Биография быстрого питания в России бурная, как и история страны: в СССР все ели чебуреки, в 1990-е сели на монодиету из шавермы, в 2000-е отреклись от уличной еды как от проклятого советского прошлого, а в 2010-х стритфуд триумфально вернулся в меню ресторанов. Мы составили его энциклопедию: про 1970-е рассказал Михаил Боярский. В то время артист стремительно прошел путь от студента театрального института до суперзвезды советского кино, но его любовь к жареным пельменям осталась неизменной.
Надо сказать, что в Советском Союзе заведения общепита не менялись десятилетиями. Поэтому те из них, через которые я прошел еще в школьные годы, оставались в том же неизменном виде и в 1970-е, и в 1980-е. Как, наверное, у всякого ленинградского ребенка, мое первое знакомство с таким понятием, как кафе, произошло в мороженице на Невском, 24, которую все называли «Лягушатник» — там был очень красивый интерьер, казавшийся тогда совершенно шикарным, с полукруглыми диванами и стенами цвета шкурки земноводных. В этом кафе можно было взять развесное мороженое в металлической креманке и стакан лимонада из сифона — это был предел счастья. Деньги на поход в «Лягушатник» копились в течение недели, никто из моих одноклассников не завтракал в школе, откладывая копеечки, выданные нам родителями. Затем началось взросление, где-то годам к четырнадцати мы с друзьями стали наведываться в шашлычную, которая находилась возле Никольского собора, и поэтому между собой мы называли ее «Храмом». Там между столиками ходили студенты консерватории, поигрывая на скрипках, а их за это кормили и бесплатно давали выпить. Все было очень дешево, 40 с чем-то копеек стоили чебуреки и 70 копеек — бастурма. Плюс еще вино в районе 3 рублей. На это нам вполне хватало, а если кто-нибудь из пацанов получал поощрение от родителей и у него была пара рублей, то он был королем вечера. А уже на 5–6 рублей там можно было серьезно посидеть большой компанией. Помимо этого, популярностью в нашей среде пользовались булочные, где продавали булочки и кофе с молоком, а также пышечные с очень дешевыми пышками. Лучшая в городе пышечная была на том месте, где сейчас находится ресторан «Кавказ» на Караванной улице. Однажды мы поспорили там с сыном знаменитого артиста БДТ Евгения Лебедева, кто съест больше пышек, — я уничтожил четырнадцать штук и выиграл.
На Невском проспекте, 49, открывается «Кафе-автомат», вскоре получившее народное прозвище «Сайгон» — главный оплот неформалов в 1970–1980-е годы.
Поступив в театральный институт, я первым делом, конечно, прочесал всю Моховую улицу. Самым важным заведением оказалась рюмочная, где продавалась очень дешевая закуска: кильки с кусочками яйца, колбаска, сыр, водка по 50 или 100 грамм, ну и пиво за 22 копейки. Впрочем, у нас всегда было все с собой — либо водка, либо вино. Наливали, естественно, под столом. Чебуречные и шашлычные — вот места, в которые заходили все студенты. Чебуреки и шашлыки стоили гроши, чуть дороже обходились чанахи и харчо, но первые блюда никогда не пользовались у нас особым успехом. Знаменитая чебуречная находилась на проспекте Майорова, ныне Вознесенском, она, кстати, до сих пор существует. И самое главное — пирожковые! Одна была на углу Белинского и Литейного, другая располагалась непосредственно на Белинского, и можно было ходить из одной в другую в зависимости от того, где какая очередь. А очередь была всегда. Там предлагались пирожки с творогом, с тушеной капустой, с повидлом, но ваш покорный слуга предпочитал пирожки с мясом — съел их за четыре года учебы, наверное, несколько вагонов. Ну и кофе с молоком из бака, в который его наливали прямо из металлического ведра, — эта сцена всегда приводила в ступор иностранных туристов. Три пирожка по 11 копеек каждый и чашка кофе за 10 копеек — получалось недорого. На то, что оставалось от рубля, можно было купить бутылку вина, если с кем-то скинуться. В большинстве этих заведений все было очень убого: ширпотребные стулья, вечно качающиеся столы, слипшаяся соль и пустая горчичница, грязные скатерти.
В студенческие годы мы также заходили в кафе «Белые ночи» на углу Майорова и Садовой: какие-то группы играли западную музыку, а мы романтично представляли себя героями романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи» — сигареты, чашечка кофе, 50 грамм коньяка… Разумеется, можно было выпить и закусить в садиках и на ступеньках набережных Невы, Мойки, Фонтанки, чем мы и занимались. Зимой мы постоянно собирались в парадных — знали, где удобные подоконники, где тепло, где вид из окна хороший, где добрые жильцы, у которых можно попросить стакан, отдав им потом пустую бутылку, которую они сдавали (в пунктах приема стеклотары за пустую бутыль давали около 20 копеек. — Прим. ред.).
Выпускник ЛГИТМиКа Михаил Боярский принят в труппу Ленинградского театра имени Ленсовета, где вскоре сыграл главную роль в легендарном мюзикле «Трубадур и его друзья».
Окончив институт, я поступил на службу в Театр имени Ленсовета на Владимирском проспекте. Денег ни у кого из артистов не было, и в рестораны мы выбирались крайне редко, предпочитая те, что подешевле, например «Вечерний» на Загородном проспекте, где блюда подавали в металлической посуде. В «Метрополь» наведывались раз в год, и то по каким-то серьезным поводам при наличии хотя бы 10–15 рублей. Стоять в очереди на вход в ресторан всегда надо было очень долго, мимо тебя пропускали знакомых по блату. Уже перед самыми дверями хулиганы регулярно срывали мою шапку и кидали ее в сторону — пока я бегал за ней, очередь проходила. А ссориться с швейцаром было бессмысленно, он бы сразу позвал милицию. Еда была ужасной, закажешь отбивную, тебе принесут кусок не пойми чего, и возвращать его бесполезно: начнешь возмущаться, требовать жалобную книгу — тебе официант на голову эту тарелку наденет, да еще и по морде можешь получить. Воровали в этих заведениях тоже изрядно: допустим, приходишь в пивной бар «Висла» на Гороховой, сдаешь вещи в гардероб и пьешь разбавленное водой пиво с полагающимся к нему набором: горбушкой хлеба с солью, кусочком скумбрии и соломкой. Идешь забирать пальто, а шапки в рукаве нет: «Ее у тебя и не было! Да от тебя алкоголем пахнет!» Тут же появляются милиционеры, выкидывают тебя на улицу, хорошо еще в отделение не забирают.
В серийное производство запущены аппараты по производству пышек — массово открываются кафе-пышечные, в которых одна пышка стоила 5 копеек.
Изредка нас пускали в Дом журналиста, где располагался пивбар «Жигули» — разливного практически никогда не было, но всегда имелось в наличии бутылочное пиво, со страшным осадком и не всегда свежее. Конечно же, мы ходили в ресторан Дома актера, где было интереснее смотреть, чем выпивать и закусывать: там можно было встретить Владислава Стржельчика или Георгия Товстоногова и множество других известных артистов и режиссеров. К тому же в Доме актера всегда можно было поесть в долг.
Строительство первого в СССР завода американской компании PepsiCo. Пепси-кола продавалась по цене 45 копеек за бутылку объемом 0,33 литра.
К концу 1970-х я уже активно снимался и стал довольно известен, но нельзя сказать, что начал шиковать по ресторанам. Сосиски и пельмени как были, так до сих пор и остались для меня основной едой — особенно люблю жареные пельмени. Если я хотел вкусно поесть, то приезжал к маме — она великолепно пекла пироги и пирожки, готовила цыплят табака, домашнюю лапшу и потрясающие котлеты, которые обожали сначала мои школьные, затем студенческие, а потом и театральные друзья. Семья у нас была не очень богатая, но хлебосольная: ко мне заходили по пять, по десять, даже по пятнадцать человек, и мама всегда всех кормила. Всегда были грибы соленые и маринованные, варенье яблочное, вишневое, клубничное — собственного приготовления, разумеется. Чай она заваривала особым способом, даже мороженое делала домашнее. В моем раннем детстве, когда в Елисеевском магазине еще свободно продавались осетрина и икра, все эти деликатесы заботливо выставлялись передо мной на столе — маленький Миша даже не знал, что у нас советская власть. Позднее, когда еда стала дефицитом, в телефонной книжке у мамы появились записи «Тамара — мясо», «Зина — рыба», «Клава — зелень» и так далее — все же нужно было доставать по знакомству.
Наступает звездный час Боярского: выходит на телеэкраны фильм «Д'Артаньян и три мушкетера». «Один за всех!» — кричат дети в каждом дворе.
Но Гаргантюа из меня не получилось. Даже сегодня я иногда позволяю себе заходить в пирожковую «Колобок» на проспекте Чернышевского, беру шесть пирожков с мясом. Слоеные и всякие изыски — это не мое, а вот такие ядреные очень люблю. А вот на фуршетах есть не могу: когда к корыту подходят все, у меня сразу пропадает аппетит.
Предпочитаю обедать и ужинать один и дома. Пошел, купил себе полпалки докторской колбасы с хлебом, навернул их с маслом и горчицей — красота! Мне нравится такая еда.
Иной раз диву даюсь: заходишь в пустой ресторан, перед тобой открывает двери швейцар, одетый лучше чем ты, пять официантов за тобой бегают, говорят спасибо, что пришел. Садишься за стол, тебе выдают меню, винную карту. Ты наклонишься: «Пожалуйста, борщ и сосиски, будьте добры». В ответ: «Михаил Сергеевич, мы хотим вам порекомендовать...». Причем в таких красивых местах рестораны открылись, как «Мамаlыgа» в доме Кохендорферов у Казанского собора, — это же что-то невероятное. Или в «Асторию» заглянешь, даже неудобно — по мрамору ходишь. Ощущение такое, как будто в рай попал. Если бы это увидел, будучи студентом, то сошел бы с ума, потому что о чем-то подобном в те годы можно было узнать только по рассказам побывавших за границей. Я не понимаю людей, которые сегодня чем-то недовольны. Меня приводит в трепет одно осознание того, что я сегодня вечером могу пойти в любой ресторан, с любой едой. Жевательную резинку? Да хоть ящик! Джинсы? До хоть вагон! Музыку? Любую! Все есть, другой разговор, можешь ли ты себе это позволить. Но, как говорится, не умеешь шить золотом, бей молотом.
текст: Виталий Котов
рисунок: Екатерина Селиверстова
Комментарии (0)