/художник/
Вот уже год вокруг Беляева-Гинтовта не утихают скандалы. В конце 2008-го он под свист и улюлюканье арт-сообщества получил престижную премию Кандинского за работы в духе советской имперской эстетики. Теперь ему, как он утверждает, приписали авторство листовки Евразийского союза молодежи, в которой галерист Марат Гельман и еще некоторые арт-деятели обвиняются в насаждении «дегенеративного искусства» и объявляются «врагами русского народа».
Что за скандал во круг текста, в котором вы обвиняете нескольких героев арт-мира в оскорблении святынь и предлагаете им отправиться на нары?
Я не произносил тех слов о нарах и дегенеративном искусстве, которые мне сейчас приписывают. Кто-то где-то понял что-то по-своему и написал. На самом деле я ни словом, ни делом не обидел ни одного художника. Может быть, это и бесит так людей, которые затеяли в отношении меня травлю. Больше ничего не буду про них говорить. Знаете, в древности было известно, что упоминание низших духов немедленно ведет к их появлению, поэтому я в ответ молчу.
То есть текст для листовки с призывом выйти 4 ноября на митинг против дегенеративного искусства вы не писали?
Во-первых, меня в это время не было в Москве. Во-вторых, никакой листовки и не существовало. Я бы очень хотел знать, кто автор этой провокации.
Вы как-то противостоите травле?
Я понимаю, что это нормально. Травили Блока, травили Маяковского, Гумилева, Клюева. История запомнила имена организаторов всего этого.
Подаете в суд на клеветников?
Не хотелось бы уходить в уголовщину, но могу сказать, что в прокуратуре с большим интересом читают их заявления, ибо каждый из них набрехал на несколько уголовных статей.
Будет ли какой-то ответ вашим недоброжелателям в форме художественного высказывания?
Конечно. Сейчас я работаю над огромным проектом «Евразийский космопарад на Красной площади». Это будет солнечное шествие традиции по священным камням главной площади страны. Он будет показан весной в московской галерее «Триумф» и еще на нескольких площадках.
Советская эстетика – это своего рода ваша визитная карточка. Как вы сами жили в СССР?
Детство у меня было совершенно обычное: я отчетливо ощущал, что живу в огромной и самой счастливой стране мира. И пионером, конечно, был, хотя и своеобразным, – пионером-волчонком, вроде бы похожим на других, но по сути совершенно иным. Я никогда не растворяюсь в коллективе, даже если внешне это выглядит так.
Вам это ставили на вид? Разбирали на собраниях?
Конечно, и в школе, и в архитектурном училище, и в институте. В любом месте мой конфликт с тогдашней номенклатурой происходил неминуемо. Мне ставили в вину резкий индивидуализм. Так, в 1985 году в МАРХИ меня периодически ловили два военкомата, районное и центральное отделения милиции и КГБ.
Вы ходили в 1989 году на референдум о сохранении СССР?
Нет, не ходил. В 1989 году я проживал в расселенном доме, где не было телевизора, и до 1991 года не отличал Ельцина от Горбачева.
И тем не менее в 1993-м вы были в числе защитников Белого дома. Как произошло это превращение аполитичного художника в гражданина?
Тогда я оказался в эпицентре событий и перемещался от одного лагеря к другому. Я не мог не заметить разительного контраста между «либеральным», ярко освещенным лагерем, куда подвозили еду, музыкальные колонки и стройматериалы, и баррикадами защитников Белого дома, где над собравшимися витал высокий дух. В полной темноте строители оборонных баррикад вдохновлялись гражданскими гимнами СССР, «Вставай, страна огромная» и «Варшавянка». В эту ночь произошла моя гражданская инициация.
Вас это привлекло не политически, а эстетически?
Ощущением духа. Я сделал выбор, который встает перед всеми нами. Когда оказалось, что мы потерпели поражение, это была метафизическая катастрофа, после которой я жил… причудливо. Из ельцинской России я почти ничего не запомнил. Я трудился в глубочайшем подполье, приведя себя в состояние, когда я опять не отличал Ельцина от Горбачева. Но искра высокого духа, подхваченная в ту катастрофическую ночь, не покидает меня до сих пор.
Можно ли сказать, что вы как художник родом из 1990-х?
Ну, только в сугубо календарном смысле. В художественном смысле я в эту пору вырос и возмужал, а выставляться начал раньше, вместе с первыми неформалами 1980-х.
Среди всего пестрого разноцветья – металлистов, псковских индеанистов, хиппи, панков – я был аристократом, эдаким мальчиком Евграфом (герой песни Бориса Гребенщикова. – Прим. ред.). Сами же 1990-е, которые многие теперь называют золотым веком искусства, были временем невыносимого существования, тотального обрушения.
Конечно, художник может очень продуктивно жить в таких условиях. Это было идеальное время для актуального искусства, для того чтобы взять нечто, приделать к нему подпись и прославиться. Любой, кто так делал, не получал от критики ничего, кроме комплиментов. Сложно только сказать, чего в этом было больше, искусства или актуальности.
В 2000 году вы организовали группировку «Фонд спокойного благоденствия», сокращенно – Ф.С.Б.
Да. XXI век стал веком обретения распавшихся форм. Давайте я объясню на себе. Живопись на протяжении всей своей истории стремилась к трехмерности на двухмерном полотне. Великие художники прошлого задавали форму, воплощали которую зачастую их ученики. В моем случае мне было важно все, от начала до конца, сделать самому. И в конце концов я нашел ту технику, которая наиболее отвечала моей задаче, – ручную печать. Я стал рисовать на холсте ладонями, пытаясь с помощью их отпечатков принести на этот холст трехмерность, объем, личное, персонифицированное отношение. Некоторые работы давались с пятого, с седьмого раза, некоторые не давались вовсе. Вот такой традиционализм. Меня просто развернуло в сторону от актуального искусства, от всего этого постмодернистского мейнстрима. В споре иконоборцев с иконопочитателями я на стороне последних.
Вы еще и стилист Евразийского союза молодежи.
Давайте уточним: я евразиец по убеждениям, но те, кто всерьез воспринимают мою должность в этой структуре, не чувствуют иронии, заложенной в ее названии.
А что значит «евразиец по убеждениям»?
Евразийство – это объединительное движение, которое вовлекает исторически тяготеющие к нам народы в орбиту евразийской, а не западной цивилизации. Это идея о России как об особом евразийском континенте с уникальной культурой.
Это также традиционализм, непрерывный поиск традиции, которая является материнской и корневой по отношению ко всем прочим традициям, утвердившимся в Евразии.
К чему призывают ваши работы в этом свете?
Наша цивилизация может физически прекратиться, мы уже заглядывали в пропасть небытия, в том числе и в 1990-е годы. И в этом контексте мои работы призывают к мобилизации духа.
Чем вас привлекают одиозные исторические герои вроде Ивана Грозного, о котором вы сказали в интервью Михаилу Елизарову: «Чем больше изучаю его эпоху , тем больше поражаюсь, ошибался ли он вообще когда-либо»?
Да, я читаю апологетику Ивана Грозного. Это первый царь на русском престоле, и именно он сфокусировал на себе всю проблематику русского, а точнее, евразийского возрождения. Сталин был его последователем. Их эпохи – это времена, когда другие евразийские народы признали русскую правду, времена русского мессианства, преодолевшего границы национального.
Вы видели фильм «Царь» Павла Лунгина?
Видел. Это омерзительно: затянувшийся эпилептический припадок. Смотрите картину Эйзенштейна.
То есть опричнина и репрессии, по-вашему, имеют оправдание?
Было множество злодеяний и до, и после, но мы устояли, и значит, эти жертвы принесены не напрасно.
Ваши социальные взгляды побуждают некоторых критиковать вас как художника. Прошлый год у вас был не из легких.
На самом деле я считаю его годом своей победы. Во-первых, важен сам факт награждения премией Кандинского. Вторым значимым событием стала встреча с президентом Чечни Рамзаном Кадыровым в только что отстроенном Государственном театрально-концертном зале в Грозном.
Кстати, это был уже второй президент, с которым я виделся, – до того под неприятельским огнем встречался с президентом Южной Осетии Эдуардом Кокойты. Я приобрел огромное количество сторонников, сайт, который я хотел сделать образцовым, действительно стал таковым, его посетило около ста тысяч человек. Вручение премии способствовало популяризации евразийского мироощущения.
В этом году я много выступал перед студентами, курсантами, журналистами и ни разу не столкнулся с неприятием или враждебностью. Существа, напавшие на меня сейчас, пребывают в некой виртуальности, их нет в моем онтологическом пейзаже. И никогда не будет.
Почему для вас была так важна встреча с Кадыровым?
Когда-то я написал его портрет и подарил ему. Теперь мне было предложено сделать выставку, посвященную жизни его отца – Ахмата-хаджи Кадырова. Я тут же отозвался.
Это важно, потому что Чечня – единственная точка в России, где православные воевали с мусульманами. Это ужасная и невыносимая ситуация. Мы, евразийцы, понимаем, какое значение имеют взаимоотношения православия и ислама на континенте. И то, что Ахмат-хаджи Кадыров остановил эту войну, имело планетарное значение. В евразийстве существует традиция мирного сосуществования религий. И я ощущаю положительное отношение моих православных соотечественников к исламу. Да, бывают эксцессы, но это исключение.
Вы говорите серьезно. Но все до сих пор уверены, что и ваш кадыровский цикл, и работа «Братья и сестры», с людьми, слушающими знаменитую сталинскую речь, – это не более чем игра.
Все уравнивающий, ироничный и плюралистичный постмодерн не предусматривает другого мнения. Раз все игра – значит, и ты игра, и то, что ты делаешь, тоже прикол. Постмодерн готов воспринять серьезность как элемент прикола, но при этом не допускает, что ты можешь иронизировать в процессе серьезного высказывания. Моя задача не играть, а утверждать, собирать, возвращать, и это самая главная мысль в нашем разговоре.
Досье Алексей Беляев-Гинтовт
1993 год. «Ю-87».
Галерея «Риджина», Москва
Первый большой проект, сделанный для галереи «Риджина» в соавторстве с Кириллом Преображенским. Гигантский самолет из валенок, памятник художнику и гитлеровскому авиатору Йозефу Бойсу. Никакой будущей эстетизации величия и тоталитаризма в «Ю-87» не угадывалось, разве только масштаб.
2001 год. «Новоновосибирск».
Русский музей, Петербург
Полотна, созданные при помощи нескольких тысяч шариковых ручек Bic. Новоновосибирск – это, по задумке, город городов, предел величия и функциональности, где памятники, к примеру, одновременно являются ракетными установками. Он выстроен в геометрическом центре России исключительно для ученых, героев, воинов и богов. Обывателям в нем места нет.
2006 год. «Почва».
«Якут-галерея», Москва
Кресты, рубиновые звезды, Иван Грозный, Ленин в саркофаге Мавзолея, рабочий и колхозница. Славянофильство, ради убедительности прочувствованное на тактильном уровне: все работы выполнены в технике ручной печати, то есть нарисованы пальцами через трафарет.
2008 год. «Родина-дочь».
Галерея «Триумф», Москва
Проект, получивший премию Кандинского и вызвавший ожесточенные споры, разом сделавшие из гражданина Гинтовта не то фашиста, не то зарвавшегося патриота, но в любом случае сыгравшие художнику Гинтовту на руку. Напряженные мускулистые тела и грубые профили – защитники Родины выглядели весьма убедительно и достоверно. В отличие от самой Родины, которая представала то мухинской колхозницей, то непостроенным Дворцом Советов в Москве, который вместо памятника Ленину увенчан статуей Аполлона.
2009 год. «Хадж Ахмата-хаджи».
Государственный театрально-концертный зал, Грозный
Первая выставка современного искусства в Чечне. Эпическая серия, состоящая из дюжины портретов первого президента республики Ахмата Кадырова. Кадырова-ребенка здесь, конечно, нет. Есть Кадыров – мальчик и муж, есть воин-герой, есть мудрец в соответствующем мифологическом окружении: голуби мира, свежевспаханные поля, боевые самолеты.
Вот уже год вокруг Беляева-Гинтовта не утихают скандалы. В конце 2008-го он под свист и улюлюканье арт-сообщества получил престижную премию Кандинского за работы в духе советской имперской эстетики. Теперь ему, как он утверждает, приписали авторство листовки Евразийского союза молодежи, в которой галерист Марат Гельман и еще некоторые арт-деятели обвиняются в насаждении «дегенеративного искусства» и объявляются «врагами русского народа».
Что за скандал во круг текста, в котором вы обвиняете нескольких героев арт-мира в оскорблении святынь и предлагаете им отправиться на нары?
Я не произносил тех слов о нарах и дегенеративном искусстве, которые мне сейчас приписывают. Кто-то где-то понял что-то по-своему и написал. На самом деле я ни словом, ни делом не обидел ни одного художника. Может быть, это и бесит так людей, которые затеяли в отношении меня травлю. Больше ничего не буду про них говорить. Знаете, в древности было известно, что упоминание низших духов немедленно ведет к их появлению, поэтому я в ответ молчу.То есть текст для листовки с призывом выйти 4 ноября на митинг против дегенеративного искусства вы не писали?
Во-первых, меня в это время не было в Москве. Во-вторых, никакой листовки и не существовало. Я бы очень хотел знать, кто автор этой провокации.
Вы как-то противостоите травле?
Я понимаю, что это нормально. Травили Блока, травили Маяковского, Гумилева, Клюева. История запомнила имена организаторов всего этого.
Подаете в суд на клеветников?
Не хотелось бы уходить в уголовщину, но могу сказать, что в прокуратуре с большим интересом читают их заявления, ибо каждый из них набрехал на несколько уголовных статей.
Будет ли какой-то ответ вашим недоброжелателям в форме художественного высказывания?
Конечно. Сейчас я работаю над огромным проектом «Евразийский космопарад на Красной площади». Это будет солнечное шествие традиции по священным камням главной площади страны. Он будет показан весной в московской галерее «Триумф» и еще на нескольких площадках.
Советская эстетика – это своего рода ваша визитная карточка. Как вы сами жили в СССР?
Детство у меня было совершенно обычное: я отчетливо ощущал, что живу в огромной и самой счастливой стране мира. И пионером, конечно, был, хотя и своеобразным, – пионером-волчонком, вроде бы похожим на других, но по сути совершенно иным. Я никогда не растворяюсь в коллективе, даже если внешне это выглядит так.Вам это ставили на вид? Разбирали на собраниях?
Конечно, и в школе, и в архитектурном училище, и в институте. В любом месте мой конфликт с тогдашней номенклатурой происходил неминуемо. Мне ставили в вину резкий индивидуализм. Так, в 1985 году в МАРХИ меня периодически ловили два военкомата, районное и центральное отделения милиции и КГБ.
Вы ходили в 1989 году на референдум о сохранении СССР?
Нет, не ходил. В 1989 году я проживал в расселенном доме, где не было телевизора, и до 1991 года не отличал Ельцина от Горбачева.
И тем не менее в 1993-м вы были в числе защитников Белого дома. Как произошло это превращение аполитичного художника в гражданина?
Тогда я оказался в эпицентре событий и перемещался от одного лагеря к другому. Я не мог не заметить разительного контраста между «либеральным», ярко освещенным лагерем, куда подвозили еду, музыкальные колонки и стройматериалы, и баррикадами защитников Белого дома, где над собравшимися витал высокий дух. В полной темноте строители оборонных баррикад вдохновлялись гражданскими гимнами СССР, «Вставай, страна огромная» и «Варшавянка». В эту ночь произошла моя гражданская инициация.
Вас это привлекло не политически, а эстетически?
Ощущением духа. Я сделал выбор, который встает перед всеми нами. Когда оказалось, что мы потерпели поражение, это была метафизическая катастрофа, после которой я жил… причудливо. Из ельцинской России я почти ничего не запомнил. Я трудился в глубочайшем подполье, приведя себя в состояние, когда я опять не отличал Ельцина от Горбачева. Но искра высокого духа, подхваченная в ту катастрофическую ночь, не покидает меня до сих пор.
Можно ли сказать, что вы как художник родом из 1990-х?
Ну, только в сугубо календарном смысле. В художественном смысле я в эту пору вырос и возмужал, а выставляться начал раньше, вместе с первыми неформалами 1980-х.Среди всего пестрого разноцветья – металлистов, псковских индеанистов, хиппи, панков – я был аристократом, эдаким мальчиком Евграфом (герой песни Бориса Гребенщикова. – Прим. ред.). Сами же 1990-е, которые многие теперь называют золотым веком искусства, были временем невыносимого существования, тотального обрушения.
Конечно, художник может очень продуктивно жить в таких условиях. Это было идеальное время для актуального искусства, для того чтобы взять нечто, приделать к нему подпись и прославиться. Любой, кто так делал, не получал от критики ничего, кроме комплиментов. Сложно только сказать, чего в этом было больше, искусства или актуальности.
В 2000 году вы организовали группировку «Фонд спокойного благоденствия», сокращенно – Ф.С.Б.
Да. XXI век стал веком обретения распавшихся форм. Давайте я объясню на себе. Живопись на протяжении всей своей истории стремилась к трехмерности на двухмерном полотне. Великие художники прошлого задавали форму, воплощали которую зачастую их ученики. В моем случае мне было важно все, от начала до конца, сделать самому. И в конце концов я нашел ту технику, которая наиболее отвечала моей задаче, – ручную печать. Я стал рисовать на холсте ладонями, пытаясь с помощью их отпечатков принести на этот холст трехмерность, объем, личное, персонифицированное отношение. Некоторые работы давались с пятого, с седьмого раза, некоторые не давались вовсе. Вот такой традиционализм. Меня просто развернуло в сторону от актуального искусства, от всего этого постмодернистского мейнстрима. В споре иконоборцев с иконопочитателями я на стороне последних.
Вы еще и стилист Евразийского союза молодежи.
Давайте уточним: я евразиец по убеждениям, но те, кто всерьез воспринимают мою должность в этой структуре, не чувствуют иронии, заложенной в ее названии.
А что значит «евразиец по убеждениям»?
Евразийство – это объединительное движение, которое вовлекает исторически тяготеющие к нам народы в орбиту евразийской, а не западной цивилизации. Это идея о России как об особом евразийском континенте с уникальной культурой.
Это также традиционализм, непрерывный поиск традиции, которая является материнской и корневой по отношению ко всем прочим традициям, утвердившимся в Евразии.
К чему призывают ваши работы в этом свете?
Наша цивилизация может физически прекратиться, мы уже заглядывали в пропасть небытия, в том числе и в 1990-е годы. И в этом контексте мои работы призывают к мобилизации духа.
Чем вас привлекают одиозные исторические герои вроде Ивана Грозного, о котором вы сказали в интервью Михаилу Елизарову: «Чем больше изучаю его эпоху , тем больше поражаюсь, ошибался ли он вообще когда-либо»?
Да, я читаю апологетику Ивана Грозного. Это первый царь на русском престоле, и именно он сфокусировал на себе всю проблематику русского, а точнее, евразийского возрождения. Сталин был его последователем. Их эпохи – это времена, когда другие евразийские народы признали русскую правду, времена русского мессианства, преодолевшего границы национального.
Вы видели фильм «Царь» Павла Лунгина?
Видел. Это омерзительно: затянувшийся эпилептический припадок. Смотрите картину Эйзенштейна.
То есть опричнина и репрессии, по-вашему, имеют оправдание?
Было множество злодеяний и до, и после, но мы устояли, и значит, эти жертвы принесены не напрасно.
Ваши социальные взгляды побуждают некоторых критиковать вас как художника. Прошлый год у вас был не из легких.
На самом деле я считаю его годом своей победы. Во-первых, важен сам факт награждения премией Кандинского. Вторым значимым событием стала встреча с президентом Чечни Рамзаном Кадыровым в только что отстроенном Государственном театрально-концертном зале в Грозном.
Кстати, это был уже второй президент, с которым я виделся, – до того под неприятельским огнем встречался с президентом Южной Осетии Эдуардом Кокойты. Я приобрел огромное количество сторонников, сайт, который я хотел сделать образцовым, действительно стал таковым, его посетило около ста тысяч человек. Вручение премии способствовало популяризации евразийского мироощущения.
В этом году я много выступал перед студентами, курсантами, журналистами и ни разу не столкнулся с неприятием или враждебностью. Существа, напавшие на меня сейчас, пребывают в некой виртуальности, их нет в моем онтологическом пейзаже. И никогда не будет.
Почему для вас была так важна встреча с Кадыровым?
Когда-то я написал его портрет и подарил ему. Теперь мне было предложено сделать выставку, посвященную жизни его отца – Ахмата-хаджи Кадырова. Я тут же отозвался.
Это важно, потому что Чечня – единственная точка в России, где православные воевали с мусульманами. Это ужасная и невыносимая ситуация. Мы, евразийцы, понимаем, какое значение имеют взаимоотношения православия и ислама на континенте. И то, что Ахмат-хаджи Кадыров остановил эту войну, имело планетарное значение. В евразийстве существует традиция мирного сосуществования религий. И я ощущаю положительное отношение моих православных соотечественников к исламу. Да, бывают эксцессы, но это исключение.
Вы говорите серьезно. Но все до сих пор уверены, что и ваш кадыровский цикл, и работа «Братья и сестры», с людьми, слушающими знаменитую сталинскую речь, – это не более чем игра.
Все уравнивающий, ироничный и плюралистичный постмодерн не предусматривает другого мнения. Раз все игра – значит, и ты игра, и то, что ты делаешь, тоже прикол. Постмодерн готов воспринять серьезность как элемент прикола, но при этом не допускает, что ты можешь иронизировать в процессе серьезного высказывания. Моя задача не играть, а утверждать, собирать, возвращать, и это самая главная мысль в нашем разговоре.
Досье Алексей Беляев-Гинтовт
1993 год. «Ю-87».
Галерея «Риджина», Москва
Первый большой проект, сделанный для галереи «Риджина» в соавторстве с Кириллом Преображенским. Гигантский самолет из валенок, памятник художнику и гитлеровскому авиатору Йозефу Бойсу. Никакой будущей эстетизации величия и тоталитаризма в «Ю-87» не угадывалось, разве только масштаб.
2001 год. «Новоновосибирск».
Русский музей, Петербург
Полотна, созданные при помощи нескольких тысяч шариковых ручек Bic. Новоновосибирск – это, по задумке, город городов, предел величия и функциональности, где памятники, к примеру, одновременно являются ракетными установками. Он выстроен в геометрическом центре России исключительно для ученых, героев, воинов и богов. Обывателям в нем места нет.
2006 год. «Почва».
«Якут-галерея», Москва
Кресты, рубиновые звезды, Иван Грозный, Ленин в саркофаге Мавзолея, рабочий и колхозница. Славянофильство, ради убедительности прочувствованное на тактильном уровне: все работы выполнены в технике ручной печати, то есть нарисованы пальцами через трафарет.
2008 год. «Родина-дочь».
Галерея «Триумф», Москва
Проект, получивший премию Кандинского и вызвавший ожесточенные споры, разом сделавшие из гражданина Гинтовта не то фашиста, не то зарвавшегося патриота, но в любом случае сыгравшие художнику Гинтовту на руку. Напряженные мускулистые тела и грубые профили – защитники Родины выглядели весьма убедительно и достоверно. В отличие от самой Родины, которая представала то мухинской колхозницей, то непостроенным Дворцом Советов в Москве, который вместо памятника Ленину увенчан статуей Аполлона.
2009 год. «Хадж Ахмата-хаджи».
Государственный театрально-концертный зал, Грозный
Первая выставка современного искусства в Чечне. Эпическая серия, состоящая из дюжины портретов первого президента республики Ахмата Кадырова. Кадырова-ребенка здесь, конечно, нет. Есть Кадыров – мальчик и муж, есть воин-герой, есть мудрец в соответствующем мифологическом окружении: голуби мира, свежевспаханные поля, боевые самолеты.
Комментарии (0)