Каждый город я оцениваю с точки зрения, мог бы в нем жить или нет. Берлин, Париж, Нью-Йорк – это само собой, но Хабаровск, Новосибирск, Франкфурт, Ницца… Не то что я хочу уехать, но интересуюсь. Собственно, эта история произошла лет пять назад или даже больше, хотя могла бы произойти и совсем недавно.
– Я хотел одолжить у тебя сто долларов… – Олег был сосредоточен и напряжен. Потом, видимо решив, что я откажу, он быстро и суетливо затараторил: – Как только приеду, сразу же тебе вышлю, ты не бойся, я обязательно верну. Он был в поношенных кроссовках, спортивных штанах и бесцветной майке, русые волосы взлохмачены, глаза казались еще более синими и растерянными. Впрочем, его неуверенность была понятна: завтра он решил бежать.
План был проработан до мелочей и вместе с тем смахивал на детскую авантюру. Он планировал за три дня доехать на велосипеде до Бреста, перейти границу с Польшей и уже оттуда перебраться в Германию. Мне это казалось утопией, хотя я понимал, что в Москве ему все равно делать нечего.
На вид мой приятель смахивал на подростка, хотя уже и отслужил к тому времени в стройбате. Об этом периоде своей жизни он не любил распространяться. Зато «на волю» вышел с востребованной профессией крановщика. В мирной жизни быть крановщиком ему не захотелось, и он прописался на Арбате. Прописался в том смысле, что почти вся его жизнь проходила рядом с этой улицей. В течение нескольких лет многие могли видеть его здесь ежедневно. Зарабатывал он тем, что вырезал силуэты. Причем вырезал он их столь же виртуозно, как художники каких-нибудь XVIII–XIX веков. Жить было негде. Его приютил сторож одной из школ, в которой шел ремонт, разрешив ночевать на матраце в одном из классов. Умываться можно было тут же в туалете. «Летом отлично, но вот осенью в школе уже холодно», – жаловался он.
Границу с Польшей Олегу удалось перейти за небольшую взятку. Там он познакомился с местными дальнобойщиками, которые за двести долларов переправили его на своем грузовике в Германию. Перед этим ему пришлось две недели прожить в польской пограничной деревне. В Германии он сразу же обратился в полицию, которая направила его в лагерь для беженцев. Вскоре ему дали временное разрешение на работу – крановщиком.
Накануне Первой мировой из России выехало около шести миллионов человек, это были в основном крестьяне. Они эмигрировали в Канаду, Америку, Аргентину, Австралию. Потом были Октябрьская революция и Гражданская война. А в 1935 году в СССР приняли закон, по которому побег за границу карался смертной казнью. Эмигрировать стало сложней. Самых злостных внутренних врагов советская власть либо высылала, либо сажала. Впрочем, граница охранялась тогда кое-как, и многие потенциальные беглецы пользовались услугами контрабандистов, которые без особых проблем переправляли их в Германию, а оттуда – в Америку.
Мой приятель Олег бежал из России на велосипеде. Он был наивным и открытым мальчиком, и денег на то, чтобы получить «свободу» иным способом, у него не было. В Германии он поселился у какого-то дедушки, которому помогал по хозяйству, подал документы на получение статуса, поступил на курсы немецкого языка. Его не признавали политическим беженцем, да он таковым и не был. Он честно рассказывал, что в России ему не на что жить, а жить он хочет. Этот аргумент был слабоват. У меня лежат где-то его фотографии, присланные из Кельна. На них он запечатлен на фоне скромных немецких домиков и палисадников. «Это я в новой рубашке», – пишет Олег на одном из снимков. Ему повезло, уже в Германии он женился на француженке, как и он, бежавшей из своей французской дыры в город. Сейчас работает завхозом в католическом детском садике. У него есть служебная трехкомнатная квартира и даже две машины, которые он самостоятельно «довел до ума». Иногда приезжает на велосипеде в Москву.
Я вот думаю, перестал ли он быть патриотом оттого, что уехал в Германию? А если бы не уехал, то что бы с ним сейчас было? Были бы у него квартира и работа? Сейчас начали говорить о «четвертой волне эмиграции», о людях, бегущих из страны не из-за политических убеждений, не от избытка заработанных средств, не от нищеты и не от разочарования. Просто надоело всю жизнь думать о борьбе с коррупцией, ностальгически цитировать Гоголя (Салтыкова Щедрина,
Карамзина, Николая I): «У России две беды – дураки и дороги», вздыхать и смотреть в окно.
Наверное, мой приятель Олег хороший работник. В своем детском садике он чинит окна и двери, замки и сломанную электротехнику, восстанавливает уличные качели. Судя по фотографиям, немецкие дети его любят и наверняка не знают, что он русский. Думаю, он счастлив. «Давно, усталый раб, замыслил я побег…»
– Я хотел одолжить у тебя сто долларов… – Олег был сосредоточен и напряжен. Потом, видимо решив, что я откажу, он быстро и суетливо затараторил: – Как только приеду, сразу же тебе вышлю, ты не бойся, я обязательно верну. Он был в поношенных кроссовках, спортивных штанах и бесцветной майке, русые волосы взлохмачены, глаза казались еще более синими и растерянными. Впрочем, его неуверенность была понятна: завтра он решил бежать.
План был проработан до мелочей и вместе с тем смахивал на детскую авантюру. Он планировал за три дня доехать на велосипеде до Бреста, перейти границу с Польшей и уже оттуда перебраться в Германию. Мне это казалось утопией, хотя я понимал, что в Москве ему все равно делать нечего.
На вид мой приятель смахивал на подростка, хотя уже и отслужил к тому времени в стройбате. Об этом периоде своей жизни он не любил распространяться. Зато «на волю» вышел с востребованной профессией крановщика. В мирной жизни быть крановщиком ему не захотелось, и он прописался на Арбате. Прописался в том смысле, что почти вся его жизнь проходила рядом с этой улицей. В течение нескольких лет многие могли видеть его здесь ежедневно. Зарабатывал он тем, что вырезал силуэты. Причем вырезал он их столь же виртуозно, как художники каких-нибудь XVIII–XIX веков. Жить было негде. Его приютил сторож одной из школ, в которой шел ремонт, разрешив ночевать на матраце в одном из классов. Умываться можно было тут же в туалете. «Летом отлично, но вот осенью в школе уже холодно», – жаловался он.
Границу с Польшей Олегу удалось перейти за небольшую взятку. Там он познакомился с местными дальнобойщиками, которые за двести долларов переправили его на своем грузовике в Германию. Перед этим ему пришлось две недели прожить в польской пограничной деревне. В Германии он сразу же обратился в полицию, которая направила его в лагерь для беженцев. Вскоре ему дали временное разрешение на работу – крановщиком.
Накануне Первой мировой из России выехало около шести миллионов человек, это были в основном крестьяне. Они эмигрировали в Канаду, Америку, Аргентину, Австралию. Потом были Октябрьская революция и Гражданская война. А в 1935 году в СССР приняли закон, по которому побег за границу карался смертной казнью. Эмигрировать стало сложней. Самых злостных внутренних врагов советская власть либо высылала, либо сажала. Впрочем, граница охранялась тогда кое-как, и многие потенциальные беглецы пользовались услугами контрабандистов, которые без особых проблем переправляли их в Германию, а оттуда – в Америку.
Мой приятель Олег бежал из России на велосипеде. Он был наивным и открытым мальчиком, и денег на то, чтобы получить «свободу» иным способом, у него не было. В Германии он поселился у какого-то дедушки, которому помогал по хозяйству, подал документы на получение статуса, поступил на курсы немецкого языка. Его не признавали политическим беженцем, да он таковым и не был. Он честно рассказывал, что в России ему не на что жить, а жить он хочет. Этот аргумент был слабоват. У меня лежат где-то его фотографии, присланные из Кельна. На них он запечатлен на фоне скромных немецких домиков и палисадников. «Это я в новой рубашке», – пишет Олег на одном из снимков. Ему повезло, уже в Германии он женился на француженке, как и он, бежавшей из своей французской дыры в город. Сейчас работает завхозом в католическом детском садике. У него есть служебная трехкомнатная квартира и даже две машины, которые он самостоятельно «довел до ума». Иногда приезжает на велосипеде в Москву.
Я вот думаю, перестал ли он быть патриотом оттого, что уехал в Германию? А если бы не уехал, то что бы с ним сейчас было? Были бы у него квартира и работа? Сейчас начали говорить о «четвертой волне эмиграции», о людях, бегущих из страны не из-за политических убеждений, не от избытка заработанных средств, не от нищеты и не от разочарования. Просто надоело всю жизнь думать о борьбе с коррупцией, ностальгически цитировать Гоголя (Салтыкова Щедрина,
Карамзина, Николая I): «У России две беды – дураки и дороги», вздыхать и смотреть в окно.
Наверное, мой приятель Олег хороший работник. В своем детском садике он чинит окна и двери, замки и сломанную электротехнику, восстанавливает уличные качели. Судя по фотографиям, немецкие дети его любят и наверняка не знают, что он русский. Думаю, он счастлив. «Давно, усталый раб, замыслил я побег…»
Комментарии (0)