ПЕТЕРБУРГ, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!

Писатель и литературный критик, его романы «Месяц Аркашон» и «Спать и верить» входили в шортлист премии «Национальный бестселлер». Переехал в Петербург из Москвы в 2003 году.

У меня по жизни в заднице шило, я постоянно переезжаю с места на место. Семнадцать лет жил в Новосибирске, потом одиннадцать лет в Свердловске–Екатеринбурге, потом еще десять лет в Москве, а потом понял, что столица мне надоела и надо снова куда-то уехать. Я вполне мог отправиться в какое-нибудь другое место, у меня было три варианта: Нижний Новгород, Киев и Питер. Обстоятельства сложились так, что было удобнее поехать в Питер. И я поехал.

Я переехал сюда в мае, как раз в период белых ночей. Это было сразу после празднования «зоо-летия» Петербурга. Тогда и появилась мысль написать блокадный роман «Спать и верить», номинированный в этом году на премию «Национальный бестселлер». Я долгодолго думал, собирал материалы. Если говорить  пафосно, писатель Андрей Тургенев (под таким псевдонимом напечатан роман. – Прим. ред.) работал над своей книгой семь лет. Собрал сто книжек – два ящика, читал их полтора года, говорил с блокадниками. Я нашел столько источников о блокаде, сколько, наверное, нет ни у одного человека, живущего здесь: сотню только напечатанных книг, кучу дневников, магнитофонные записи. Одним словом, старался.

Я жил на Песках, на какой-то из Советских улиц, на улице Марата, за Казанским собором – на «Грибонале», потом два года жил в роскошном месте на Мойке, 14. От моей кровати по прямой через стену было метров двести до кровати Пушкина. От нее шел нормальный эрос! А последние два года я жил на Сенной площади, в доме номер один, в котором, по легенде, убили фон Зорна – известного  в XIX веке растлителя малолетних, который упоминается в романах Достоевского «Бесы» и «Братья Карамазовы». Там было очень хорошо.

На Сенной меня побили в первый же день. В первый! Днем я пошел осваивать пространство, был совершенно пьян, очнулся в два часа ночи – весь в крови, одежда разорвана, что произошло, абсолютно не помню. Наутро покупаю у тетеньки квас из бочки, и она, наливая, говорит длинную такую присказку: «Здоровья вам, любви, денег…» – и в конце этой тирады: «…и чтобы вас больше не били». Я ее спрашиваю: «А что, вы видели?» – «Как же, видела», – говорит. «И что было?» – спрашиваю. «Ну чего. Скины стали бить пидоров, вы за них заступились. Пидоры убежали, а скины вас побили». Вот так, в первый же день, средь бела дня. На Сенной площади я жил долго. По соседству находятся мастерские моих друзей художников, к которым я часто наведывался, Никольский собор, куда ходил на службы. Потом здесь есть вода – канал Грибоедова и Крюков канал, а я очень люблю воду в Петербурге. Дальше начинаются места, скажем так, бомжовые, но мне это даже нравится, я и сам не аристократия. Я люблю культуру таких тихих мест, когда на лавочках сидят шахматисты, у рюмочных толпится народ, – мест, не потревоженных еще высокой буржуазной культурой, полных советского очарования.

Мне нравится, что в Петербурге я везде хожу пешком и в метро или на такси езжу максимум раз в неделю. Здесь в имперских декорациях – деревенский быт: сложно в течение получаса не встретить на улице знакомого. Здесь до сих пор есть люди, работающие в котельных. У меня трое знакомых поэтов, работающих в котельных! У меня есть друзья, живущие на Васильевском острове, которые месяцами не бывают на Невском проспекте. Аргументируют они это так: «Что я поеду на Невский? Я там был в марте». Мне чрезвычайно нравится такое островное сознание, локальное и очень домашнее. Человек должен держаться своей местности.