Пианист-феномен Илья Папоян: «Мне жаль, что Рахманинов написал всего пять концертов, а не как Моцарт — около тридцати»

Вам 23 года, о вас все говорят, вы уже один из лучших исполнителей Рахманинова (Сергей Васильевич – база вашего репертуара!) и вы же открываете — Брамс!— сезон в Петербургской филармонии! Что происходит? И какие ощущения?

Это очень почетно. Меня всегда будоражат выступления на сценах Петербургской филармонии, будь то Малый или Большой зал — в них есть особенная теплота, энергия намоленных музыкальных мест. Здесь сердце по-другому бьется. Большой зал филармонии — один из величайших залов в мире, поэтому какие тут могут быть эмоции? Восторг.

И есть трепет, потому что Петербург — это мой родной город, и сцены филармонии, Мариинского театра — это родные сцены, на которых состоялись мои первые выступления, и публика здесь мне особенно дорога.

А как же страх и гнет ответственности?

Волнение, страх и в первую очередь ответственность — это те самые эмоции и качества, которые мешают музыке. У меня их практически нет. Но так было далеко не всегда. Мне в первую очередь помог опыт — я концертирую с детства, например, мне было 13 лет на момент первого сольного концерт в Капелле. Но конечно, я работал и работаю над собой психологически — сонастраиваюсь с реальностью.

Помимо недюжинного спокойствия, вы еще невероятно выносливый пианист. Ваш прошлогодний Марафон фортепианных концертов Рахманинова в Филармонии — это очень спортивно, заявка на медаль. Откуда берется такая феноменальная музыкально-физическая форма?

Я побил этот рекорд: на проекте From Prokofiev Back to Bach в сентябре в филармонии исполнил уже не пять, а семь концертов — пять Прокофьева и два — Баха. А что касается таких проектов, слово «марафон» — оно очень условное. Оно не совсем подходит, потому что марафон означает состязание. И именно это слово и привносит скепсис в отношение к таким мероприятиям и их участникам: зачем показывать всем, какой ты выносливый, сколько ты можешь выучить. Музыка — это искусство, а не соревнование.

Но есть факт длинной музыкальной дистанции, которую одолеет далеко не каждый.

В моем случае такие проекты я делал абсолютно не из желания кому-то что-то доказать, а скорее для того, чтобы погрузиться в материал, в ауру и в творчество автора. Рахманинов — самый близкий мне композитор. Прокофьев и Бах тоже как родные, конечно.

И когда я в прошлом году отыграл все фортепианные концерты Рахманинова подряд, мне было очень жаль, что он их написал всего пять, а не как Моцарт — около тридцати. Это было бы для меня так радостно! Я такие проекты могу выдерживать только потому, что эта музыка мне настолько близка и как будто идет изнутри. Это какой-то естественный, органичный для меня процесс. Поэтому цель таких мероприятий художественная и ничуть не спортивная.

Кстати, вы однажды признались, что музыка Рахманинова погружает вас в особые психологические и телесные состояния. Можете сформулировать, в какие именно? Растекается ли тепло по вашим выдающимся лучезапястным суставам?

Если бы это можно было сформулировать, то, наверное, играть бы не имело смысла. Прелесть музыки Рахманинова — в том, что формулировки тут найти довольно сложно. Музыка Рахманинова — это открытый голос души, послание напрямую, без посредников и извилистых путей. И как мне кажется, никакой другой вид искусства не может настолько прямо выражать нечто внутреннее и сокровенное, как музыка. Этого не выразить словами.

Рахманинов, кстати, как раз сравнивал музыку и поэзию, и даже утверждал, что они сестры-близнецы.

Музыка для меня — нечто сокровенное и самый надежный способ выразить внутренние переживания, но — не единственный. Однажды, еще в детстве я сказал в интервью, что Рахманинов — это Пастернак, а Чайковский — это Пушкин. И до сих пор так считаю.

Вы — синестетик? Вдруг вы как Набоков безошибочно отличаете звук на цвет? Или, возможно, у звука имеется запах?

Нет, звук для меня не имеет ни цвета, ни запаха, а вот гармонии имеют свои цвета.

Есть пианисты, которые вызывают у вас неподдельный восторг? Поделитесь плейлистом.

Нельсон Фрейре, к сожалению, его не стало почти три года назад. Конечно же, Марта Аргерих, Андраш Шифф, Григорий Соколов. Еще бы я выделил уникального пианиста — это Юн-чан Лим, победитель последнего конкурса Клиберна. Ему только 19, но он уже выдающийся музыкант. Такая мощная игра в сочетании со столь юным возрастом — это феномен!

Конечно, пианистов, которые меня восхищают, множество. Очень сложно выбрать любимого, потому что универсальных музыкантов практически не бывает. У каждого есть тот репертуар, та эпоха, которая ему наиболее близка и в которой он по полной раскрывается. Скажем, если Марта Аргерих — романтик, то Андраш Шифф — пианист-классик, аналогов ему нет. Григорий Соколов великолепен и в классике, и в романтизме, он в этом плане универсал.

Есть документальный фильм про Марту Аргерих «Дочь по крови», снятый Стефани Аргерих — одной из ее трех дочерей. Он про сложные вопросы материнства и детства, но отчетливее всего в нем видно, что Марта эманирует, от нее не оторвать глаз, ее магнетизм сопоставим с ее исполнительским талантом. А в чем ваша сверхсила, помимо мастерства?

Я думаю, что, наверное, никто из магнетических личностей своего магнетизма просто не замечает, а может, даже не знает о его существовании, иначе все превратилось бы в самолюбование. А самолюбование — верный способ размагнититься. Поэтому, если вы спрашиваете у меня — я не знаю, я живу музыкой. Об энергетике лучше скажут мои слушатели.

У вас, очевидно, фотографическая память — 35 концертов для фортепиано с оркестром в репертуаре! Вы лихо учите и помните примерно всегда, так?

Примерно всегда — это точно подмечено, но память не фотографическая, она работает по-другому. В голове она скорее фигуральная, структурированная. Плюс память рук, такая комбинация.

Как долго Илья Папоян может прожить без рояля?

Ни дня. Но мой распорядок меняется в связи с концертным графиком: могут быть ночные перелеты и при этом ранние утренние репетиции, которые надо выдерживать. Но так или иначе за роялем я провожу не менее трех часов в день.

Ваш репертуар от Баха до Шостаковича — музыка, написанная до середины XX века. Вы отрицаете современность?

Это не совсем так. Просто в данный момент современная музыка меня не так привлекает, как та, которую я исполняю. Но есть исключения. Я играл Четвертый концерт и Рапсодию для фортепиано с оркестром Николая Гиршевича Капустина. Это выдающийся отечественный композитор. Его называют русским Гершвином, он писал классический джаз. В январе буду исполнять концерт Капустина у нас в Большом зале филармонии с маэстро Александром Вениаминовичем Титовым. Сыграю произведения для фортепиано с оркестром Равеля, Гершвина, Цфасмана и как раз Капустина. Равель — это такое предджазовое состояние музыки, поэтому очень интересно начать именно с него.

Чего нам ждать от вас в наступившем сезоне, помимо его открытия?

24 октября исполню второй концерт Рахманинова, а 17 ноября сыграю первый концерт Чайковского в Большом зале Филармонии. Будут концерты в Минске и в Ереване — несмотря на мою фамилию, я побывал в Армении впервые этим летом, и теперь возвращаюсь играть концерты с Академическим филармоническим оркестром и маэстро Николаем Алексеевым. 16 ноября буду выступать на фестивале Мстислава Ростроповича в Москве в Большом зале консерватории с вторым концертом Прокофьева.

Как научиться играть как вы? В какую школу записаться, к какому педагогу пойти? Давайте наметим ваш путь в искусстве.

Я впервые сел за фортепьяно в 7 лет, в обычной школе, это вышло случайно. Педагог по хору Елена Генриховна Романова заметила, что у меня есть способности к музыке, и рекомендовала моим родителям отдать меня в музыкальную школу. Я отучился 3 года в школе имени Рахманинова у Джеммы Францовны Седлецкой, а затем поступил в школу при консерватории. Меня никогда не заставляли заниматься, я всегда любил музыку. На первых порах мне помогала мама, она в детстве занималась игрой на фортепиано. Уже в школе при консерватории моим преподавателем была Ольга Андреевна Курнавина. Позже я перешел в класс профессора Александра Михайловича Сандлера (главный кузнец фортепианных талантов петербургской консерватории — Прим. ред.), под покровительством которого я нахожусь до сих пор. Я уже окончил Санкт-Петербургскую консерваторию, поступил в ассистентуру-стажировку и даже сам в ней преподаю. Веду двух пианистов-первокурсников и с большим трепетом подхожу к этой задаче.

Теперь давайте начертим карту Петербурга Ильи Папояна. Какие там главные точки притяжения, кроме консерватории и филармонии?

Я очень люблю Петербург. Я люблю бывать в центре, и у меня есть любимая окраина — Приморский район с новым «Лахта-Центром». Летом хожу гулять на Безымянный остров — там спокойно и красиво (как на нашей съемке! — Прим. ред.). Пожалуй, местом силы для себя я бы назвал берег Финского залива. Я живу недалеко от побережья и очень люблю кататься на гидроцикле. Меня вода, как мало что другое, успокаивает, вдохновляет и расслабляет.

Как быть, когда вода замерзает, а вместо Финского залива — сугроб до горизонта?

Тогда я включаю кино. Опять же, это фильмы и сериалы, которые по сюжету часто связаны с началом ХХ века, можно их назвать историческими, многие — про революцию. Очень люблю «Ликвидацию» Сергея Урсуляка, «Тегеран-43» Александра Алова и Владимира Наумова и «Восток-Запад» Режиса Варнье.

Прочла, что у вас завелся импресарио — общий с Леной Темниковой и Игорем Верником!

Это не совсем так. Табриз Шахиди, о ко- тором вы говорите, — мой прекрасный друг. Он представляет мои интересы в области спецпроектов, то есть это закрытые частные мероприятия. Кроме того, я всегда с радостью участвую в проекте Табриза «Русская фортепианная школа», популяризирующий молодых российских пианистов. Что касается концертных залов, то у меня нет менеджера. В России вообще практически нет менеджеров, большинство музыкантов работают сами. И только у самых знаменитых вроде Дениса Мацуева есть концертные директора.

Что по стилю? В чем вас можно застать на концерте и вне сцены? Чего никогда не наденет Илья Папоян?

Я выступаю в концертных рубашках и во фраке. Вне сцены стараюсь соответствовать образу артиста, но перьев с блестками не надену никогда!

Ваш кумир Рахманинов считал, что художнику нужны три вещи: похвала, похвала и еще раз похвала. С вами так?

Более того, он говорил, что жена художника должна говорить своему мужу три вещи: что он гений, что он гений и что он гений. Я с ним полностью согласен!

Ваша петербургская публика считает, что вы гений! Мы провели бесстрастный опрос.

В Петербурге великолепная публика, самая сбалансированная. Но может, мне так кажется, потому что она мне родная. Кажется, в Петербурге публика универсальна: она чувствует и понимает музыку в художественном плане и при этом очень ярко реагирует на музыкальные спецэффекты. Чувствую ли я отношение публики во время концерта? Еще как, и это выражается не только в количестве кашля и в телефонных звонках. Там тонкие планы, невербальный уровень.

Мы плавно подошли к главному вопросу: можно ли кашлять на концертах Ильи Папояна?

Вы знаете, во время своих концертов я не обращаю внимания на такие неизбежные человеческие моменты, но когда прихожу в качестве зрителя на концерт и слышу вместо музыки чей-то кашель, - вот это нервирует меня значительно сильнее.

Фото: Наталья Скворцова 

Текст: Юлия Машнич

Стиль: Елизавета Савина

Визаж и волосы: Мария Евсеева 

Свет: Федор Лебедев, Skypoint