ТОП 50. Антон Адасинский

Можно я процитирую эпиграф к первому «Кецалю»? «Стало проще и дальше… и не важно: умереть на краю горохового поля… сжать огромное к бороде, к косичке, к шлему гребешком… Раз. Раз. Не дать соединиться нашим ногам… не поздно. Не поздно… Я не иду. Меня ведут. И их ведут, и тех ведут. Творог в чулке затвердел, а было жидко. Расхлестать, размазать собой-ножом… и плыть по себе по всему…» Первый «Кецаль» был задуман из утреннего тумана и того, что было до него. Основные ключи спектакля — голое тело, животный мир и ритуал. Когда мы танцевали эту постановку, между нами и публикой вырастала крепкая и непроницаемая стена. Зритель наблюдал за красотами, за движениями, но они оставались там, на сцене, словно в магическом ящике, в который невозможно проникнуть. В новом спектакле ситуация поменялась. Мы надели одинаковые офисные костюмы и стали людьми узнаваемыми, каких можно встретить на улице, в кафе, во сне. Только эти человеки делают нечеловеческие вещи. Мы заболели хищной грациозностью. Хожу как ходил и туда же, но люди стали оглядываться. Называется спектакль «Ноев ковчег». Меня удивляет, насколько обычным сегодня становится сумасшествие. Количество шелухи, чешуи, напускного, придуманного, нарисованного, неверного вокруг нас и в нас — огромное. Практически все наши душевные силы потонули в хрени вещевого мира. И тонем мы бесконтрольно, гордо и не захлебываемся. Конечно, это было всегда, но не в такой степени. Не было такого количества бизнесвумен на улицах. Девушка должна носить ситцевое платье и ходить в кино, а не долбить по клавиатуре и быть начальником банка. Что-то сдвинулось в наших головах. Когда мы начали работать над спектаклем, поняли: народ в России далеко «уехал». Не только в России, но по-русски мы говорим и думаем лучше. Со скоростью чесотки. Появилось желание мыться. Так возникла финальная сцена второго «Кецаля»: один человек под одним дождем. Гуси, питоны, лягушки и Ной с тремя сыновьями. Как мало… Когда вода сошла, не все еще разложилось и исчезло. Думаю, то, что увидел Ной, когда вышел из ковчега, было страшно. Роль в «Фаусте» на меня повлияла безусловно. В том смысле, что сниматься я больше нигде не хочу, это точно. Предложения есть: вампиры, вурдалаки, василиски. И большие деньги предлагают: где-то в Австрии сыграть оборотня, который на завтрак ест бабочек, собирает их утром, прыгая по саду. Сто двадцать пять тысяч евро за четыре съемочных дня. Неинтересно. Я — это театр Derevo. Если будет время, сниму свое кино «Двойник». Н а Венецианском кинофестивале мне впервые в жизни пришлось надеть костюм. Я, конечно, знал, что дресс-код существует. Правда, сочетание звуков «дрескот» вызывает у меня тик, но другого варианта не было. Если ты приглашен, должен иметь в виду: там такие правила. Нет костюма — пошел в соседний магазин и взял его за двести евро в аренду на день. Плюс бабочка за пятьдесят евро. Потому что без дресс-кода все начнут выпендриваться: кто голым придет, кто волосатым. Сталлоне тебя заметит и пригласит в комикс. Дэвид Бирн пришел в зеленом. Ему можно. А человеческая сущность даже лучше проявляется, если все, как в армии, одинаковые. Очень немногие позволяют себе отказаться от такого приглашения, забить, плюнуть на это дело. Логика простая: съезжу, перетерплю, а потом опять натяну свой свитерок и драные штанишки и буду снимать гениальные фильмы. Мне лично был интересен этот эксперимент. Я надел костюм и вышел по красной дорожке к фотографам. Круто шел! Сыграл как по нотам. Без репетиций. Там каждый находил свой способ параллельности. Майкл Фассбендер, к примеру, предпочел набраться прямо с утра и больше ничего не видеть. Сокурову было проще всех, он и так всегда в пиджаке. Людей своего возраста побаиваюсь, поэтому дружу больше с молодыми. Одноклассников и одногруппников не воспринимаю, все эти «а помнишь, а помнишь». Да помню я все! Мне это немножко мешает. Люди в городе как-то уменьшаются. А город не ме- няется — огромный, величественный. Вот только бледные исчезли. Мне не хватает этой бедной аккуратности и длинных вежливых предложений: «Подождите, дайте подумать. Полагаю, если вы пойдете вон тем двором, если там, конечно, еще не поставили ворота, что стало очень модным…» Практически каждый вопрос вызывает у меня грусть, поэтому отшучиваюсь. Уже похоже на болезнь. Стал остряком и балагуром. Теперь нужно потолстеть. Опять шучу — не выйдет. Derevo работает на пределе возможностей тела и чувств. На человеческом пределе. Обидно до слез, ведь есть и другие пределы. Анатолий Кашепаров из «Песняров» сказал: «Мы — это явление, комета. А комета пролетает быстро». Я хочу сказать, что у вас не успеет онеметь шея от смотрения в небо.

Голосовать за Антона

Фото:  Алексей Костромей

Текст: Екатерина Павлюченко