Василий Прокушев

Какие книги вы читали в детстве?

Все, что были в домашней библиотеке.

А тогда какие перечитывали?

«Пеппи Длинныйчулок», «Восемь волшебных желудей», «Папа, мама и волшебный грузовик», «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями». Ну и Александра Волкова, конечно.

Как считаете, детская литература изменилась за это время?

Мне кажется, сейчас авторы чаще пишут для совсем уж малышей, с сюжетами типа «Как я встретил мамонта». А в целом выбор стал очень большой, это заметно даже по книжной ярмарке.

На ярмарке, кажется, детские книги быстрее всего расходятся.

Неудивительно: родители читают электронные версии, а ребенку они не особо интересны.

Вы известны как автор сатирических пьес и стихов. Почему решили написать сказку?

По просьбе моей хорошей знакомой Алины Рукосуевой, которая руководит дизайн-агентством Dochery в Петербурге. Алина решила выпустить детскую книгу с красивыми иллюстрациями и предложила мне написать текст, я согласился. Придумал главную героиню — девочку Надю, которая однажды повстречалась со страхом — существом, пугающим детей по ночам. Они подружились, а дальше, как водится, начинаются приключения. И если обычно сказочные герои помогают людям навести порядок, то здесь наоборот — Надя помогает обитателям волшебного мира.

А какие в волшебном мире проблемы?

У белок, например, тоталитаризм.

То есть политическая сатира просочилась в эту книжку все-таки.

Да нет, тоталитарный режим я использовал скорее как архетип, чем как остросоциальную тему. Детская сказка не место для политических памфлетов.

У «Нади и страха» есть мораль?

Я считаю, не надо навязывать детям свое понимание того, что такое хорошо, а что такое плохо. Они прочитают текст и сами сделают выводы. Карлсон, кстати, совершенно аморальный тип, а все его обожают.

Финал у сказки счастливый?

Он открытый. Если все пойдет хорошо, напишу продолжение. У меня вообще проблема с финалами — не люблю, когда бац, и история закончилась.

Вы в первый раз взялись за детскую книгу. Трудно было сочинять не для взрослых?

Да, приходилось все время думать о том, поймут ли мой текст. Звонил периодически друзьям, у которых есть дети, и спрашивал: «А твоя дочка знает вот это слово?» Вторая сложность в том, что детям нужно много занятных деталей. Например, в сцене знакомства главных героев изначально было так: страх вылезает из-под Надиной кровати, и они пожимают друг другу руки. Я сначала это написал, а потом подумал, что под кроватью должна быть пыль, и добавил, что страх был весь в пыли и что сначала Надя не хотела пожимать его грязную руку. Сразу характер четче обрисовался.

Вы раньше писали прозу?

В студенчестве последний раз, но это были короткие формы. Для длинных нужно разрабатывать сюжет, а у меня с этим проблемы. Когда мы с моим соавтором Артуром Матвеевым пишем пьесы, за сюжет отвечает в основном он.

Сложно было работать без Артура?

Я не знаю, как можно вдвоем писать прозу, каким образом Ильф и Петров это делали? Пьесы — другое дело: мы просто по очереди записываем реплики героев. А в прозе есть связки, описания, подводки — одному их сочинять проще. Вообще, сам процесс мне очень понравился, хотя поначалу мучило чувство неполноценности — все-таки в первый раз сел за детскую книжку.

Можно подробнее про процесс? Вы вставали, наливали кофе и…

Я вставал, наливал кофе, садился к компьютеру, заходил во «ВКонтакте», потом два часа играл в компьютерные игры, потом обедал и думал: самое время сесть писать. Потом шел гулять, возвращался, ужинал, смотрел фильм, понимал, что уже поздно, и ложился спать. Дичайше прокрастинировал, короче. Но туго шло только в начале, последние главы я накатал за две недели.

Это первая книга, которая издается на бумаге?

Да.

Не обидно, что у вас много стихов и серьезных пьес, а печатают детскую книжку?

Артуру обидно. (Смеется.) Конечно, хотелось бы издавать пьесы и поэзию, чтобы наши тексты кто-нибудь заметил. Но пока не случилось.

Вы с Артуром недавно устроили читку очередной пьесы — «Жидкий монах», где главные герои — губернатор, журналист, священник и блогер. То есть даже после того, как следственный комитет устроил проверку «Жида-вампира», вам не захотелось бросить всю эту сатиру?

Мы бы и рады бросить и переключиться на воспевание чего-нибудь большого и светлого, но окружающая реальность не дает. Хотя я бы не сказал, что мы такие уж сатирики. Сатира предполагает бичевание пороков общества, а мы скорее с удивлением смотрим на происходящее и пытаемся ответить на вопрос: «Как такое вообще может быть?»

У вас не появился страх создать текст, из-за которого потом будут неприятности?

Не хочется сворачивать вроде бы успешную работу только из-за того, что какой-то идиот может чего-нибудь в ней углядеть. Тем более что по национальному вопросу мы все сказали и больше его не трогаем.

Драматург Кирилл Серебренников хотел ставить «Жида-вампира», чем закончилась эта история?

Ничем. Он похвалил пьесу, сказал, что надо ставить, и замолчал. Артур сейчас живет в Москве и носит наши работы другим драматургам. Он человек обаятельный и назойливый, так что черт его знает, вдруг выгорит.

Может, вам детскую пьесу написать?

Я этот жанр не очень понимаю. Детские книги — да, пьесы — да, а детские пьесы — нет, спасибо.

Василий окончил истфак педагогического университета. Вместе с журналистом Артуром Матвеевым написал пять пьес. После выхода «Жида-вампира» еврейская община Красноярска обвинила авторов в разжигании межнациональной розни. После разбирательства уголовного дела заведено не было. Видеопостановка пьесы демонстрировалась в Пермском музее современного искусства по приглашению Марата Гельмана. 

Текст: Александра Ояберь. Фото: Денис Грановский