Дмитрий Нагиев: «Я — эротический журнал про любовь»

Мощный камбэк Дмитрия  — самоироничная комедия «Актерище». И это — осторожно, метамодерн! Дано: великий шоумен и популярный артист осмысляет бремя славы мирской и кэнселинг после конфликта с киноблогером-миллионником (гуд-комедиан Антон Лапенко!), что, конечно, становится началом большой ненависти, а затем... — кто знает? Всем смотреть бадди-муви-деконструкцию, как «быть Дмитрием Нагиевым», на KION c 1 апреля!

АКТЕРИЩЕ

Дмитрий, неужели в вашей мощной карьере — опять перезапуск? Сколь­ко еще итераций первого и главного сигма-боя страны у вас в запасе?

Нет, я бы не сказал, что сейчас переза­пуск. Мы сняли очень достойный проект «Актерище». В моей карьере было мно­го не совсем достойных проектов, а вот это один из тех, за которые мне вовсе не стыдно. Поэтому если это все же похоже на какой-то перезапуск, можете это так и называть.

С не совсем достойными понят­но, а давайте перечислим самые достойные!

Я не буду их называть. Наверняка они есть, но это мои биографы пускай уже напишут. Мне не стыдно ни за один. Я работаю одинаково, выкладываюсь по максимуму хоть в два съемочных дня, хоть в двести. За свою работу мне не стыдно, но кино — это режиссура, кино — это сценарий в первую очередь. Ни один артист не может выдернуть проект, он может его лишь чуть-чуть раскрасить.

А как вы отбираете сценарии — вы их все сами читаете?

Я их не читаю. Вот «Актерище» — это из ряда вон выходящий проект, где я как раз прочитал сценарий, ужаснулся, такой он был отвратительный, и сказал больше мне его никогда не присылать.

В итоге — вас заставили?

Продюсеры попросили поговорить с ав­тором, и у нас были долгие, тягучие, весьма частые разговоры. А через полго­да родился этот блистательный сценарий.

То есть вы его, по сути, сами переписали?

Не я, конечно. Сам автор — Дми­трий Невзоров — и переписал (сцена­рист народного сай-фая «Кибердеревня» и режиссер мелодрамеди «Свободные от­ношения». — Прим. ред.). Я просто ему какие-то вещи доходчиво объяснил. Он находился в иллюзиях своих представ­лений об артисте, а я ему накидал, что стоит за всем этим успехом, как ты сна­чала выкарабкиваешься понятно отку­да и только потом вскарабкиваешься на свой Олимп. Это мучения и ежеднев­ная пахота. Первоначальный сценарий строился на наркотиках и выпивке, чего в моей жизни точно нет. И мне не хочет­ся даже это играть, особенно если по сю­жету это касается жизни, отдаленно по­хожей на мою. Поэтому я предложил сфокусироваться на тех вещах, через ко­торые я прошел, чтобы сейчас стоять здесь и чтобы вот эти несколько десят­ков человек работали на то, чтобы я не­плохо получился на обложке. За этим стоит путь: путь сомнений, путь тре­вог, путь ошибок, путь предательства, и вот это все мы попытались воплотить в сценарии.

Можем теперь назвать «Актери­ще» частично автобиографическим проектом?

Нет, конечно. Более того, когда сце­нарий прислали в первый раз, про­ект назывался «Быть Дмитрием Нагиевым», поэтому я и психанул. А когда сценарий переписали, я го­ворю: «А чего теперь-то так не называется?» На что режиссер Дмитрий Невзоров, наверное, совершенно спра­ведливо сказал: «Вам будет тяжело играть себя. Лучше играть образ. Сы­грайте актерище!» И я поверил.

УДАЧА

Что по кайросу? Можете вспомнить моменты какой-то наивысшей удачи?

Я думаю, это вся моя жизнь. Ведь ни­чего не предвещало. Я вырос на окраи­нах. В отличие от моих коллег, у кото­рых родители были актерами или имели какое-то отношение к искусству, мои ро­дители не имели никакого отношения ни к чему подобному (мама Дмитрия Люд­мила Захаровна — филолог, преподавала в Академии связи, отец Владимир Нико­лаевич — работал на заводе ЛОМО. — Прим. ред.). И когда я вернулся из армии, а я, наверное, один из немногих на на­ших подмостках, кто отслужил от звон­ка до звонка, мама мне сказала: «Ди­мочка, едь в Екатеринбург. Там хотя бы в театральный вуз 55 человек на место. В ЛГИТМиКе (Ленинградский государ­ственный институт театра, музыки и ки­нематографии, сейчас — Российский го­сударственный институт сценических искусств. — Прим. ред.) — 255 человек». Но я поступил в Петербург — на курс Владимира Петрова.

Будем честны, не так много актеров сре­ди моих однокурсников стали большими артистами. Можно перечислить по пальцам одной руки все-таки. И это тоже удача, что я в их числе.

То есть вам просто повезло?

Нет. Удача любит тех, кто выпрыгивает ей навстречу. Но можно прыгать до седин, а она все равно этого не заметит. Меня уда­ча заметила, и это здорово. Четыре года подряд я был лучшим диджеем России (Дмитрий работал ведущим на культовом радио «Модерн», главном источнике мемов в Петербурге 1990-х. — Прим. ред.). Что это, удача? Потом прапорщик Задов (герой скетчей Нагиева из телеситкомов «Осторожно, модерн!» и его спин-оффа «Осто­рожно, Задов!». — Прим. ред.) — удача? И вот таких верениц маленьких удач, ко­торые в результате сложились в то, что мы сейчас с вами называем перезапусками. И за это я благодарен судьбе.

Надо понимать, чего ты хочешь. Сейчас я знаю, что цель надо озвучивать и ста­вить временные рамки. Тогда я этого не знал, действовал интуитивно. Но я очень хотел быть хорошим актером — раз. По­том я возмечтал стать замечательным ак­тером — два. Потом вдруг показалось: а почему бы мне не быть очень знаме­нитым — три? Те, кто цинично улыбал­ся и говорил про меня «он предает ис­кусство», когда я снимался в комедийных программах и в рекламе, эти злопыхате­ли — сейчас пустоты. Потому что надо радоваться любой удаче начинающих, ме­чущихся молодых артистов.

Много злопыхателей было? Всех пом­ните? Мстите?

Да, их было много. Всех помню, хоть и не записываю. Я такой! И сейчас есть те, кто мне протягивает руку, а я-то помню, как они раньше себя проявляли. Я мгновенно простил, но если покопаться, может быть, это мгновение растянулось на десятилетия. Но сейчас мне кажется, что предела моему великодушию нет и я простил мгновенно. Наверное, я вру сам себе.

Раз уж вы такой серийный целепола­гатель, то какая у вас по плану следу­ющая высота?

В моем возрасте это уже не про цели, а про понимание смысла своего существования. Старость — это ведь не дряхлость чре­сел, старость — это отсутствие мотиваций. Какое-то время тебе кажется, что ты много­го достиг и что ты все про эту жизнь пони­маешь. Такое мироощущение очень вред­но. Моя задача сейчас — не переставать удивляться и радоваться, сохранять эту мо­лодость внутри и, как следствие, снару­жи, чему помогают мои три отжимания по утрам.

Как добиться от себя радости? А удив­ления? Есть у вас для этого какие-то внутренние отжимания?

Вначале насильственный процесс, а потом ты втягиваешься. Осознанно и постоянно отдавать себе отчет в том, что все вокруг по-прежнему удивительно.

Вы из-за дзюдо, которым всю юность занимались, такой дисциплиниро­ванный? Действуете по канонам бу­сидо? Вы же транслируете вайб саму­рая — у вас походка и повадки воина с принципами!

Дисциплина пришла с годами, к сожа­лению, хотя действительно я занимал­ся и дзюдо, и айкидо. Но понимание, что дисциплина решает многое, пришло не сразу. Это понимание пришло с третьей перезагрузкой или перезапуском, как вы это называете. С момента «Физрука»: ког­да 200 съемочных дней и ты понимаешь, что только дисциплина может помочь вы­жить. Тот, кто в жизни прошел хотя бы 50 съемочных дней подряд, тот понима­ет, как это тяжело и как это чревато сры­вами и даже смертью артистов. Мы знаем такие случаи.

То есть дисциплина — еще один ин­струмент удачи?

Я думаю, что это ее первый инструмент. Но при этом надо помнить, что жизнь настоль­ко красочна и разнообразна, что ничего нет интересней самой жизни. Поэтому если дисциплина переходит в фетиш и в фана­тизм, то грош ей цена. Для меня все, что связано с фанатизмом, не имеет смысла. Поэтому дисциплина очень важна, но она не самоцель.

А были у вас эпические фиаско?

Наверное, нет. Я стараюсь не раскачивать маятник неудачи: если вдруг выныривает что-то нехорошее, я прикидываю, чем это может быть для меня полезно. Для кого-то мои глобальные неудачи покажутся се­рьезными прорывами в карьере, поэтому даже не хочу об этом задумываться, го­ворить, а значит, выпускать это куда-то в космос.

ЛЮБОВЬ

Что вы любите больше всего?

Больше всего я люблю эскимо. А еще все, что в моем возрасте уже противопоказано. При этом мне наконец уже захотелось про­сто почитать. Рука потянулась к книге, но пока я еще не начал так коротать свои вече­ра: вулкан потух, но дым еще идет.

В целом я очень убого провожу время и люблю какие-то для меня милые, а для кого-то просто страшно скучные вещи. Я не хожу никуда. Для меня отдых в боль­шом ресторане или клубе — это не от­дых. Вчера работа, завтра работа, а сегодня я уеду за город и просто пойду гулять с со­бакой. Я любуюсь своими домашними. Для меня это самое ценное время. Это то, что, возможно, для кого-то не имеет никакой ценности. Для меня ценность в этом. Уже. Уже, добавлю я, уже.

Раньше не ценили ни мороженое, ни домашних?

К этому надо прийти. Раньше, наверное, как и многим, мне казалось, что шум и дви­жение тел вокруг — в этом и есть кайф. На сегодняшний день я, к счастью, так уже не думаю.

Вы — первый сигма-бой своей эпо­хи: абсолютное большинство девушек в диапазоне от иксов до альфачей голо­суют за вас сердцем. Отлично помню, как я училась в старших классах, а вы приводили в нашу школу своего сы­на-первоклассника Кирилла: все мои подружки выстраивались на крылеч­ке и переставали дышать. Вы и сейчас краш двадцатилетних, они под вашу «Кухню» делали уроки, а теперь раста­скивают ваши ретроинтервью на рил­сы с подписями, что вы самый сок. Не могу найти альтернативы этому фе­номену во всей мировой культуре. Вот есть условный Брэд Питт, но какая 20-летняя девушка о нем вздохнет? Вы как этот феномен сами себе объясняете?

Я думаю, что во мне правильный баланс народности и сказочного героя. Я держу дистанцию, но я не вру людям. Не вру ни в своей внешности, ни в своем творчестве. Я вот не прихорашиваюсь и, наоборот, не делаю себя быдлее, чем я есть, чтобы по­рвать дистанцию с людьми. Я такой, как я есть. Безусловно, что-то придумано, что-то украдено и стало уже своим, но я стара­юсь не врать.

И потом, природа дала. Красавчик, чего.

Красавчиков много, а вы один. Я счи­таю, все дело в мягкой силе.

Красавчиков много. Я даже сам себе го­ворю: «Вон какой, смотри, идет симпатя­га, косая сажень в плечах, а не как у меня, в глазах». Но чего-то Бог недодает, и дума­ешь, что, эх, при такой-то внешности чуть-чуть бы туда плеснуть — либо ума, либо ну хоть какой-то поволоки во взгляде. И образ разваливается.

А вот в вас есть это стилистиче­ское единство. С честностью понят­но, а сказочность давайте раскачаем! Если вы сказочный герой, то какой?

Давайте раскачаем. Когда я говорю «сказоч­ность», я имею в виду, что мир искусства — это мир иллюзий. И как только ты сокра­щаешь дистанцию между собой и людьми, которые приходят на тебя смотреть, как только этой дистанции нет, ты им переста­ешь быть интересен. Это, упаси бог, не хам­ство, это, упаси бог, не высокомерие, это та дистанция, которая нужна для работы. Вот я, когда говорю «сказочность», имею в виду, что люди смотрят и платят деньги, чтобы видеть не то, что можно посмотреть, просто повернув голову направо, и узреть то, в чем ты каждый день живешь. Сказочность — это какая-то иллюзорность другого жизнен­ного измерения, которую я понимаю и кото­рую я, в общем, проповедую.

Поэтому вы меня не видите на каких-то светских мероприятиях. Я раньше прихо­дил, только когда меня награждали, а сей­час даже на них не хожу. Во мне стал уга­сать огонь тщеславия.

Если говорить обо мне как о сказоч­ном герое, то есть, видимо, два персона­жа. Один — каким я себе представляю, что меня должны видеть. Это, сука, герой-ге­рой прямо. И второе — это то, каким меня видят на самом деле. Вдруг это домовенок Кузя? Поэтому мне сложно сказать, какой я, но что-то подворовываю и там и там.

Для домовенка Кузи вы как будто ше­велюрой не вышли.

Вы знаете, сейчас, может, шевелюрой и не вышел, но если я перестану бриться, там полным-полно. Есть какие-то залысины, которые на сегодняшний день решаются просто тремя днями стамбульских переса­живаний, но у меня даже нет озера на баш­ке, у меня очень все прилично.

То есть праотец тренда на лысых на самом деле тайно волосатый?

Вышло так: когда-то у меня была пау­за в работе месяц, я экспериментально по­брился, и мне показалось, что в этом что-то есть. И все, так и повелось.

Других тайн у вас нет? Вы ведь ни в одном нормальном скандале не заме­шаны. Вас даже не за что отменить — давайте вместо вас отменим Тарков­ского! Узнали? Согласны?

Вы знаете, если бы я во всем был согласен с Сариком, мы бы с ним работали послед­ние три года, скажем так. Это его мнение, его право. Я далек от того, чтобы осуждать. На мой взгляд, есть вещи, которые некор­ректно озвучивать в конкретных местах, и я бы этого не делал. Не буду спорить ни с той стороной, которая толпой накинулась на него, ни с ним. Я могу ошибаться.

И да, я стараюсь не строить свою карье­ру на каких-то бытовых вещах, дележке де­тей или хамстве в адрес коллег. Это не мой путь, мне он претит просто. Я от этого бегу, как Мопассан бежал от Эйфелевой башни.

Не могу теперь отделаться от кадра, в котором уставший Дмитрий Нагиев приходит домой, сворачивается коти­ком и включает «Зеркало»!

Я все время спорю со своим сыном, и вы первая, кому я это говорю: со своим сыном Марком. Да, впервые звучит это имя. Ему 16 лет. Я с ним спорю. Он смотрит толь­ко очень хорошее, только очень глубокое кино. Вот прямо идет по шедеврам. И Марк мне говорит: «Смотри тоже». Я говорю: «Сынок, я это все смотрел и сейчас я нахо­жусь на такой стадии своего развития или недоразвития, когда я не хочу смотреть тя­жести, просто не хочу. Я уже там был, я там был. Я сделал следующий шаг отту­да к свету. Поэтому ты смотри, тебе надо пройти этот этап. Мне уже не надо». Когда-то мой сенсей по айкидо сказал: «Обливай­ся холодной водой». И я это делал долгие годы. А потом я его спросил: «А вы обли­ваетесь?» Он сказал: «Мне уже не надо. Я нахожусь в той стадии, когда мне уже не надо».

Вы разделались с папанчей и просвет­лели! Осталось ли в вашем сознании место для идеи романтической любви?

Идея романтической люб­ви мне не просто близка — это смысл моей жизни. Если в моей жизни нет любви, то все остальное не имеет ника­кого смысла. Если в моей руке нет руки моей женщины, то не имеет смысла мне идти по этой дороге дальше. Если, про­снувшись, я не знаю, ради кого я проснулся, то в этом тоже нет смысла для меня. Когда я на­бил очередную тату про лю­бовь несколько лет назад, мой однокурсник, знаменитый ак­тер, сказал: «Все не уймешь­ся». Вот я пока еще не унялся.

А какое у вас тату про любовь?

А они все про это. Я как га­зета про любовь. Вернее так: я — эротический журнал про любовь.

Я у вас на спине видела синий ква­драт. Он про любовь?

Там в синем квадрате буковки когда-то были. И ноги женские.

Вымарали в газете? Цензура в эроти­ческом журнале?

Я не вымарываю, я вымываю.

ТЕРПЕНИЕ

Какое терпение практикуете? Пассив­ное или активное?

Что это вы такое сейчас сказали?

Интересуюсь, умеете ли вы ждать и смиряться — это пассивная фор­ма. Или все-таки упорствуете в борьбе и в достижении поставленной цели — а это уже активная форма.

Наверняка я ждал когда-то, что высшие силы всего мне подкинут сверху на маленькой розо­вой лопатке. В актерской профессии это одна из самых важных черт характера — терпение: позволить себе спокойно ждать. Актерская профессия очень зависимая, и если тебе ка­жется, что тебя не замечают, если ты себя на­чинаешь ощущать непонятым талантом, то ты можешь поехать башней. И многие артисты на этом и секутся. Нужно понять, что ты должен уметь ждать и терпеть то время, когда на тебя не обращают внимания. Но не просто терпеть, а быть готовым к тому моменту, когда удача развернет свои прожектора на тебя.

Терпение как прелюдия удачи! Я в дет­стве слушала радио «Модерн» и даже тогда сомневалась — вы иронизиру­ете, когда говорите «Удачи, любви и терпения!» вашей проникновенной интонацией? Или все серьезно?

Я, наверное, на первых порах никак не иро­низировал. А сейчас это уже просто фиш­ка, которая прилипла. Не могу сказать, что всегда, произнося это, я подкладываю какую-то глубину. На сегодняшний день это уже просто такой кусочек бренда.

А еще «Удачи, любви и терпения!» — это мем! Вы вообще родоначальник русского мема. Скажите, а истории про вашего деда — это совсем литера­тура? Или исторические прецеденты? Кто на самом деле автор мудростей вроде: сегодня ты гуманитарий, а зав­тра драишь планетарий?

Это совсем литература. Мои дедушки были недюжинного чувства юмора люди. Де­душка по маминой линии Захар — бравый офицер. И все, что я говорю, это, конечно, придуманные вещи. Что-то высосано из пальца, что-то высосано из других мест об­щего пользования.

А ребенком вы тоже неуемно шути­ли, да?

Я никогда не хватал звезд с неба. Я был внешне весьма инфантильный. У меня не­большой рост, но чтобы отмести все недо­молвки, это все-таки 174 сантиметра, пото­му что я где-то прочитал, что «у него рост метр». У него все-таки 174. Я не был па­реньком с жестким взглядом и сильными ку­лаками. Я не мог вызывающе шутить. То не­многое, чего я достиг, я достиг, в общем, тренировками, занятиями, какими-никаки­ми книгами. Мне всегда папа с мамой ста­вили в укор, что я ни черта не читаю. Сей­час я смотрю, что вот такой тупарь, как я, ни черта не читающий, прочитал в десятки, а то и в сотни раз больше, чем современные вот эти молодые ребята в 12–15 лет. Все-таки весь Конан Дойл, Жюль Верн, Эдгар По — все это было проглочено.

В смысле вы не были с жестким взгля­дом? Как вы тогда накачали себе та­кой взгляд?

Я думаю, что он зародился в армии, кото­рая не подразумевала инфантильной фи­гурки и инфантильного взгляда. А потом случился паралич лицевого нерва, который заставил меня просто думать о том, как это может выглядеть со стороны, когда у тебя кривое лицо. Поэтому то, что вы видели, и обомлели, и попали под чары, да-да, по­пали под каток, это, наверное, 50 % приро­ды, а 50 % все-таки выращены.

А бывает, что вы подолгу репетируе­те ваш блю стил (или магнум?) — пе­ред зеркалом?

Вспоминая сенсея по айкидо, мне уже не надо. Это уже все отрепетировано, это уже стало своим. Об этом я говорю на курсах актерского мастерства, которые веду в Дубае: не стесняй­тесь заимствовать, но, заимствуя, делайте это своим, оправдывайте это изнутри.

А скажите, вот этот мудрый сенсей по айкидо не был Аркадием Романовичем Ротенбергом?

У Аркадия Романовича Ротенбер­га я тренировался, когда боролся за сборную России среди юнио­ров. Мне было 16–17 лет. Но это дзюдо, понимаете разницу?

Нет, для меня все это лов­кий пинок, но я верю, что оба сенсея были не зря! Да­вайте визуализируем карту заветных желаний их бли­стательного ученика.

Приспособиться бы к тому, что сейчас есть. Приспособиться с минимальными потерями для себя и для своих близких. Что ка­сается карьеры, я буду работать, пока мне выпадает это счастье, но если вдруг все прекратится, я уже найду в себе силы просто остановиться.

Хотя чего уж там: хочется рукоплескания стадионов, хочется, чтобы мне вручали самые высокие награды за мои самые роскошные за­слуги, чтобы президент протягивал мне един­ственный в своем экземпляре орден за заслуги перед Отечеством! Но чтобы в булочной меня не узнавали. Вот это идеально просто.

Подождите, а «Оскар»?

Знаете, вспоминая Юру Борисова, который говорил: «Понятно, что я никогда не получу “Оскар”», — думаю, а черт его знает. И бук­вально неделю назад мне вдруг позвони­ли: «Дмитрий, мы начинаем съемки сериала в Лос-Анджелесе. А не сняться ли вам? Как у вас с английским языком?» И я, вы знаете, этих милых людей взял и обманул — сказал, что это мой второй родной язык.

Слушайте, сейчас русский и лысый — это главная статья киноэкспорта, а вы на этом поле вообще-то главный.

Скажем так, я главный возрастной. Да­вайте не забывать, что 50 лет один раз в жизни, но 70 еще реже. В общем, у Юры Борисова есть время, у меня его чуть меньше. Тем не менее я готов. Я жду, у меня есть терпение, но я готов. Каждый сам выбирает свою жизнь, свой путь. Как говорил мой дед, выбирать тебе: либо регулярный секс, либо регу­лярный стул.

Главный редактор Яна Милорадовская

Фото Валентин Блох

Текст Юлия Машнич

Стиль Эльмира Тулебаева

Визаж Юлия Сычева

Продюсер Екатерина Кузнецова

Ассистенты стилиста Федор Иванков и Кристина Логунова

Ассистент продюсера Айтадж Гусейнова

Гафер Матвей Родионов

Ассистенты фотографа Александр Амбалов и Роберт Саркисян