Интервью с Владимиром Ланде

Когда в вашей жизни появилась музыка и осмысленное желание связать свою жизнь с ней?
Я музыкант в пятом поколении. Музыку начал слушать еще до рождения, мне кажется, что помню, как мама играла рапсодию на тему Паганини Рахманинова. Меня всегда интересовали и другие виды искусства, но интерес к музыке перевесил. В ней я нашел то, что искал: это и средство выразительности, которое шире и глубже, чем словесная выразительность, и фильтр, помогающий очищаться от всего дурного и внутри, и снаружи. Так что, можно сказать, что мое будущее было предопределено. Я родился и вырос в Ленинграде, там же окончил музыкальную школу, а затем училище и консерваторию, а потом поступил в Ленинградскую филармонию как гобоист и проработал там почти семь лет, так что я знаю мир оркестра изнутри.

Невозможно стать хорошим дирижером, не пройдя путь исполнителя?
Мне действительно кажется, чтобы понимать психологию взаимоотношений между музыкантами, дирижером и публикой, необходимо иметь опыт игры в оркестре. Существует такое понятие, как слуховая точка зрения: музыканты, находясь в разных точках оркестра, получают музыкальную информацию в разное время. Кроме этого, дирижер должен понимать, как каждый из слушателей слышит музыку, это имеет непосредственное отношение к той эмоциональной информации, которую музыка передает. У меня очень много записей, более пятидесяти дисков, мы со звукорежиссером всегда выбираем, где должен сидеть слушатель. Вспомните строку из песни Аллы Пугачевой «Я в восьмом ряду, меня узнайте, мой маэстро», это неслучайно, для музыканта восьмой ряд – место, где одновременно начинают сходиться все сигналы, объем звука в этом случае оптимальный. 

Кто на вас больше всего повлиял?
Мне повезло с родителями и семьей, я начал учиться еще в детстве, всем своим педагогам я тоже безмерно благодарен. Я старался, стараюсь и буду стараться учиться на протяжении всей своей жизни. Другие исполнители и дирижеры, философы, писатели, режиссеры, интересные люди – все это пища для размышлений, которая составляет картину мироздания, а это очень важно, потому что если постоянно не определять себя в картине мироздания, то сложно определить себя в сфере звуков, это космически пространственная вещь. 

Весомая часть вашей карьеры связана с Америкой, вы директор и дирижёр оркестра «Солисты Вашингтона», много работаете за рубежом. По-вашему, как локдаун повлиял на музыкальную жизнь и мировидение зрителей в России и Америке.
К сожалению, сейчас музыкальная жизнь в Америке замерла, поэтому для меня не сюрприз, что сейчас там происходят такие турбулентные моменты. Хорошо, что в России такой заморозки не произошло, да мы были вынуждены уйти на самоизоляцию, но стараемся, как только появляется возможность, начать работать и общаться со зрителем. Я убежден, это необходимо для общества так же, как пища, воздух и вода. Культура и искусство – они не врут. Историю можно переписывать сколько угодно, но невозможно изменить произведения искусства, они дают реальную информацию и отражают эмоции, этот симбиоз создает правдивое ощущение времени. Искусство всегда правдиво, таким я хотел бы видеть его и в будущем. 

Если постоянно не определять себя в картине мироздания, то сложно определить себя в сфере звуков, это космически пространственная вещь

Расскажите о разнице в восприятии публикой классического материала, как сказывается ментальность?
География моей работы действительно обширная. Я много работаю в Южной Америке, в Европе и в Азии, но российские слушатели и музыканты мне ближе всего, здесь я могу наиболее полно выразить самого себя, помочь в самовыражении музыкантам. В определённом возрасте понимаешь, что есть ценности, без которых жизнь не состоится. Простой пример, поэт, пишущий на родном языке, переезжая в иноязычную структуру, теряет живой язык. Несмотря на то что музыка – более универсальный язык, который вроде бы должен быть понятен каждому вне зависимости от географии, все-таки есть глубинные основы души, свойственные определенному климату, сочетанию характеров, истории. Я уверен, что история закаляет геном человека, я всегда чувствую глубину времени. Так как мы исполнили симфонию сегодня, завтра будет уже невозможно, потому что люди будут в другой ситуации, в том числе и в психологической, время и музыка очень взаимосвязаны. 
 

Работа дирижера — это всегда не только работа с классическим материалом, но и собственное видение. Как входите в материал и погружаете в него своих оркестрантов? Вам важно расшифровать исходный код композитора или ещё и интерпретировать его? С классической музыкой сделать что-то свежее ужасно сложно.Музыка – это очень емкий способ передачи информации, это может быть и фактическая, и эмоциональная информация. Музыка состоит не только из звуков, но и из тишины. Приходит на ум высказывание знаменитого пианиста Владимира Самойловича Горовица, который так отвечал на вопрос о том, как у него получается так самобытно интерпретировать произведения: «Я играю все те же ноты, что играют другие исполнители, а вот между нот…» Это очень важно. Так же как и наша речь состоит не только из слов, в музыке для восприятия важно эмоциональное состояние слушателя. Мы имеем дело с самым абстрактным видом искусства, все 99 % процентов информации содержится между нотами. Территория между нотами и тактовыми чертами – здесь происходит гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Ноты, которые написал композитор – это очень важно, нужно знать, что происходило с композитором, какая социально-политическая и экономическая ситуация была в стране на момент создания произведения. Репетиции для этого и существуют, чтобы нащупать эти моменты. Часто нужно находить ключ к стране и ситуации, например, исполняя седьмую симфонию Прокофьева в Аргентине, я попытался найти ключ через религию. В Аргентине превалирует католическая религия, даже в современном обществе остались традиции, через христианство и понятие о религии, мне удалось подобрать, чтобы музыканты сыграли Прокофьева именно так, как с моей точки зрения, Прокофьев это слышал. Бывают такие ситуации, когда дирижер своими интерпретациями влияет на композитора. Я работал в Ленинградской Филармонии, в которой замечательный дирижер Евгений Александрович Мравинский исполнял большинство симфоний Шостаковича, и я абсолютно убежден, что его симфонии совершенно по-другому бы звучали, если бы не обратная связь во время репетиций. Маленькое уточнение, на одно из произведений Шостаковича, он запрашивал 60 репетиций, сейчас это кажется невероятным – отводится максимум четыре или пять репетиций. И он это делал не только для музыкантов, он прекрасно понимал, что Шостакович, сидящий в зале на каждой из этих репетиций, будет реагировать, будет уточнять что-то в нотах, будет осмысливать, возможно, для этого произведения или следующего. Обратная связь чрезвычайно важна, мне кажется, что современные композиторы очень много теряют, просто потому что их произведения недостаточно репетируют. 

Искусство всегда правдиво, таким я хотел бы видеть его и в будущем

В вашем активе помимо классических проектов ещё и довольно резонансные новаторские проекты, которые представляют новый взгляд на классику. Почему вам интересны такие междисциплинарные эксперименты?
Как и в науке, многое рождается на стыках. Показательным в этом смысле был проект  «Экстремальная классика», когда на сцене вместе с оркестром выступали спортсмены-экстремалы. Этот проект гораздо более органичный, чем может показаться. Их роднит смелость, ритм, импровизационность, которые требуются спортсменам-экстремалам и музыкантам. К моему удивлению, когда я предложил много различных произведений, в том числе и довольно легких, но спортсмены выбрали именно десятую симфонию Шостаковича, за что я им очень благодарен, но они услышали энергетику необходимую им для выполнения их задач. Опыт дирижера связан и с оперой, а это синтетический вид искусства, где все взаимосвязано, поэтому привлекая другие виды и искусств, мы можем расширять палитру. 

С пандемией всем культурным учреждениям пришлось существенно изменить свои планы. Расскажите, о ключевых проектах сезона и планах.
Этот сезон будет сложным, из-за пандемии мы не знаем, когда нам удастся работать полноценным большим оркестром и полностью наполнять зал. Мы готовим насыщенный сезон, многие проекты перенеслись с весны, к ним добавились новые. Осенью и весной нас ждет Транссибирский фестиваль Вадима Репина. Не менее значимое событие – фестиваль, посвященный Ивану Всеволодовичу Шпиллеру, дирижеру, который сделал очень много для нашего оркестра, вложил в него душу, которую мы продолжаем охранять и пестовать сейчас. Мы отпразднуем 250-летие со дня рождения Бетховена: в новом сезоне будет представлен целый абонемент, посвященный великому композитору, в него войдут инструментальные концерты и симфонии, а весной мы исполним торжественную мессу Бетховена, это монументальное произведение с хором и с солистами редко входит в репертуар. Много событий сезона будет посвящено 180-летнему юбилею с рождения Петра Ильича Чайковского. Сочетание Бетховена и Чайковского в одном сезоне – это уникальный опыт для зрителей. Есть некоторые произведения, которые очень хотелось бы исполнить, я недавно узнал, что у И.В. Шпиллера, есть версия произведения Берлиоза «Детство Христа», переведенная на русский язык.  Будет очень интересно для слушателей и музыкантов, редчайшее произведение, которое, я надеюсь, мы исполним в следующем сезоне. Мы работаем не только над музыкой, ставшей классикой, но и над современными композициями, я постоянно держу руку на пульсе и стараюсь делать так, чтобы в Красноярске появлялись интересные современные композиторы, которые часто приезжают на исполнение своих произведений. Живое общение с композиторами дает важный опыт оркестру, потому что после исполнения современного произведения, окунувшись в процесс создания традиций, а не их исследования, уже по-другому ощущаешь произведения, где традиции были уже сложены и созданы.

Поделитесь своими секретами тайм-менеджмента, как вам удается работать на нескольких континентах все успевать?
Главная заповедь – не жалеть себя, меньше спать и больше делать. Как только проявляешь к себе жалость, тут же поскальзываешься, начинает вот это «я недоспал, недоел». Но я же был увлечен, занят своим делом – позавтракаю в десять вечера, ничего страшного. Выгорание, конечно, возможно, поэтому нужно быть более креативным, чтобы заряжать свои батарейки от всего. Мне помогает природа, общение с людьми, ну и сама музыка, это донорский эффект, чем больше отдаешь, тем больше получаешь.

Текст: Александра Таянчина
Фото: Александр Нерозя