Ильдар Абдразаков: «Идеальная программа тренировок для оперных певцов — кроссфит»

Вы родились в семье, связанной с искусством. Ваша мама — художник, отец был актером и режиссером, старший брат — оперный певец. А в каком возрасте вы осознали, что хотите петь в опере?

Это произошло далеко не сразу, хотя к опере меня как будто вело: уже с четырех лет я выходил на сцену, снимался в фильмах отца, с шести — занимался в музыкальной школе. Параллельно увлекался и спортом — от шахмат до классической борьбы до футбола. В какой-то момент даже думал о том, чтобы стать профессиональным спортсменом, но в Уфе, где прошло мое детство, не было серьезного футбольного клуба.

Одно время я полагал, что буду исполнять «советскую классику» — песни из репертуара Муслима Магомаева и Льва Лещенко. Но лет в тринадцать решил, что нужно идти по стопам старшего брата Аскара. А когда в Башкирском театре оперы и балета мне, тогда еще студенту, стали давать первые небольшие роли и появилась возможность проживать на сцене жизнь героев — я понял, что уже не мыслю себе другого существования. Но обучаться пению — совсем не то же самое, что изучать математику или юриспруденцию. В вокале не существует точных критериев знания, все базируется на субъективных ощущениях и эмоциях: на уроке тебя хвалят, а на следующий день вдруг говорят, что у тебя ничего не получается. Ты стоишь, и не понимаешь, в чем дело — ведь пел вроде бы точно так же.

В итоге я трижды хотел все бросить, и останавливало меня от этого шага в первую очередь уважение к моему педагогу, Миляуше Галеевне Муртазиной, воспитавшей множество знаменитых певцов. Ну а когда начались победы на конкурсах, захотелось и дальше радовать ее и родителей.

Золотым веком Голливуда считают 1930-1950-е, рок-музыка достигла расцвета в 1960-1980-е, а сейчас, похоже, наступило время оперы, снова ставшей актуальным жанром. Вам повезло родиться в нужное время?

И оказаться в нужное время в нужном месте: я встретил великую певицу Ирину Константиновну Архипову — сначала она приезжала в Уфу на конкурс имени Глинки, а затем проводила у нас свой фестиваль. Она поверила в меня, стала приглашать выступать на концертах, где представляла и других молодых вокалистов — очень многим Архипова дала путевку в жизнь. Именно она поговорила обо мне с Гергиевым, после чего Валерий Абисалович пригласил меня на прослушивание в Мариинский театр. Это было в 1998 году.

Интерес к опере сейчас действительно возрос, но и сам жанр изменился: прежде певцы, а вместе с ними дирижеры и режиссеры, в первую очередь думали о том, как точно передать замысел композитора, а сейчас все озабочены точным воплощением режиссерской концепции. И именно с поиска известного постановщика, а не исполнителей, начинается в большинстве театров процесс работы на спектаклем.

Публика сегодня хочет видеть на сцене красивых, молодых, подтянутых певцов, которые могут и прыгать, и бегать, и подтягиваться, когда это нужно — все хотят наблюдать шоу. Но ведь любая пробежка по сцене сбивает дыхание, начинается одышка, и чтобы ее избежать вокалисту требуется огромная тренированность. Не каждый певец может заставить себя пойти в спортзал, ведь ему нужно прежде всего готовить партию, и после репетиции зачастую остаются силы только на то, чтобы упасть в кровать, придя домой. И в лучших театрах работают те, кто может продемонстрировать и отличный вокал, и сцендвижение, и актерское мастерство — целый комплекс умений и навыков.

Вы, как раз в Метрополитен, Ла Скала и Венской опере и поете. Спортзалом, видимо, не пренебрегаете?

Я недавно, буквально в сентябре, нашел идеальную программу для оперных певцов — кроссфит. Эта система тренировок помогает держать все мышцы в тонусе. А еще я очень люблю гольф: играю в него в Австрии, в Италии, в Америке. Года полтора назад, осенью 2015-го, друг пригласил меня сыграть в Трамп-гольф-клубе под Нью-Йорком, где мы встретили будущего президента США — познакомились с ним, сфотографировались. (Смеется).

Певец вашего уровня продолжает заниматься вокалом с педагогом?

Конечно же я работаю над стилем — надо уметь очень четко передавать манеру французской или итальянской оперы. Когда ты поешь в Париже на французском языке, как я в мае в «Кармен» на сцене Опера Бастий — ты просто обязан позаниматься с французским коучем.

Вы же не служите ни в каком театре, сами себе находите концертмейстеров?

Да, с начала 2000-х я предоставлен сам себе и такая ситуация мне нравится. В театре тебе бесплатно дают концертмейстера, ты работаешь с ним 1-3 часа в день и идешь домой. А когда ты не числишься в штате той или иной труппы, ты самостоятельно выбираешь самого лучшего специалиста в конкретном репертуаре, и сам платишь ему деньги из своего кармана — кстати, к хорошему коучу пробиться не так просто, нужно сильно заранее договариваться. Но зато потом, когда приезжаешь репетировать постановку в театре, к тебе нет претензий — дирижер спрашивает: «Вау, а с кем ты готовил партию?». Ты называешь имя профессионала, и все понимающе кивают.

Ваши постоянные герои на сцене — люди неоднозначные: Генрих VIII, Атилла, Филипп II, Мефистофель, наконец. Сопереживаете своим персонажам?

Им ведь очень не просто приходится: казалось бы все у них есть, - и власть, и богатство, - а внутреннего спокойствия нет.

Присвоения не бывает, «подселенцев» в себе не чувствуете?

Я до такого еще не дошел. Естественно, на сцене я представляю себя тем героем, которого пою, но как только ухожу за кулисы, тут же снимаю маску. Хотя я знаю певцов, которые отыграв спектакль, еще несколько дней остаются в образе — со стороны это выглядит довольно забавно. Мы же как раз учились тому, чтобы быть актерами — легко входить в образ и выходить из него.

Вы сказали, что сегодня главной фигурой для оперы является режиссер, но ведь есть спектакли, которые создавались специально на вас?

Да, у нас спрашивают, что мы хотели бы исполнить — и слава богу, что оперы еще ставятся на певцов. Так, Анна Нетребко мечтала спеть «Анну Болейн» Доницетти, и в результате эта полузабытая опера появилась в репертуаре и Венской оперы, и Метрополитен — в нью-йоркской постановке я пел тогда Генриха VIII. А у меня в свое время интересовались, хочу ли я исполнить вообще-то не совсем мою, баритональную партию князя Игоря в опере Бородина — и в 2014-м Дмитрий Черняков создал в Мет спектакль, который в этом году переехал в Амстердам.

Эта постановка в Национальной опере Нидерландов имела резонанс, так же как ее премьера три года назад в Нью-Йорке. А как вы ладили с Дмитрием Черняковым - блестящим режиссером, с премьеры «Евгения Онегина» которого в Большом театре Галина Павловна Вишневская в свое время ушла в знак протеста против его нестандартной концепции?

С Черняковым было очень интересно работать: в какие-то моменты я сам ему предлагал те или иные решения, он с ними соглашался и только потом я случайно узнавал от его ассистентов, что он изначально именно так и задумывал эти сцены, но не знал, как мне об этом сказать. Подвести певца к тому, чтобы он созрел для определенного хода, был уверен, что это его собственная идея, и сам ее предложил — это высший пилотаж, скажу я вам. Я думаю, что он не только очень хороший режиссер, но и замечательный психолог. Помимо всего прочего, эта постановка больше подходит для нашего времени. Ведь традиционно Игорь возвращается из половецкого плена практически триумфатором, все этому радуются. А если задуматься, то никакого хэппи-энда тут быть не может: он проиграл войну, потерял все свое войско и собственного сына. В нашей версии, князь кается перед народом и начинает строить жизнь в разграбленном городе заново — в этом есть смысл. И музыкально это очень красиво сделано.

Не могу не задать такой вопрос: в феврале в Амстердаме вы пели «Князя Игоря» 7 раз, «Дон Карлос» в Лондоне пройдет с вашим участием 5 раз, «Кармен» в Париже — 12 раз. А в Петербурге ваше выступление в этом году заявлено лишь однажды — 17 марта на премьере «Сицилийской вечерни». Понятно, что на Западе спектакли идут блоками, а у нас репертуарная система. И все же, почему вы так редко появляетесь в Мариинском театре?

В обеих системах можно найти свои преимущества. В Мариинском театре несколько лет назад поставили «Аттилу» с расчетом на меня, и с «Сицилийской вечерней» получилась похожая ситуация: мы встретились втроем с Валерием Гергиевым и французским режиссером Арно Бернаром, который предлагал несколько названий для последующей работы. Я выбрал именно эту, довольно редко исполняемую оперу Верди. В репертуаре Мариинского театра есть «Аттила», «Дон Карлос», а теперь появится еще и «Сицилийская вечерня» — эти постановки могут идти долгие годы и я, соответственно, могу в них петь, периодически приезжая в Петербург. А в западном театре тот же «Дон Карлос» пройдет 5-7 раз и в текущем сезоне больше исполняться не будет. С другой стороны, «блочная» система исполнения спектаклей нравится певцам, потому что она гораздо удобнее для голоса — это просто полезнее, когда ты от спектакля к спектаклю поешь одну и ту же партию, а не переключаешься стремительно с Моцарта на Вагнера, а затем на Мусоргского. Конечно же, и режиссеров больше устраивает, что их замысел четко соблюдается в течение короткого периода показа постановки, а не размывается со временем.

В следующем сезоне у вас предстоит громкий дебют — в партии Бориса Годунова. Хочется сказать: «Ну, наконец-то!».

Мне много раз предлагали спеть Бориса, но я всякий раз отказывался, потому что не хотел работать над этим образом всего три-четыре дня, вводясь в уже существующий спектакль. Мечтал о новой постановке, когда будет возможность интенсивной, но спокойной работы с режиссером и дирижером. И вот в Парижской опере в сезоне 2017/2018 «Борис Годунов» будет поставлен бельгийским режиссером Иво ван Хове, а за музыкальную часть ответит Владимир Юровский — я настоял, чтобы на оперу Мусоргского пригласили русскоязычного дирижера. На мой взгляд, это исключительно важно — когда все в порядке с музыкальной составляющей оперы, можно обыграть и один стул, поставленный на сцене. А вообще я еще молод и мне только начинают предлагать постановки на меня — очень рад этому (Смеется).

У вас прекрасная профессия — балетные артисты к сорока годам на пенсию выходят, а оперные певцы только достигают расцвета.

А у басов их голос развивается еще позже, чем у остальных вокалистов.

Вы получили свой первый контракт в Ла Скала в возрасте 25 лет после победы на телевизионном конкурсе Марии Каллас в Парме, к тридцати были уже звездой. Но следующее за вами, Анной Нетребко или Екатериной Семенчук поколение российских вокалистов пока не добилось таких успехов. Вы создали фонд поддержки молодых певцов с целью помочь им

Молодежь нужно растить, а делать это, к сожалению, некому. Мы прошли через руки Ирины Архиповой, Елены Образцовой — они дали нам возможность вылететь из гнезда. А сейчас мало кто занимается поиском и продвижением талантов, мало кто помогает им в правильном построении карьеры — как только появится кто-то молодой да ранний, как его тут же загружают партиями, которые еще не подходят для его голоса. И тем самым вредят развитию этого голоса: человек не успел сказать «А» и «Б», а от него уже требуют говорить «Я». У начинающих певцов не получается выдерживать нагрузки — сколько победителей конкурсов куда-то пропали бесследно. Но чтобы поехать на серьезный конкурс, нужны деньги. Зачастую студентам консерваторий просто не на что купить концертный костюм и оплатить авиабилет. Меня вот в свое время никто материально не поддерживал, я не сторонился никакой работы: и ящики с молоком разгружал, и в мимансе оперного театра в Уфе трудился. Но ведь вообще-то вокалист должен петь. 

Задача фонда — подсказать замечательным ребятам, которых у нас хватает, с кем из коучей им стоит заниматься, пригласить этих специалистов в Петербург или Москву, дать возможность им вместе подготовить партию. Затем я уже смогу устроить прослушивание артисту там, где у меня есть контакты — а это может быть и Венская опера, и Зальцбургский фестиваль, и Метрополитен. Умному перспективному певцу я с радостью помогу, и даже если один-два человека в год таким образом начнут свою карьеру — это уже будет достижение. 

Летом на «Дойче Граммофон» выйдет альбом ваших дуэтов с Роландо Вильясоном, инициатива записи исходила от него?

Да, мы уже давно знакомы с Роландо и периодически вместе выступаем. Он записал уже кажется все возможные для тенора партии, кроме дуэтов с басом — и вот дошла очередь и до них. Дирижером выступил Янник Незе-Сеген, назначенный недавно новым музыкальным руководителем Метрополитен-оперы. Записывали мы этот диск в канадской церкви, которую по такому случаю закрыли для посещения на несколько дней. Это был своеобразный, так скажем, опыт — петь Мефистофеля в храме. Обычно люди приходят в церковь покаяться, вот и для меня эта работа стала своего рода очищением. Во всяком случае выходил я после нее каждый раз с новыми силами, одухотворенным.

Почему так получилось, что в Большом театре вы дебютировали только в минувшем году, проработав много сезонов в ведущих оперных домах мира?

Не один я, но и Аня Нетребко была приглашена в Большой театр только в 2016-м году. Сложно сказать, может быть какая-то ревность между Москвой и Петербургом играла свою роль. А теперь меня зовут туда и на партию Филиппа в «Дон Карлосе», которую я исполнил в декабре, и на «Осуждение Фауста», и на «Бориса Годунова». С удовольствием я принял и приглашение Хиблы Гирзмавы исполнить в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко партии четырех злодеев в «Сказках Гоффмана». Я был бы счастлив продолжению сотрудничества с этими компаниями — мне очень нравится работать в России.

О ревности между Москвой и Петербургом говорить теперь уже странно — и вы, и Анна Нетребко давно стали людьми мира. Где ваш дом?

Там, где я пою — например, в феврале это был отель в Амстердаме. Все нужные вещи всегда со мной, в чемоданах. В новой квартире в Петербурге я прожил в общей сложности максимум полгода, а в австрийском доме — и того меньше.

Жене пришлось оставить работу ведущей и шеф-редактора канала «Россия 24», чтобы быть рядом с вами?

Да, иначе было бы невозможно быть вместе.

Это правда, что она брала у вас интервью, а закончилось все свадьбой?

Почти так (Смеется). Мы познакомились на дне рождения у общего друга, договорились об интервью. Встретились, и после беседы я предложил выпить чашку кофе. Затем связались во «ВКонтакте» — и все завертелось.

А осесть где-то рано или поздно планируете?

Сейчас нашей дочери Рианне всего пять месяцев — когда она подрастет и нужно будет выбирать школу, точно придется выбрать город для постоянной дислокации. Сейчас мои дочь и сын от предыдущих браков учатся в Петербурге, дочь Марики от ее первого брака — в Москве.

Слышал, что вы когда-то мечтали о красном «феррари», а в итоге пришлось приобрести минивэн, чтобы комфортно путешествовать с семьей?

Так и было (Смеется). Но я ничуть не жалею: у меня замечательная жена, дети, я очень счастлив. А это не заменит никакой феррари.

Текст: Виталий Котов

Фото: Алексей Костромин, Стас Левшин и DR