Пока публика безуспешно ожидала выхода в прокат «Ассы-2» и «Анны Карениной», режиссер Соловьев успел снять еще одну картину. «Одноклассники» претендуют на то, чтобы отразить дух молодежи 2000-х, так же как «Асса» отразила настроения перестройки, а «Нежный возраст» – начала 1990-х. Сценарий к фильму написала студентка ВГИКа Софья Карпунина, она же исполнила главную женскую роль.
Правда ли, что у вас случился конфликт с владельцами социальной сети Odnoklassniki.ru из-за того, что вы якобы планировали использовать бренд в названии фильма?
Сергей: Конфликта никакого не было. Наоборот, намечалась если не любовь, то дружба определенно. Когда картина только начиналась, она задумывалась как новелла в некоем альманахе. Продюсеры утверждали, что сотрудничают с сайтом, и попросили внести в сценарий мотив одноклассников. Ну, мы и согласились. Но когда заказанная ими новелла была уже почти закончена, выяснилось, что профинансировать этот проект в запланированном объеме им не по зубам. И тогда уже я сам, без посредников, обратился к руководству Odnoklassniki.ru. Предлагал искать «точки соприкосновения», но они отчего-то не нашлись, и мы остались просто «Одноклассниками». Без всякого «.ру»! А одноклассники что? Простое русское общеупотребительное слово из словаря. Поэтому какой тут конфликт? Нет его.
По некоторым данным, фильм должен был выйти еще в ноябре. Почему сроки сдвинулись?
Сергей: Эти данные действительно «некоторые». Я никому не говорил, что фильм должен выйти в ноябре, – я предполагал, что к ноябрю он будет закончен. Все остальное от меня не зависит: я же все-таки не прокатчик и слабо погружен в особую прокатную логику. Сейчас появились целых три повода восполнить этот пробел: есть и «Одноклассники», и «Анна Каренина», и «Асса-2»… Но когда их в конце концов увидит отечественный зритель, я до сих пор не знаю. Софья Карпунина – ваша студентка во ВГИКе. Как получилось, что сценарий ее курсовой работы вдруг стал основой вашей картины?
Соня: Очень просто. Было применено физическое насилие. (Смеется.)
Сергей: Ну да, Сонин сценарий я взял в некотором смысле силой, но… настоящий насильник всегда ценит момент добровольной отдачи, – в общем, Соне пришлось мне его отдать. А изначально это был десятистраничный текст новеллы с весьма смутной, таинственной идеей, которую автор не мог прояснить даже для самого себя. Но меня что-то там зацепило. Я так и не знаю, что именно, но я все-таки убедил Соню отдать эти странички мне. И уже работая над картиной, все время соображал: а зачем я это сделал? Я как-то поймал себя на том, что снимаю картину с тем же безотчетным чувством, что и «Сто дней после детства». Хотя фильмы эти практически ничем не похожи друг на друга.
Соня: Для полного метра нам необходимо было заново написать сценарий, что мы и сделали. Непосредственно совместной писанины было мало, может быть дней пять. Сергей Александрович тогда поехал в Америку читать курс лекций, и все забредавшие мне в голову случайные идеи я передавала ему с помощью эсэмэсок. Сообщения были без начала и конца, например следующего содержания: «Экстракт гавайской розы – вещь недооцененная».
Сергей Александрович прочитывал их, видимо, в ужасе, но обдумывал и слал в ответ: «Воткни это в сценарий». Так, в частности, ниоткуда возникла идея финала фильма на Гоа, где и растут эти самые гавайские розы.
О чем в итоге фильм?
Сергей: На самом деле бог его знает. Ну конечно, он о чем-то. Я даже думаю, о чем-то самом главном. В картине три главных героя, и между ними некое странное подобие того, что когда-то называлось любовным треугольником. Однако теперь в моде другие геометрические фигуры. Вот и у героев тоже какая-то новейшая хреновая геометрия. Такая, знаете ли, вроде любовная интрига, но при этом мы совершенно не пытались сделать глобальный фильм о любви. Там такое подспудное и необязательное шевеление плоти. Любовь вообще очень странное чувство. И то, что народонаселению вдалбливают, будто это позитивная программа жизни, как минимум ошибочно, потому что то, что теперь зовется любовью, никаким бескорыстием не отзывается. Любовная энергетика работает по совершенно другой системе: взять, выгрызть, высосать… Ну, разумеется, не у всех, но по большей части.
Соня: Идея картины, наверное, как раз в ее полной безыдейности и отсутствии рецептов, в том числе и рецептов счастья. У героев нет рациональных мыслей относительно своего дальнейшего существования. Рациональная школа кончилась, началась взрослая иррациональная жизнь. И персонажи, собственно, и находятся в поиске хоть какого-то смысла жизни. В ходе этих поисков они взрослеют, получают новый, совсем не детский опыт.
Фильм – об этом опыте. И еще о том, что у всего на свете есть своя цена.
Соня, как произошло, что из всех студентов выбор пал именно на вас? Сокурсники не завидуют?
Сергей: Чему же тут можно завидовать?! Что тебя постоянно дергают, орут на тебя без видимой причины, что о собственных интересах лучше забыть? Это уж совсем с катух съехать надо, чтобы такому завидовать. И потом она не очень-то и наша оказалась, ее перевели с другого курса. Я некоторое время все удивлялся: что за незнакомая тетенька сидит в собственноручно мною отобранном классе?..
Соня: Ввиду нечастого посещения института и занятости на съемках у меня так и не сложилось определенного отношения к тому, о чем вы спрашиваете. Сейчас вообще не до этих мыслей – снимаю курсовую работу уже совсем по-другому сценарию. Это будет история про шанс, тот самый шальной шанс, который то ли выпадет, то ли нет. Есть героиня, у которой жизнь сложилась не так, как она бы того хотела. В рамках десятиминутной истории мне интересно показать, может ли человек воспользоваться своим шансом, способен ли сжечь все мосты, соединяющие прошлое с будущим. Ну и еще готовлюсь к премьере «Одноклассников». В чем, собственно, подготовка, толком не знаю, но времени и нервов уходит много.
Соня, как бы вы сформулировали свою творческую миссию?
Соня: Миссия, наверное, может быть только у мессии или у группы захвата. А сформулировать можно свой жизненный принцип. Ну, например, чтобы было не стыдно и интересно.
Почему вам интересно учиться именно у Сергея Александровича?
Cоня: Ответ может быть очень пространным. Если коротко: наверное, потому, что это САС.
Сергей: По-поводу интересности лучше всех когда-то сказал мой мастер Михаил Ильич Ромм. Он сидел в аудитории на столе, мотал ногой, курил сигарету за сигаретой. Пытался сформулировать свои впечатления от нашего показа. Мы ждали пространного разбора на час-полтора. Он затушил сигарету, вздохнул и сказал: «Уж когда интересно, то это, знаете ли, интересно, а уж когда неинтересно, то это, извините, нет». И уехал домой. В этом таинственном, но совершенно правильном смысле Соня мне интересна.
Вы сняли фильм о выпускниках школы. А как вы относитесь к сериалу «Школа» Валерии Гай-Германики?
Соня: Я, к сожалению, не видела ни одного кадра. Представится возможность – обязательно посмотрю.
Сергей: Я хорошо ко всему этому отношусь хотя бы потому, что на девяносто девять процентов произведений, создаваемых в России, общество никак не реагирует. А тут такие страсти кипят. И это уже колоссальный результат! Какие бы это страсти ни были. Даже если сугубо отрицательные. Я вспоминаю одно письмо, которое пришло ко мне после премьеры моего фильма «Спасатель» тридцать лет назад. Какой-то неведомый юноша писал: «Вот сходил я в кинотеатр, посмотрел минут двадцать вашу картину, а потом встал, подошел к экрану и с удовольствием плюнул в него!» Это была очень важная для меня оценка. Как, значит, я его разгорячил, если человек посреди сеанса встал, подошел к экрану и плюнул. Это же целое серьезное душевное дело! Поэтому то, что сделала Гай-Германика, я очень высоко ценю как общественное явление. Что до художества – мне рассуждать на эту тему непросто, уж очень плотная у Валерии конкурентная среда. О том, о чем ее фильм, уже написаны попросту гениальные вещи, ну хоть тем же Сэлинджером. У Сэлинджера не новаторские литературные произведения, у него целый космос молодых человеческих лет. Если когда-нибудь у Гай-Германики получится соединить страстную общественную полемику с этим великим космосом, я за нее порадуюсь.
Возросшее внимание к молодежной тематике – это попытка отыскать поколение, которое не будет потерянным?
Cоня: Я думаю, что о таком понятии, как «поколение», можно говорить только постфактум, когда дело кончится. Находясь внутри, очень сложно представлять себя каким-то там «поколением». Сложно, да и не нужно, наверное. Во всяком случае мне…
Сергей: Я про каждое поколение слышал, что оно «потерянное». И все-таки каждое поколение уникально не тем, что оно «потеряно», а тем, что среди этих «потерянных» всегда обнаруживаются те, кто вопреки всему «нашелся». Соня, кстати, недавно написала свой сценарий именно об этом – о том, как выжить там, где выжить, кажется, нельзя. Он произвел на меня впечатление, и я даже, ненадолго ослабев душой, снова было просил ее отдать сценарий мне. Но ни я, ни Соня во второй раз наступить на те же грабли не решаемся.
Молодому режиссеру было сложнее тогда, когда вы начинали, или сейчас?
Сергей: На самом деле все всегда одинаково сложно. Окружающее постоянно толкает тебя к какой-нибудь гадости, меняется только ее название. Раньше требовали снимать геройские ленты про светлое коммунистическое будущее. Сейчас, как будто окончательно спятив, требуют, чтобы молодые снимали такое, на что зритель пошел бы как «на американское кино». Непонятно только, где они здесь, в районе Мухосранска, отыскали Америку! И дело не в том, что великие наши режиссеры, Хамдамов или Герман, не желают снимать подобное. Они просто и не сумели бы изобразить такую мерзость. Однажды, помню, Андрей Арсеньевич Тарковский сказал мне: «Хочется сделать какую-нибудь зубодробительную зрительскую вещь, но не знаю как». Он и на «Солярис» надеялся как на «зубодробительное зрительское кино» и очень удивлялся, что у Гайдая зрителей опять больше!
Настоящий режиссер не может снять халтуру?
Сергей: Настоящий режиссер всегда зависим и сам не до конца понимает от чего. Все-таки он, наверное, орудие чего-то. Помню, позвонил я как-то Алексею Юрьевичу Герману. Он мне говорит: «Приходи, намечается значительное событие: по телевизору должны показать “Лапшина”. Я столько лет на это потратил! Стол накроем, картину посмотрим. По телику. Как большие!» В назначенный день я опять позвонил, к телефону подошла его жена: «Знаешь, к сожалению, все, как я понимаю, отменяется. Автор часа два назад лег, повернулся лицом к стенке и молчит». Через какое-то время я перезвонил, подошел Герман: «Извини, старик, мне как-то жутко обидно стало. На что жизнь ушла, силы, страсти? На этот маленький, трясущийся во тьме серебряный лучик света. Зачем?»
Должен ли художник отчитываться перед общественностью в том, какого результата пытался достичь своей работой, или, как Ларс фон Триер, посылать всех куда подальше?
Cоня: Мне кажется, никто никому изначально ничего не должен. Понятие долга может существовать по отношению к родителям, детям и кредиторам. Еще к собственной совести, но это уже у кого как.
Сергей: Я тут недавно забрел в отдел кадров киностудии «Мосфильм», чтобы поправить какие-то параграфы в каких-то бумагах. Так вот, когда сотрудница отдела открыла мою трудовую книжку, она едва не упала со стула! Выяснилось, что у меня беспрерывного стажа работы в кино – пятьдесят два года. Понимаете? Беспрерывного. Неужели и в этой ситуации я еще что-то должен зрителю?! Вряд ли. Думаю, что двадцатью снятыми мною картинами я вполне расплатился по счетам.
Правда ли, что у вас случился конфликт с владельцами социальной сети Odnoklassniki.ru из-за того, что вы якобы планировали использовать бренд в названии фильма?
Сергей: Конфликта никакого не было. Наоборот, намечалась если не любовь, то дружба определенно. Когда картина только начиналась, она задумывалась как новелла в некоем альманахе. Продюсеры утверждали, что сотрудничают с сайтом, и попросили внести в сценарий мотив одноклассников. Ну, мы и согласились. Но когда заказанная ими новелла была уже почти закончена, выяснилось, что профинансировать этот проект в запланированном объеме им не по зубам. И тогда уже я сам, без посредников, обратился к руководству Odnoklassniki.ru. Предлагал искать «точки соприкосновения», но они отчего-то не нашлись, и мы остались просто «Одноклассниками». Без всякого «.ру»! А одноклассники что? Простое русское общеупотребительное слово из словаря. Поэтому какой тут конфликт? Нет его.
По некоторым данным, фильм должен был выйти еще в ноябре. Почему сроки сдвинулись?
Сергей: Эти данные действительно «некоторые». Я никому не говорил, что фильм должен выйти в ноябре, – я предполагал, что к ноябрю он будет закончен. Все остальное от меня не зависит: я же все-таки не прокатчик и слабо погружен в особую прокатную логику. Сейчас появились целых три повода восполнить этот пробел: есть и «Одноклассники», и «Анна Каренина», и «Асса-2»… Но когда их в конце концов увидит отечественный зритель, я до сих пор не знаю. Софья Карпунина – ваша студентка во ВГИКе. Как получилось, что сценарий ее курсовой работы вдруг стал основой вашей картины?
Соня: Очень просто. Было применено физическое насилие. (Смеется.)
Сергей: Ну да, Сонин сценарий я взял в некотором смысле силой, но… настоящий насильник всегда ценит момент добровольной отдачи, – в общем, Соне пришлось мне его отдать. А изначально это был десятистраничный текст новеллы с весьма смутной, таинственной идеей, которую автор не мог прояснить даже для самого себя. Но меня что-то там зацепило. Я так и не знаю, что именно, но я все-таки убедил Соню отдать эти странички мне. И уже работая над картиной, все время соображал: а зачем я это сделал? Я как-то поймал себя на том, что снимаю картину с тем же безотчетным чувством, что и «Сто дней после детства». Хотя фильмы эти практически ничем не похожи друг на друга.
Соня: Для полного метра нам необходимо было заново написать сценарий, что мы и сделали. Непосредственно совместной писанины было мало, может быть дней пять. Сергей Александрович тогда поехал в Америку читать курс лекций, и все забредавшие мне в голову случайные идеи я передавала ему с помощью эсэмэсок. Сообщения были без начала и конца, например следующего содержания: «Экстракт гавайской розы – вещь недооцененная».
Сергей Александрович прочитывал их, видимо, в ужасе, но обдумывал и слал в ответ: «Воткни это в сценарий». Так, в частности, ниоткуда возникла идея финала фильма на Гоа, где и растут эти самые гавайские розы.
О чем в итоге фильм?
Сергей: На самом деле бог его знает. Ну конечно, он о чем-то. Я даже думаю, о чем-то самом главном. В картине три главных героя, и между ними некое странное подобие того, что когда-то называлось любовным треугольником. Однако теперь в моде другие геометрические фигуры. Вот и у героев тоже какая-то новейшая хреновая геометрия. Такая, знаете ли, вроде любовная интрига, но при этом мы совершенно не пытались сделать глобальный фильм о любви. Там такое подспудное и необязательное шевеление плоти. Любовь вообще очень странное чувство. И то, что народонаселению вдалбливают, будто это позитивная программа жизни, как минимум ошибочно, потому что то, что теперь зовется любовью, никаким бескорыстием не отзывается. Любовная энергетика работает по совершенно другой системе: взять, выгрызть, высосать… Ну, разумеется, не у всех, но по большей части.
Соня: Идея картины, наверное, как раз в ее полной безыдейности и отсутствии рецептов, в том числе и рецептов счастья. У героев нет рациональных мыслей относительно своего дальнейшего существования. Рациональная школа кончилась, началась взрослая иррациональная жизнь. И персонажи, собственно, и находятся в поиске хоть какого-то смысла жизни. В ходе этих поисков они взрослеют, получают новый, совсем не детский опыт.
Фильм – об этом опыте. И еще о том, что у всего на свете есть своя цена.
Соня, как произошло, что из всех студентов выбор пал именно на вас? Сокурсники не завидуют?
Сергей: Чему же тут можно завидовать?! Что тебя постоянно дергают, орут на тебя без видимой причины, что о собственных интересах лучше забыть? Это уж совсем с катух съехать надо, чтобы такому завидовать. И потом она не очень-то и наша оказалась, ее перевели с другого курса. Я некоторое время все удивлялся: что за незнакомая тетенька сидит в собственноручно мною отобранном классе?..
Соня: Ввиду нечастого посещения института и занятости на съемках у меня так и не сложилось определенного отношения к тому, о чем вы спрашиваете. Сейчас вообще не до этих мыслей – снимаю курсовую работу уже совсем по-другому сценарию. Это будет история про шанс, тот самый шальной шанс, который то ли выпадет, то ли нет. Есть героиня, у которой жизнь сложилась не так, как она бы того хотела. В рамках десятиминутной истории мне интересно показать, может ли человек воспользоваться своим шансом, способен ли сжечь все мосты, соединяющие прошлое с будущим. Ну и еще готовлюсь к премьере «Одноклассников». В чем, собственно, подготовка, толком не знаю, но времени и нервов уходит много.
Соня, как бы вы сформулировали свою творческую миссию?
Соня: Миссия, наверное, может быть только у мессии или у группы захвата. А сформулировать можно свой жизненный принцип. Ну, например, чтобы было не стыдно и интересно.
Почему вам интересно учиться именно у Сергея Александровича?
Cоня: Ответ может быть очень пространным. Если коротко: наверное, потому, что это САС.
Сергей: По-поводу интересности лучше всех когда-то сказал мой мастер Михаил Ильич Ромм. Он сидел в аудитории на столе, мотал ногой, курил сигарету за сигаретой. Пытался сформулировать свои впечатления от нашего показа. Мы ждали пространного разбора на час-полтора. Он затушил сигарету, вздохнул и сказал: «Уж когда интересно, то это, знаете ли, интересно, а уж когда неинтересно, то это, извините, нет». И уехал домой. В этом таинственном, но совершенно правильном смысле Соня мне интересна.
Вы сняли фильм о выпускниках школы. А как вы относитесь к сериалу «Школа» Валерии Гай-Германики?
Соня: Я, к сожалению, не видела ни одного кадра. Представится возможность – обязательно посмотрю.
Сергей: Я хорошо ко всему этому отношусь хотя бы потому, что на девяносто девять процентов произведений, создаваемых в России, общество никак не реагирует. А тут такие страсти кипят. И это уже колоссальный результат! Какие бы это страсти ни были. Даже если сугубо отрицательные. Я вспоминаю одно письмо, которое пришло ко мне после премьеры моего фильма «Спасатель» тридцать лет назад. Какой-то неведомый юноша писал: «Вот сходил я в кинотеатр, посмотрел минут двадцать вашу картину, а потом встал, подошел к экрану и с удовольствием плюнул в него!» Это была очень важная для меня оценка. Как, значит, я его разгорячил, если человек посреди сеанса встал, подошел к экрану и плюнул. Это же целое серьезное душевное дело! Поэтому то, что сделала Гай-Германика, я очень высоко ценю как общественное явление. Что до художества – мне рассуждать на эту тему непросто, уж очень плотная у Валерии конкурентная среда. О том, о чем ее фильм, уже написаны попросту гениальные вещи, ну хоть тем же Сэлинджером. У Сэлинджера не новаторские литературные произведения, у него целый космос молодых человеческих лет. Если когда-нибудь у Гай-Германики получится соединить страстную общественную полемику с этим великим космосом, я за нее порадуюсь.Возросшее внимание к молодежной тематике – это попытка отыскать поколение, которое не будет потерянным?
Cоня: Я думаю, что о таком понятии, как «поколение», можно говорить только постфактум, когда дело кончится. Находясь внутри, очень сложно представлять себя каким-то там «поколением». Сложно, да и не нужно, наверное. Во всяком случае мне…
Сергей: Я про каждое поколение слышал, что оно «потерянное». И все-таки каждое поколение уникально не тем, что оно «потеряно», а тем, что среди этих «потерянных» всегда обнаруживаются те, кто вопреки всему «нашелся». Соня, кстати, недавно написала свой сценарий именно об этом – о том, как выжить там, где выжить, кажется, нельзя. Он произвел на меня впечатление, и я даже, ненадолго ослабев душой, снова было просил ее отдать сценарий мне. Но ни я, ни Соня во второй раз наступить на те же грабли не решаемся.
Молодому режиссеру было сложнее тогда, когда вы начинали, или сейчас?
Сергей: На самом деле все всегда одинаково сложно. Окружающее постоянно толкает тебя к какой-нибудь гадости, меняется только ее название. Раньше требовали снимать геройские ленты про светлое коммунистическое будущее. Сейчас, как будто окончательно спятив, требуют, чтобы молодые снимали такое, на что зритель пошел бы как «на американское кино». Непонятно только, где они здесь, в районе Мухосранска, отыскали Америку! И дело не в том, что великие наши режиссеры, Хамдамов или Герман, не желают снимать подобное. Они просто и не сумели бы изобразить такую мерзость. Однажды, помню, Андрей Арсеньевич Тарковский сказал мне: «Хочется сделать какую-нибудь зубодробительную зрительскую вещь, но не знаю как». Он и на «Солярис» надеялся как на «зубодробительное зрительское кино» и очень удивлялся, что у Гайдая зрителей опять больше!
Настоящий режиссер не может снять халтуру?
Сергей: Настоящий режиссер всегда зависим и сам не до конца понимает от чего. Все-таки он, наверное, орудие чего-то. Помню, позвонил я как-то Алексею Юрьевичу Герману. Он мне говорит: «Приходи, намечается значительное событие: по телевизору должны показать “Лапшина”. Я столько лет на это потратил! Стол накроем, картину посмотрим. По телику. Как большие!» В назначенный день я опять позвонил, к телефону подошла его жена: «Знаешь, к сожалению, все, как я понимаю, отменяется. Автор часа два назад лег, повернулся лицом к стенке и молчит». Через какое-то время я перезвонил, подошел Герман: «Извини, старик, мне как-то жутко обидно стало. На что жизнь ушла, силы, страсти? На этот маленький, трясущийся во тьме серебряный лучик света. Зачем?»
Должен ли художник отчитываться перед общественностью в том, какого результата пытался достичь своей работой, или, как Ларс фон Триер, посылать всех куда подальше?
Cоня: Мне кажется, никто никому изначально ничего не должен. Понятие долга может существовать по отношению к родителям, детям и кредиторам. Еще к собственной совести, но это уже у кого как.
Сергей: Я тут недавно забрел в отдел кадров киностудии «Мосфильм», чтобы поправить какие-то параграфы в каких-то бумагах. Так вот, когда сотрудница отдела открыла мою трудовую книжку, она едва не упала со стула! Выяснилось, что у меня беспрерывного стажа работы в кино – пятьдесят два года. Понимаете? Беспрерывного. Неужели и в этой ситуации я еще что-то должен зрителю?! Вряд ли. Думаю, что двадцатью снятыми мною картинами я вполне расплатился по счетам.
Комментарии (0)