такого большого, как у нашего института, опыта работы с позитронно-эмиссионным томографом, это такой диагностический аппарат вроде аппарата МРТ, но с более широким функционалом. С его помощью мы (опять-таки первыми в России!) больше десяти лет назад разработали систему диагностики онкологических заболеваний головного мозга — у нас вообще одно из лучших в стране оборудований для распознавания рака и эпилепсии.

Главное достижение института под вашим руководством?

Организационное! Когда я пришел в институт, речь шла о его ликвидации, но мы смогли увеличить ­бюджет в два раза, а научных исследований стало больше в 10 раз! Выросло и число тематик исследований, с 6 до 18. Короче говоря, сейчас институт — полноценный игрок в российской науке, а не аутсайдер.

Что это за исследования?

Они узкоспециальные, но одно из новых направлений — адресная доставка препаратов к областям мозга, зараженным онкозаболеваниями. Здесь мы работаем в коллаборации с химико-фармалогическим университетом — есть запатентованные разработки. Еще вместе с ФМБА занимаемся изучением последствий травм мозга у профессиональных спортсменов.

Вы педиатр по врачебной специальности, затем погрузились в спортивную медицину, а в итоге руководите нейрофизиологами. Как так вышло?

Педиатрия — дела минувших дней. Я долго занимался исследованиями в области пульмонологии, сердечно-сосудистых заболеваний, в 1986 году пришел в спортивную медицину, в 2002 стал деканом факультета спортивной медицины в Первом меде им. Павлова. Хоть я и не нейрофизиолог, но спорт — это сфера, напрямую завязанная на функциях мозга. Однако возглавить Институт мозга меня пригласили не поэтому, а потому что у меня был опыт в управлении: работал в институте экспериментальной медицины, не говоря уже о ректорстве в том самом Первом меде! Назначение в институт им. Бехтеревой было немного неожиданным, но кажется, мы с коллегами справились — коллектив работает, планы исследований расписаны на три года вперед.

Успехи в спорте и правда так сильно зависят от работы мозга?

Не то слово! Спортсмены ведь задействуют предельные возможности организма, а так как мозг — это командный пункт, он должен работать без сбоев. В Китае в спорте используют народные медицинские практики, на Западе и в России — фармакологию (речь не о допинге, существует много вполне разрешенных препаратов). Поиском этого баланса я в спортивной медицине и занимаюсь.

Вы заведуете кафедрой спортивной медицины в Первом меде. Как вам уровень выпускников, за будущее медицины можно быть спокойным?

Хотел бы быть оптимистом, но буду реалистом. У нас постоянно реформируют медицинское образование, обновляют стандарты каждые три года, и студенты вместе с преподавателями за ними не успевают. На выходе мы можем получить выпускника, знания которого уже устарели, хотя он не проработал по специальности ни минуты! В общем, ситуация тревожная, наблюдаем. 

Текст: Игорь Топорков

Фото: Алексей Корзов