– о знакомстве с дизайнером Джоном Гальяно, моде на военную форму и американском национальном празднике в честь белья Victoria’s Secret
Вы как-то говорили, что мода интересовала вас в молодости, а сейчас перестала. Давайте совершим экскурс во времена вашей юности. Вы тогда много об этих материях задумывались?
Наши возможности в Советском Союзе были в этом отношении довольно ограниченны. Для «Поп-механики» – перформансов музыканта Сергея Курехина – мы сами создавали одежду или ювелирные объекты, закупая старые вещи на барахолках. Каждый из тех, кто принадлежал к андеграунду, рано или поздно становился как бы Вивьен Вествуд. Комиссионные магазины в Апраксином дворе предлагали богатый выбор старого советского тряпья, которое перешивалось, компилировалось и так далее. Потом появились какие-то знакомые в модной сфере. Кстати, у меня дома хранятся штаны, рубашка и майка, которые я придумал для Comme des Garcons.
Как это произошло?
Все творческие люди так или иначе друг с другом связаны, это живой процесс. В мире больших брендов наряду с безликими корпорациями существуют и выдающиеся, талантливые люди. Марка Comme des Garcons базируется на творческой индивидуальности ее основательницы Рей Кавакубо, великой полуаутистки. Мы познакомились с ней в Нью-Йорке, на балетном спектакле труппы Мерса Каннингема, к которому я придумывал костюмы. Я позвал Рей на свою выставку, ей понравилась серия работ «Ребусы», я подарил ей книжку, и Кавакубо предложила мне придумать что-нибудь для ее компании. Она одна из тех, кто внутри фэшн-индустрии реализует творческий потенциал. К числу таких людей могу еще отнести главного дизайнера Christian Dior Джона Гальяно. Однажды он приезжал в Петербург, мы его принимали, водили в Эрмитаж. В следующем году в его коллекции появились элементы одежды и этнические мотивы, которые он увидел в Российском Этнографическом музее на площади Искусств.
То есть эти бренды – Comme des Garcons и Christian Dior – вам симпатичны?
Да, но самая удобная и хорошая одежда – всяких неизвестных марок. Какой-нибудь задрипанный магазинчик в Нью-Йорке, торгующий вещами никому не известных дизайнеров, куда интереснее престижного бутика, являющегося частью диктатуры моды, которая проявляется еще и как репрессивный механизм. Вообще, тот, кто смотрит на моду как на некое невероятное веселье, заблуждается.
Конечно, мода и бренды являются одним из самых эффективных инструментов капитализма.
Безусловно. Дело в том, что мода напрямую связана с либидо. Либидо, конечно, питается совсем иного рода продуктами, но под шумок ему впаривают гламурную одежду и украшения. Само собой, в эту либидинальную схему попадает нижнее белье, отсюда такой сумасшедший его культ. Например, в США один из национальных праздников – день, когда проходит показ очередной коллекции компании Victoria’s Secret. Даже в дни финальных игр чемпионата по бейсболу на улицах можно увидеть людей, но когда показывают белье Victoria’s Secret – ни одной живой души. Одна из функций моды – анестезия. Наша цивилизация постоянно причиняет личности колоссальную боль и страдание. Капиталистические государства используют модную индустрию как болеутоляющий препарат, одновременно затуманивающий сознание и как бы зомбирующий. Ситуация, короче, противоречивая, особенно на примере России, которая из полностью нищей страны вдруг превратилась в крупнейшего потребителя кристиан-диоров и шанелей. Это обидно еще и в том смысле, что ни у одного капиталиста не обнаружилось небольшого количества мозгов, чтобы создать некую структуру, способную протянуть руку помощи молодым российским модельерам, которых, уверен, сегодня тысячи.
А кто из них вам известен? Кого вы можете выделить?
Я знаю всех, но не хочу никого выделять. Слава богу, что есть какие-то конкурсы молодых дизайнеров, но это не тот подход, который грамотный хозяин выбирает у себя дома. Капиталисты в этом секторе культуры, как, впрочем, и в других, полностью себя дискредитировали. Одновременно молчит и государство. Я могу привести пример, как наша русская девочка-дизайнер, Лена Квадрат, продававшая здесь свои майки в маленьких неизвестных магазинах, получила грант австрийского правительства, открыла в центре Вены собственный бутик и продает там безумно красивые, красочные платья и прочее. В Петербурге, считающемся культурной столицей, у нее ничего бы не вышло. Для того чтобы такое стало возможным у нас, власть должна выработать механизм, привлекая деятелей культуры, а не буржуазию и братву. Но, к сожалению, со времен Сталина власть не способна на такой диалог.
Какие модные тенденции задаст нынешняя ситуация в мире – новая реальность, как мы ее обозначили?
Сейчас один из главных вопросов: как избежать большой, возможно ядерной, войны? Под его влиянием чрезвычайно модной будет военная тема и военная одежда, тема маскировки, способности скрыть от чужих глаз лишнее. Я недавно просмотрел шикарную книгу «Военные формы всех стран планеты Земля». Невероятно: даже чеченские боевики умудрялись шить куртки из какого-то заграничного графитового, сверхтермоустойчивого, чуть ли не с использованием нанотехнологий, материала. Другое направление – аскетизм, одежда людей духовной сферы, сделанная не только для тела, но и для души. Легкие, ничего не весящие одеяния монахов, всегда изготовленные вручную, теплые и в смысле терморегуляции, и в ином значении. В Нью-Йорке, в моднейшем районе Сохо, где продают свои вещи все эти сильно рекламирующие себя в журналах буржуазные фэшн-компании, расположен магазин под названием «Монастырь». Там продается монашеская одежда всех конфессий, наряду с разными ритуальными предметами из Непала, Бирмы и других стран, – она великолепна, замечательна.
А если говорить не об одежде, а о моде в поведении людей?
Мы слышим финальные аккорды старого мира. Никто не озвучивает эту тему, но, на мой взгляд, речь идет о полном крушении капитализма. В связи с этим происходит агония патриархальной системы ценностей – мужского господства на планете. Недавно я посетил в Нью-Йорке выставку феминистического искусства, свидетельствующую о том, что женщинам удалось добиться какого-то прорыва. Еще одно важное направление – уход от непременного стремления к реализации. У меня есть цель – переломить стремление к реализации, obsession, в результате которой мы сейчас находимся в пространстве, где нет ничего изготовленного природой, кроме нас самих. А ведь уже возникают концепции, которые предлагают существовать в других условиях. Я задумал создать в качестве их символа музей невидимых объектов, где были бы шапка-невидимка, «новое платье короля» из сказки Андерсена и тому подобные вещи.
Вопрос к вам как к одному из главных фигурантов ленинградского андеграунда 1980–1990-х: будут ли сегодня модны те же свободные жесты в жизни и в искусстве?
Все эти андеграундные явления давно переросли сами себя. Освободившись от тотального гнета Советского государства, русская культура оказалась в небритых лапах людей, развернувших на ее поверхности мини-проект под названием «арт». У этого проекта колоссальный финансовый ресурс, огромные амбиции и источники финансирования, несметное количество структур и прочая, не побоюсь этого слова, ебатория. В противовес этому следовало бы разнообразными магическими жестами создавать моду на трепетный уход за культурной средой – закликать его, как закликали весну в Древней Руси. Поясню, что я имею в виду. Все эти умники, которые каждый год привозят в нашу страну произведения Энди Уорхола, рисовавшего банки супа "Кэмпбелл" и другие американские товары, видят в этих работах только аллегорию победы капитализма плюс высокую стоимость самих работ. Они не понимают последствий глубинной магической деятельности Уорхола: он стал рисовать банку «Кэмпбелла» в тот момент, когда американский народ бедствовал, и банка супа стоимостью пятнадцать центов была символом спасения, начала новой жизни.
Комментарии (0)