Я мог отказаться от этого задания, но как офицер разведки, как специалист по операциям в труднодоступных районах земного шара, наконец, как ветеран «Гринписа» я сказал себе: «Соберись и лети». По заданию Центра мне предстояло вылететь в Париж, там пересесть в другой самолет и долететь до Гаваны. В аэропорту оторваться от «наружки» и уже на третьем самолете добраться до Мехико, где для страховки еще раз пересесть на местную линию и лететь на север Мексики, до города Чиуауа, а оттуда рукой подать до Сан-Карлоса, где с помощью местной текилы я должен был полностью потерять человеческий образ и, превратившись в пьяную игуану, начать работать. Но я с детства не верю в летательные аппараты тяжелее воздуха. Любой перелет для меня пытка. В Центре отлично знали о моей слабости, но все дирижабли и воздушные шары на тот момент были заняты в другой операции. Я получил приказ добраться до Пулкова и проникнуть в самолет авиакомпании Air France под видом рядового пассажира. И тут, как всегда, заговорил, прокуренный и честный, мой внутренний голос.
Голос: Палыч, ты же уже в запасе. Откажись!
Белкин: Так ведь я офицер, я разведчик!
Голос: Мудила ты старый, а не разведчик.
Белкин: Ну почему сразу «старый»?
Голос: А изжога по утрам? А варикозное расширение вен? О голове уже говорить нечего. Людей не узнаешь. А если узнаешь, так мучаешься потом: кто это?
Белкин: Ну, насчет вен, так этого, слава Богу, еще нет. А изжога… Так я пить в самолете не буду.
Голос: Так ты уже в duty free взял 0,7 «Джека Дэниелса»?
Белкин: Не 0,7, а 0,5. Это чтобы вражеским пограничным собакам отбить нюх, когда они на песке мои следы найдут.
Голос: Ну что ты гонишь, какие собаки, какие следы? Ты уже грамм сто залил.
Белкин: А без этого я вообще лететь не могу. У меня синдром Меньера. И мне даже в Центре сказали: «Давайте, Анатолий Павлович, по сто грамм, и летите».
Голос: Так это уже четвертые сто грамм. А ведь семь часов утра. К девяти можешь блевануть.
Белкин: Я вообще не блюю. Вырвать могу, а вот блевать – никогда!
Самолет оторвался от земли и взял курс на Париж. Мне заложило уши. Я просто вынужден был сделать долгое глотательное движение. И тут же слева заметил двух старых теток в новых кроссовках. Я понял, что это агенты. Но не понял какие. Может, это мое прикрытие?
Голос: На тебя уже люди смотрят. Может, хватит?
Белкин: Это не люди, это «наружка», но еще не знаю чья.
Голос: Ты совсем уже спятил. Это пенсионеры. В Париж летят по дешевому туру. Они же…
Самолет тряхнуло, и я резко перебил его.
Белкин: Вот в это ты вообще не лезь. Сейчас все ведущие разведки мира используют бомжей и старух. Но первым по какой-то причине приказано не отрываться от земли, а вот старухи как раз работают в воздухе. Причем абсолютно безжалостно.
Голос на время заткнулся, и я сделал вид, что ушел в себя. Это удалось мне настолько, что проснулся уже в Париже. Там, нарушив устаревшее правило всех разведок мира «Не пить на пересадках», я спокойно зашел в duty free и резко сменил напиток. Бутылочка «Мартеля» вошла в карман, как довоенный браунинг. Старухи исчезли. Я снова сел в самолет, и мое второе «я» тут же завело заезженную пластинку.
Голос: Давай, старик, закури. Сверни сигаретку, и тебя сразу выведут из самолета. Еще не поздно. Париж не Куба: можно вернуться.
Курить хотелось страшно. Но я, собрав все силы, не поддался на провокацию. Изящным движением я крутанул головку коньяка и сделал первый мелкий глоток. Следуя золотому правилу драгунских офицеров, идущих в атаку, я выдержал паузу в 2,7 секунды и сделал еще глоток, побольше. Голова сделалась ясной, а живот свело. Мне понравился этот знакомый симптом. Организм работал как часы. Я икнул, потом еще. В этот момент самолет начал разгоняться. Чтобы не вызвать подозрений, я пристегнулся.
Голос: Сейчас тебе станет плохо.
И мне действительно так и стало. Железная торпеда, набитая чемоданами и людьми, вопреки рассудку опять оторвалась от земли. Во рту горело. Я первый раз в жизни так сильно захотел простой воды. Но справа, слева, спереди и сзади сидели только пристегнутые манекены. Стюардессы где-то затаились. Вдавленный в кресло, я погибал в воздухе от жажды. Задание показалось мне невыполнимым. Миссия невыполнима-3. И в этот момент мимо меня попыталась пройти стюардесса. Из последних сил я рванулся и схватил ее за ногу. «Месье?» – удивилась она. Теряя сознание, опухшими губами я прошептал: «Бонжур, помпиду, перье, курбе». «Вуаля, месье», – улыбнулась она и вырвала ногу из моей слабеющей руки. Никогда я не был так близок к провалу… И он таки наступил. Три или четыре часа я вообще ничего не помнил. Даже собственного голоса. Это недопустимая роскошь в нашей профессии. С трудом проснувшись,я решил передать первое сообщение в Центр. Спотыкаясь, шатаясь из стороны в сторону, я упрямо шел к хвосту самолета и минут через двадцать добрался до туалета. Со струей мочи я отправил донесение. Высокое содержание в ней редкой смеси из виски и коньяка должно было указать на то, что я жив и продолжаю действовать. А то, что все туалеты всех иностранных авиалиний сканируются нашими спутниками, известно любому ребенку. Слив информацию, я почувствовал себя гораздо лучше. Все будет хорошо, старик, подумал я. И в этот раз мне никто не возразил.
6.12.2004, борт «Боинга-777», 12-й ряд, место 6B, рейс Париж–Гавана.
Комментарии (0)