От обменной валюты до символа содержанок: как в СССР менялось отношение и потребность в шубах?

Кто носил мех в первые революционные годы?

Меховые изделия издревле считались важными элементами образа. В первую очередь потому, что защищали от суровых российских морозов и показывали социальный статус и материальный достаток носителя. Кроме того, кусочки меха заменяли деньги, становясь обменной валютой: пример этого по сей день можно увидеть в Музее истории денег, который находится в Петропавловской крепости. Наконец, в средневековье выделанные шкурки животных играли роли талисманов и оберегов — со временем эта функция меха (особенно в городских реалиях) была утрачена.

После событий 1917 года мех стал популярен у всех слоев населения. Так, крестьяне, прибывавшие на толкучки и рынки в крупные российские города, носили «кожухи» — традиционные славянские кафтаны, подбитые мехом. А представители бывших имущих классов в годы военного коммунизма ходили в купленных еще до революции шубах «и в пир, и в мир». Английский журналист Артур Рэнсон, побывавший в Петрограде в 1919 году, писал: «Бросается в глаза... общая нехватка новой одежды... Я видел одну молодую женщину в хорошо сохранившемся, по всей очевидности, дорогом меховом пальто, а под ним у нее виднелись соломенные туфли с полотняными оборками». 

Как шубы стали пределом мечтаний и предметом краж? 

В годы Новой экономической политики меховые шубы считались показателем благополучия людей, нужных советской власти и обласканных ею. К примеру, хирург Филипп Филиппович Преображенский, герой знаменитой повести Михаила Булгакова «Собачье сердце», написанной в 1925 году, был одет в тяжелую шубу «на черно-бурой лисе с синеватой искрой». В те времена такие дорогие изделия мужчины носили с черным костюмом из английского сукна, золотой цепочкой часов и хорошими кожаными туфлями.

Поскольку советская власть не использовала дореволюционные скорняжные производства, а фабричный выпуск меховых вещей не был налажен, нэпманская буржуазия взяла меховое производство на себя. Она начала открывать мастерские по изготовлению шуб и успешно торговать пушниной внутри страны, нередко сочетая бизнес с криминалом. Советская писательница Вера Кетлинская вспоминала о меховых магазинах того времени так: «Хозяин магазина предупредил..., что покупателей бывает немного, но каждого надо принять как можно любезней и постараться что-либо продать. Для этого он учил новых продавщиц накидывать на плечи меха, кутаться в палантины, примерять на себе любой самый дешевый воротник так, чтобы он выглядел изысканно. Кроме того, в обязанность продавщиц входило быть милыми хозяйками в задних комнатах магазина, куда приходят поставщики и другие деловые люди, — сервировать чай, заваривать кофе, делать бутерброды, угощать коньяком или винами. Оплата была по тому времени довольно высокая, а работа нетяжелая, за прилавком разрешалось сидеть и даже читать, но при входе покупателя нужно было немедленно встать и встретить его приветливой улыбкой...». 

На фоне такой любви к меховым изделиям в стране стала процветать новая криминальная практика — кража дорогих манто. Так, служащий советской милиции Иван Бодунов вспоминал, что особенно активно злоумышленники работали в театрах. Для этого вор высматривал в толпе одинокого «котика» или «каракуля», приглашал владелицу шубы в театр, затем отлучался из зала якобы в уборную, а на самом деле с помощью сообщницы получал по гардеробному номерку ту самую шубу и впоследствии перепродавал. Также были известны случаи кражи мехов в трамваях: злоумышленники, орудуя лишь одной бритвой, вырезали с задних частей шуб большие куски, а после пускали их на создание воротников и манжетов. 

С исчезновением «частников» на рубеже 1920-1930-х годов цельномеховая одежда стала встречаться реже. Дорогие шкурки чернобурой лисы, соболя или песца превратились в источник валюты, необходимой советской власти для индустриализации. В то время стали популярны магазины «Торгсин», которые специализировались на торговле с иностранными представителями. В них советские граждане, имеющие «валютные ценности», то есть золото, серебро или мех, могли обменять их на пищевые продукты или другие товары. 

Как в СССР появились первые «имитированные шубы»?

В середине 1930-х годов власть начала уделять внимание изготовлению шуб для широких масс. В Ленинграде заработала меховая фабрика «Рот-Фронт», в штате которой в 1938 году числилось 2600 сотрудников. Ассортимент предприятия накануне Великой Отечественной войны насчитывал около ста изделий, начиная с дешевых меховых пластин и заканчивая очень дорогими беличьими манто. Фабричная себестоимость последних составляла 1806 рублей — для сравнения средняя зарплата в то время равнялась 150—200 рублям, а стахановцы, очень обеспеченный узкий слой населения, ежемесячно получали около 700 рублей. При этом шубы в эпоху сталинского «большого стиля» были непрактичными и сугубо гламурными: например, типичная для того времени модель манто — это вещь без пуговиц, рассчитанная на ношение на запах.

В конце 1930-х годов появились первые советские «имитированные» шубы — сравнительно дешевые, но выглядящие как дорогие. Популярностью тогда пользовалась модель «кролик под котика»: специально выделанная шкурка кролика, которая смотрелась как мех морского котика (по советским меркам благородного и шикарного материала!). Настоящего «котика» могли себе позволить только дамы из среды высшей советской номенклатуры. Так, в романе Веры Пановой «Кружилиха» 1947 года можно прочитать о шубе Клавдии — жены директора завода: «В морозный январский вечер генерал Листопад, директор Кружилихи, отвез жену в больницу... В вестибюле... ему велели уходить и взять с собой Клавдину шубку. Шубка новая, котиковая, предмет забот и восторгов Клавдии». 

На «Рот-фронте» из настоящего меха морского котика выпускали лишь воротники и шапки. Большинству дам из средних слоев сталинской элиты приходилось довольствоваться так называемым «электрическим котиком» — это мех кролика, выделанный особым образом. Подобных шуб в СССР в 1930-х-1950-х годах было немало — кролиководство процветало, особенно до войны. Однако они все равно не стоили дешево — сказывалась технически дорогая специальная обработка. В качестве более демократичного варианта власть предложила горжетки из чернобурых лис и песцов, которые можно было надеть поверх пальто,  костюмов и даже платьев. Интересный пример советской горжетки можно увидеть в фильме Константина Юдина «Девушка с характером» 1939 года. Его главная героиня Катя Иванова работала в звероводческом совхозе, но на короткое время стала продавщицей мехового салона в Москве. В нем было представлено огромное количество горжеток, способных не только согреть женщину, но и показать ее высокий социальный статус (при этом за небольшие деньги). О репрезентативной функции шуб и горжеток во второй половине 1940-х—начале 1950-х годов свидетельствовали и рекламные плакаты тех лет. 

Как шуба стала маркером содержанки? 

В конце 1950-х годов горжетки, как и другие меховые изделия, вышли из моды. Шубы в целом стали символом «холодной аристократки и содержанки», которая «безудержно потребляла, чтобы поддерживать статус мужа». Так, в романе Даниила Гранина «Искатели» 1954 года в негативном свете представлена огромная чернобурая лиса на плечах героини, которая бросила работу и жила на средства обеспеченного мужа. Меховой аксессуар, по словам писателя, тешил ее тщеславие: «Ей было хорошо, потому что на ней красивое, модное платье и чернобурка…».

С презрением писали и о меховых манто. Например, в последней части знаменитой трилогии Юрия Германа о докторе Устименко главная положительная героиня Варвара не имела шубы и иронизировала по этому поводу:

— А шуба у тебя от мороза есть?

— Шуб у меня избыток, — соврала Варвара, — сколько угодно, три или четыре. Я вообще, папа, исключительно одеваюсь. Но все не перешитые, у меховщика. Я ведь люблю модное, не могу отставать. Для тебя надену Ираидкину (малосимпатичная родственница-мещанка – Прим. ред.) — с шиком сшита. 

Как искусственный мех превратился в любимый материал советских модников?

Десталинизация не отменила практических функций меха и шуб: население Советского Союза по-прежнему крайне нуждалось в теплой одежде. Поэтому государство попыталось решить эту проблему с помощью научно-технического прогресса, а именно — заменив мех синтетикой.

Французский социальный теоретик Ролан Барт считал, что синтетика «заменяет собой все остальное», имитируя все, вплоть до роскоши. И действительно, уже во второй половине 1950-х годов искусственный мех превратился в любимый материал советских модников. Летом 1955 года газета «Ленинградская правда» сообщила: «Фабрика искусственной кожи освоила в этом году массовое производство высококачественного каракуля из волокон капрона и вискозы. Головные уборы, муфты, воротники, манто, изготовленные из искусственного каракуля... не боятся снега и дождя, прочны в носке». 

Журнал «Работница» в 1956 году также заверял: «Только опытный специалист сможет отличить эти темно-серые шкурки с блестящими кольцами лежащих плотными рядами нежных завитков от шкурок натурального каракуля». Особенно граждан привлекала обещанная стоимость искусственного каракуля: планировалось, что он обойдется в десять раз дешевле натурального. 

С весны 1958 года началась программа химизации народного хозяйства, целью которой было с помощью синтетики «в ближайшие 5-6 лет в достатке обеспечить потребности населения в тканях, одежде, обуви и других товарах». Было решено увеличить производство искусственного каракуля в 14 раз за 7 лет, то есть выпустить 5 млн. кв. метров синтетической ткани, имитирующей мех. 

Идея одеть людей с помощью достижений химии увлекала Никиту Сергеевича Хрущева. По воспоминаниям советского журналиста Алексея Аджубея, «...синтетика была у него под особым контролем. Хрущев говорил, что без развития производства синтетических материалов вопрос с одеждой решить будет невозможно». Советский лидер сам одевался в папаху из искусственного барашка и очень гордился тем, что многие не могли отличить его шапку от натуральной. А рядовые граждане СССР смогли приобщиться к благам химических мехов уже в 1958 году, когда ленинградская фабрика «Красное знамя» изготовила первую партию синтетического каракуля. 

Чем иностранная синтетика отличалась от советской?

В 1960 году в стране появились изделия из волокон, произведенных на Западе. Например, из орлона — акрилового волокна, которое было синтезировано в США еще в 1948 году. Журнал «Работница» 1960 года выпуска отмечал: «Трудно удержаться от похвал, глядя на красивую шубку из орлонового меха с ярко-голубой подкладкой. Чудо-шуба: вывернешь ее наизнанку, получается пальто, опушенное белым мехом. Детские вещи, сшитые из поролона и искусственного меха, дешевле, красивее и практичнее, чем, скажем, суконные и бархатные». Но скорее всего, орлоновые шубки, о которых идет речь в журнале, были лишь рекламными образцами.

В действительности такой искусственный мех и не грел, и не был внешне привлекательным. Шубы получались преимущественно черного цвета, а их отличительной особенностью считался специфический запах, который особенно проявлялся в теплом помещении. От перепадов температур ворс первых синтетических шуб быстро сваливался, а технологии чистки синтетики в СССР тогда еще не существовало. 

Изредка на городских улицах появлялись достойные изделия из «квазикаракуля» и якобы мутона, но все они были привезены из-за рубежа. Там синтетический мех не только дешево стоил, но еще и был лучше выделан и элегантнее сшит, поэтому искусственная шуба иностранного качества считалась престижной и неоспоримо красивой. Однако она по-прежнему не выполняла главной функции верхней одежды — защиты от холода, о чем писал советский сатирик Самуил Шатров. В произведении «Нейлоновая шуба», выпущенном в 1962 году, он описал шубу, привезенную профессором своей жене из заграничной поездки. По ходу сюжета нейлоновая вещь переходила из рук в руки и в итоге попала к коневоду, который попытался потушить ею пожар в колхозной конюшне. Но даже для этого искусственная шуба не подошла!

В советском быту синтетика в целом играла роль антагониста натуральным тканям и мехам как модным трендам эпохи большого стиля. В годы хрущевских реформ искусственные шубы в СССР выступили в качестве своеобразного симулякра не столько роскоши, сколько благополучия и равенства. Материальное — в данном случае практическая функция шубы как одежды для тепла — было заменено символическим — кратковременной престижностью вещей из синтетики. 

Текст: Авелина Музафарова