Мария Абашова: «Это балет: стоит мне оступиться, через меня перешагнут и пойдут дальше»

Прима, мама и кумир «Инстаграма» — это целых три полноценные женщины. Ну минимум две. Как это у тебя одной так получается?

Наверное, из-за того, что все самые важные вещи со мной происходят случайно. Вот балет, например: я была очень хилым, болезненным ребенком. Сейчас меня бы наверняка не взяли с теми природными, а не наработанными данными в балетную школу, которую открыл Борис Яковлевич, — я вижу, как туда отбирают учеников и какие невероятные врожденные сверхспособности ищут. А моя детская медкарта была толщиной с «Войну и мир», маме, высококлассному программисту, из-за постоянных больничных дочери приходилось каждую неделю брать отгулы за свой счет. То подозрение на туберкулез, то подвывих шейных позвонков, да и просто слабый иммунитет. В итоге ей проще было бросить работу и заниматься только дочерью, а вся семья жила на скромную зарплату папы, инженера-механика.

Серьезные проблемы с позвоночником врач рекомендовал решать гимнастикой, и меня отправили в секцию в родном Львове — просто чтобы наработать мышечный корсет. Но неожиданно я сразу стала демонстрировать успехи: через два месяца заняла первое место в соревнованиях в детском разряде, и закрутилось: третий разряд, второй, первый, кандидат в мастера спорта. На этом этапе мой тренер по хореографии сказала, что мне бы лучше заняться балетом. Мама была очень удивлена и возражала: как же она пойдет в балет, если она деревянная, невыразительная, улыбнуться не может — а я и правда не могла. Вообще-то мама и сама в детстве мечтала танцевать, но не смогла, так как ее родители-военные постоянно переезжали. Поэтому шанс реализовать в ребенке свои амбиции она не стала упускать.

В тринадцать лет меня взяли в Львовский национальный академический театр оперы и балета — это был 1996 год, беспокойный для постсоветского пространства период, балерины уходили из театра, танцевать было некому. Год я совершенствовала классическое мастерство и в четырнадцать — сенсация! — стала танцевать серьезные роли в «Баядерке» и «Лебедином озере». В пятнадцать лет выиграла конкурс талантов «Артек» в Крыму, его председателем был экс-худрук Большого театра Юрий Григорович. А балетмейстер Людмила Семеняка позвала меня учиться в Москву — платно, так как я гражданка Украины. Для моей семьи это было дорого, и пришлось отказаться. Зато Балетная академия Санкт-Пельтена в Австрии предложила мне грант. Никто из знакомых не верил, что родители меня отпустят, подтрунивали, что Маша и под венец с мамой за ручку пойдет. Но значимость европейского образования перевесила: это был реальный шанс вырваться из Львова.

Как гимнастка, за один год отработавшая всю классику и до­учившаяся в классической консерватории, попала в современный балет?

В консерватории мы не ограничивались классикой: директор возил нас на конкурсы, чтобы прославлять школу, и умудрялся «сдавать в аренду»: приглашал труппу современного танца из Донецка и прикреплял нас к ней, учиться модерну и гастролировать по Европе. Подозреваю, так он на нас зарабатывал, но позже мне это оказалось на руку, очень пригодилось у Эйфмана, хотя цели попасть в труппу Бориса Яковлевича я себе не ставила, даже не знала о ее существовании. В восемнадцать лет я думала либо оставаться в европейском театре, либо вообще бросить балет — по привычке попросила совета у мамы, но она сказала, что, раз я теперь совершеннолетняя, мне и решать.

У меня был план Б: уйти в модельный бизнес, потому что с ростом 179 сантиметров артисткам светит разве что играть злую королеву-мать и Зарему в «Бахчисарайском фонтане», и то если у тебя есть прыжок. Но директор консерватории спутал мне карты (смеется) и буквально обманом заманил на спектакль к Эйфману. Когда я собиралась в Петербург, даже туфли балетные не взяла, не планировала проходить никаких смотров, тем более оставаться. И вот я увидела «Красную Жизель» — это было настолько сложно, необычно и интересно, что заворожило: в классическом балете партнер поднимает солистку трясущимися руками, но так, чтобы не перенапрячься, да и вообще лучше просто хорошо рядом станцует. А у Эйфмана раз поддержка, два, три. Совершенно другие танцы. А еще, когда я впервые зашла в класс к Эйфману, увидела девушку ростом с меня, а потом еще одну и еще — чувствовала себя, как динозавр, который вдруг встретил других динозавров и стал очень счастливым. Я поняла, что в этом театре я больше не буду «дылдой» и «каланчой», а смогу добиться успеха. Кстати, эту покорившую меня «Красную Жизель» мне удалось исполнить только три года назад, когда спектакль переработали и вернули.

Хоть совершеннолетняя Маша из балета не ушла, зато довольно быстро вышла замуж за коллегу Юрия Смекалова.

Вот да, внезапная взрослость, конечно, опьянила. Просто мы с Юрой были хорошими, близкими друзьями, надо было ими и оставаться. А вся эта брачная суета была для нас как подготовка к спектаклю, и вот премьера-то состоялась, а что дальше делать — неясно. Мы недолго пробыли вместе, и сейчас я очень рада за Юру — у него замечательная семья.

Как и у тебя. Хотя твой муж, бизнесмен Олег Калугин, человек совсем не публичный, все знают, что обеспеченный. Ты могла бы бросить сцену, заниматься семьей, вести светскую жизнь и ни в чем не нуждаться. Почему не ушла?

Да, и я знаю такие примеры, моя знакомая балерина удачно вышла замуж и больше не танцевала ни дня. Когда я впервые увидела Олега, это было после расставания с Юрой, у меня болела спина и я была на больничном, пошла пообедать в ресторан. Я не знала, кто он такой, чем занимается и сколько зарабатывает, но мне тогда показалось, что именно так должен выглядеть мой мужчина, такой немного злодей из шпионских фильмов. А потом у меня начался роман с композитором, и оказалось, он знает Олега, нас познакомили. Но я-то уже была занята. Поэтому с первой встречи до первого свидания прошло много времени. Оказалось, что действительно он влиятельный и довольно обеспеченный человек, меня регулярно и коллеги, и знакомые спрашивают, почему мне дома не сидится. И если быть до конца честной, я прекрасно понимаю, что любому мужчине хочется, чтобы любимая именно ему посвящала максимум своего внимания и времени, а не работала до десяти вечера и постоянно уезжала на гастроли.

Феминистки тебе этого не простят.

А я не считаю, что это неуважение к женщине. Это природа. И я понимаю, как тяжело Олегу мириться с тем, что моим временем фактически управляет другой мужчина, Борис Яковлевич. Я только утром узнаю, какое у меня расписание на день, как поставили репетиции, освобожусь ли я в обед или ближе к ночи. Это же вообще испытание для мужского эго. Но он знает, что балетом я одержима, и ради того, чтобы у меня глаз горел, проходит через это испытание, за что я ему невероятно благодарна. По сути, как раз Олег и есть настоящий феминист: уважает мою карьеру и оставляет за мной право выбирать, работать ли вообще. Все рассуждения по поводу того, что мужчина и женщина равны, я понимаю, но лично мне доведенное до абсолюта равноправие не нужно.

Если кто-то посчитает, что из-за этого я слабая, он ошибется — физически я вообще сильнее многих мужчин и выносливее, но сила нужна мне в работе, на сцене, а не для того, чтобы чемоданы самой таскать. Если речь о правах, то я тоже имею на это право. У меня два сына, одному восемь лет, другому три, они настоящие джентльмены: старший всегда открывает женщинам двери, носит пакеты, у младшего язык подвешен, как у Дон Жуана, постоянно комплименты отвешивает и мне, и бабушке, и няне. Меня полностью устраивает распределение ролей в нашей семье, Олег — ее глава, он нас обеспечивает. Да, деньги имеют значение. Они не имеют отношения к любви, это совершенно параллельные истории. Но с деньгами быт комфортнее. Хотя есть и неудобства: бывает очень обидно, когда за спиной про меня и мужа другие балерины говорят руководству: мол, дайте мне партию, а не Абашовой, ее и так содержат, а мне зарабатывать надо. Это очень несправедливо, потому что пашу я в полную силу.

А ты еще и дразнишь людей: в один декрет ушла — вернулась, в другой ушла — вернулась. И все прима! Это же вообще беспрецедентно для Театра Эйфмана, никому такого не позволялось.

Нигде не задокументировано — можно рожать, нельзя. Я вернулась после декрета в первый раз, Борис Яковлевич говорит, прекрасно, вот тебе третий состав. А я не привыкла быть третьей. Да и второй. Мне еще на гимнастике мама всегда говорила: ты должна выступать не так, чтобы кто-то уронил булаву, а ты не уронила, все чистенько сделала, а так, чтобы даже если все выступили без помарок и ошибок, ни у кого не оставалось сомнений, что первое место — твое. Многих, наверное, это ломает, меня — нет. Также и многих балерин у Эйфмана ломало то, что они после декрета выходили, откатившись на несколько ступеней назад, и нужно было заново заслуживать то, что у них и так было. Да, это тяжело, обидно, но это повод работать еще больше и доводить себя до идеала. Вот эта жажда достичь своей цели меня подстегивает, и это просто в моем характере, жизненный метаболизм такой.

Смешной пример, но вот я очень люблю поесть и специально целый день не ем, мысленно прокручивая, как здорово будет поужинать, — само чувство голода приносит мне огромное наслаждение. И дважды возвращаясь на сцену после рождения детей, я чувствовала такой карьерный голод. Конечно, с каждым годом становится сложнее: приходят новые балерины, их отбирали по данным, их учили по новой системе, у них нет семей и обязательств, а есть много времени, чтобы работать и совершенствоваться. Когда восемнадцатилетние окидывают меня взглядом, такие: «Прима, значит, да?» — я чувствую в этом взгляде соперничество, желание меня победить, это нормально. Поэтому я должна не только удержать планку, но и постоянно ее для себя повышать. Чуть стоит мне оступиться, через меня перешагнут и пойдут дальше.

Обычно карьера у балерин недолгая: отработала пятнадцать лет ведущей солисткой и хватит. Сколько уже лет ты прима?

Пятнадцать.

Неловкая пауза.

А как сейчас уходить? 24 апреля премьера полностью переработанного «Реквиема» в Александринском театре. Ведутся разговоры о том, чтобы снимать «Русский Гамлет» с 3D-технологиями. На будущий год ставим балет под рабочим названием «Пигмалион», Борис Яковлевич разделил Галатею на партии Галы и Теи, пока я репетирую обе. Тея — суперзвезда бальных танцев, и сейчас мы усиленно осваиваем танго, румбу и ча-ча-ча. Столько всего интересного впереди! У меня нет страха, как бы не попросили на выход. Во-первых, потому что есть азарт. Во-вторых, потому что я выкладываюсь на полную, как и все эти пятнадцать лет. Однажды мой партнер, заслуженный артист Алик Галичанин, увидел мое выступление из зала в небольшом провинциальном театре на гастролях. И он спросил: «Маша, а ты что, на каждом спектакле так выкладываешься?» Я удивленно говорю: «Да». А он в ответ: «Да уж, с таким сложно соперничать». И пока у меня получается выкладываться на каждом спектакле, нет смысла уходить. Ну и в-третьих, Театр Эйфмана действительно особенный, здесь эмоциональность и выразительность, бесстрашие в сложных поддержках и трудоспособность важнее возраста и общепринятых канонов о пенсии. Поэтому у нас и нет равнодушного зрителя. Знаешь, как у Маяковского: «А самое страшное видели — лицо мое, когда я абсолютно спокоен?» У нас нет спокойных, либо встают и уходят, либо аплодируют стоя. Такое же я видела только на постановках Юрия Бутусова в Театре имени Ленсовета. Как-то у меня случилась травма и освободилось время для культпоходов, и когда я открыла для себя его творчество, стала самой преданной поклонницей, прихожу на спектакли с охапками цветов. Печально, что сейчас он ушел из театра из-за разногласий с его дирекцией, но вот это «беспокойство» вокруг него только подчеркивает то, что Юрий Николаевич — выдающаяся личность.

Когда ты так выкладываешься на работе, остаются силы и эмоции на семью?

Помогает няня, с которой мне фантастически повезло. И у меня золотая мама, которая несколько лет назад, после смерти папы, переехала из Львова в Петербург. Мама любит повторять, что теперь у нее три ребенка — я и мои двое сыновей. А глядя на то, как я дурачусь с мальчиками, вздыхает и говорит Олегу: «И у вас три ребенка». (Смеется.) Я рада, что у моих детей есть и традиционная теплая, уютная материнская любовь от бабушки — она прекрасно готовит, ухаживает за ними, водит в школу и на кружки. И то, что у них есть я — современная мама-друг, с которой можно повеселиться и развлечься. Но я устанавливаю и строгие правила: например, даже у старшего сына, несмотря на то что он школьник, нет смартфона. Гаджеты расшатывают психику, поэтому я категорически против.

Но сама ты с азартом ведешь инстаграм и у тебя один из самых популярных балетных профилей. 

Ладно, поправочка: это детскую психику они расшатывают, а взрослую успокаивают. «Инстаграм» — стопроцентно моя социальная сеть. Я достаточно замкнутый человек, и мне подходят минималистичные способы общения — телефонному разговору я предпочту переписку в WhatsApp, а переписке — выложить фотографию с небольшой подписью. К тому же «Инстаграм» заставляет меня чувствовать себя красивой. Заложенные в юношестве комплексы долго жили во мне. Однокурсники дразнили лангустом за несуразно длинные ноги, а оказалось, это красиво. Заклятые подружки говорили, что мне не идут прически из-за слишком густых волос, а теперь очевидно, что густые волосы — сами по себе прическа. И мне нравится постоянно получать комплименты. Муж ведь не будет каждый раз при виде меня приговаривать: «Ах, какая красивая». Мама необъективна, она мне говорила, что я самая красивая, даже когда я очевидно была страшненькой. В театре «звездить» не принято, а в Сети — сколько угодно. При жестком графике — это отличная психотерапия, с которой сравнится разве что эмоциональная разрядка, когда ругаешься в пробках.

Фото: Данил Ярощук
Текст: Кристина Шибаева
Стиль: Юлия Журавлева
Арт-директор: Ксения Гощицкая
Ассистенты стилиста: Лилия Давиденко, Оксана Глазова
Визажист: Маргарита Арт
Прическа: Роман Габриелян (Park by Osipchuk)
Постпродакшен: Жанна Галай