Дмитрий Медведев

Тележурналист и член Общественной палаты России Николай Сванидзе в соавторстве с супругой Мариной написал книгу о президенте РФ, которая в сентябре выходит в издательстве «Амфора». В ее основу легли диалоги авторов с Дмитрием Медведевым. «Собака.ru» публикует фрагменты бесед, в которых лидер страны рассказывает о своей семье, первой любви и музыкальных пристрастиях.

О СЕМЬЕ

С.: Кто ваши родители по профессии?

М.: Отец был технологом. Он всю жизнь занимался дисциплиной, которая для меня была малопонятной. Именовалась она «Процессы и аппараты химической технологии». Он преподавал в Технологическом институте имени Ленсовета в Ленинграде, самозабвенно занимался наукой, но при этом имел свою позицию, и из-за этого у него, как я понимаю, периодически были проблемы. Он считал, что на кафедре с наукой не очень хорошо, что все погрязли в рутине. Пытался какие-то свои подходы продвигать. Не буду скрывать: я не особенно интересовался его работой. Но помню, как в раннем детстве я где-то часов в десять, после программы «Время», отрубался под известную музыку, а потом, как любой ребенок, просыпался. Смотрел, что происходит, вернулась ли мама. И когда я выходил из комнаты в час или в два часа ночи, у отца всегда  горел свет. Он сидел и что-то писал. Меня это тогда поражало. И потом уже утром, в шесть, в полседьмого, он вставал и опять продолжал писать. На столе у него лежали горы каких-то бумажек, огромное количество книг. Мама вместе со своей сестрой-близнецом закончила филологический факультет Воронежского университета. Году в 1964-м уехала в Ленинград, в аспирантуру, но ее научная карьера сложилась хуже, чем у отца. Вскоре после того, как они встретились, мама забеременела, и в 1965 году появился я. Впоследствии она предпринимала разные попытки вернуться к работе. Работала и в школе, и в Педагогическом институте имени Герцена – преподавала русский язык и русский как иностранный. Потом появилось еще одно хобби: она окончила курсы и стала экскурсоводом в Павловском дворце. Этот период я хорошо помню. У нас никогда не было дачи, но каждое лето мы снимали на три месяца маленький деревянный дом в Павловске. Дом – это, наверное, слишком громко сказано, мы арендовали всего одну-две комнаты. И мама каждое утро вела экскурсии по дворцу и по парку. Я часто ходил с ней, мне это нравилось, особенно хороши были экскурсии по парку. Прогулки длились часа два или два с половиной. По-моему, это лучший царский пригород из всех, что есть в России. Прекрасный пейзажный парк и прекрасный классический дворец. В общем, об этом периоде у меня остались очень хорошие воспоминания. Но больше к науке мама не вернулась.

С.: А свою родословную вы знаете?

М.: Недавно для меня нарисовали мое древо по отцу – с XVIII века там фигурируют курские крестьяне. В Европе практически любой крестьянин знает, как звали его пращуров в XVII–XVIII столетиях. Там сохранились книги по родословным, какие-то метрические записи в церквях: кто у кого родился и на ком женился. У нас ничего этого не осталось. В последние годы люди стали проявлять к этим вопросам больше интереса. Я тоже стал более внимательно относиться к прошлому своей семьи, но ничего принципиально нового для себя не обнаружил. Мои родственники по отцу происходят из Курской губернии. Недавно мне отдали родословную роспись потомков Михаила Медведева, рожденного в 1725 году. Моя бабушка была дочерью питерского рабочего. Во время Первой мировой войны он пропал без вести, после чего она и переехала из Питера в деревню под Курск. Там в достаточно юном возрасте познакомилась с моим дедом – Афанасием Федоровичем Медведевым. Он происходил из крестьянской семьи и, конечно, делал революцию. Сначала в деревне у себя устанавливал советскую власть, насколько я знаю, участвовал в коллективизации. В 1930-е годы окончил специальные курсы и пошел по партийной линии. Во время войны был политруком, воевал на Малой земле. С Брежневым, правда, не встречался. По его воспоминаниям, там был кромешный ад. Мне врезалось в память, что дед всегда собирался на поезд часа за четыре, – военная привычка, которую ничем невозможно было перебить. Он был партийным работником, за ним была закреплена машина, тем не менее он приезжал на вокзал заранее – на тот случай, если поезд раньше подадут или они не втиснутся в вагон. Дед работал первым секретарем райкома партии на Кубани, очень верил в социалистические идеалы. Был чрезвычайно искренний человек и абсолютный бессребреник. Бабка всю жизнь на него ругалась за то, что, когда в 1950-е годы его решили наградить, он постеснялся и взял золотые часы, хотя мог взять автомобиль «Победа». Эти часы – подарок Хрущева – достались мне по наследству: отец их носил, теперь они у меня хранятся. Дед был членом компартии больше шестидесяти лет. Хотя и дорос до первого секретаря райкома, но идеалист был до мозга костей. Достаточно долгую жизнь прожил – умер в возрасте девяноста одного года. Застал все, что можно было застать: и перестройку горбачевскую, и новые времена. Так получилось, что я с ним не очень много в этот период общался. К тому же он стал старенький, и мы его берегли. Старались на некоторых вещах его внимание не акцентировать, чтобы не разочаровать совсем под конец жизни. Он прожил очень цельной личностью.
Мой отец окончил институт на Кубани, а потом поступил в аспирантуру в Ленинграде, где всю жизнь занимался наукой. Там же он встретил мою мать. Мама происходит из Белгородской области. Ее мама, моя бабушка, носила говорящую фамилию – Ковалева, ее отец был кузнецом. Там есть городок Алексеевка, где было много Ковалевых, Кузнецовых, Сухопаровых, – все они занимались тогда кузнечным делом. Насколько я понимаю, это была вполне благополучная ремесленная семья. Судя по фотографиям, которые мне не так давно передала моя тетя, мои предки выглядели по тем временам вполне респектабельно – такие крепкие ремесленники.

Фамилия моих родственников по маминому отцу – Шапошниковы. Я немного помню прадеда, он действительно шил шапки, как и многие в его семье. Дед работал в разных местах, воевал. У него такой яркой биографии, как у деда по отцовской линии, не сложилось. Но всю жизнь они оба старались прокормить семью. У меня в памяти осталось, как тот и другой все время приносили домой продукты. Причем они считали это своей главной миссией, особенно когда вышли на пенсию. Ходили в магазины, использовали какие-то ветеранские льготы, покупали колбасу. В Ленинграде, где жили мы, снабжение все-таки было поприличнее: были колбаса, масло, сыр, консервы. Ни в Воронеже, где жили родственники по материнской линии, ни в Краснодаре, у родственников отца, этого не было. Когда я приезжал туда в детстве, всегда удивлялся, как там люди жили. Пустые полки – грустное зрелище. Единственное благо – на Кубани всегда хватало фруктов.

С.: Вы помните какой-нибудь свой детский сон?

М.: Есть опасность начать фантазировать.

С.: Самый первый сон, который я запомнил, был связан с материальным миром. Мне приснилось, что я езжу по коммунальной квартире, в которой мы жили, в детской машинке. Вам что-то подобное снилось?

М.: Вы знаете, у меня тоже была подсознательная мечта, которая долго не могла реализоваться. Мне почему-то довольно рано начали сниться цветные телевизоры. В этом я уверен, так как благодаря им понял, что вижу цветные сны. Помню, как дед с бабкой в Краснодаре купили огромный телевизор. По тем временам это было очень запоминающееся событие. Коробка страшная, телевизор огромный. Я еще потом смотрел по нему Олимпиаду 1980 года. Снился он мне достаточно долго. А когда я стал уже взрослым человеком, в нашей стране вообще ничего невозможно было купить. Я уже окончил университет, мне был двадцать один год, у меня были деньги, и их вполне хватало, чтобы приобрести технику, которая всегда меня интересовала, а я не мог купить телевизор – его просто невозможно было достать в стране.

О РОМАНЕ С ЖЕНОЙ

С.: Вы помните свое первое романтическое переживание?

М.: Оно связано с моей женой. Было это в седьмом классе, на зимних каникулах. Мы виделись и раньше, но ближе познакомились во время совместных прогулок, которые нас захватили и увлекли. Мне было четырнадцать лет, она училась в параллельном классе. И с этого началась отдельная большая страница в моей жизни. У каждого ребенка в детстве есть свои этапы развития. Во втором-третьем классе нас очень интересовали динозавры. Мы их изучали, рисовали, обсуждали. Более того, я выучил всю периодизацию развития Земли, начиная от архейской эры и кончая кайнозойской. Для второго класса это было совсем неплохо и производило впечатление на слабонервных учителей. Классе в четвертом-пятом я увлекся химией, которой тогда не было в числе моих предметов, опыты ставил. Потом спорт начался. Мы ходили на тренировки по три-четыре раза в неделю, а потом все это закончилось в один момент. Началась новая жизнь. Погружение во взрослый мир происходило для меня очень мощно. Как у всякого человека, у меня было ощущение, что мое чувство – самое сильное чувство в мире. Наш роман происходил на глазах у всей школы. Учителя относились к этому по-разному, мы ведь учиться перестали, гуляли вместе на переменах, уходили с уроков.

С.: У вас с самого начала была взаимность?

М.: В целом да. Наши отношения развивались, изменялись. Естественно, случались и разлады. В итоге я доучился до того, что в десятом классе у меня был «неуд» по поведению в первом полугодии и почти одни тройки. Все было очень плохо. Родители были крайне недовольны. Я мог прийти только на один урок и не переживать по этому поводу. Но когда я почувствовал, что наши отношения вполне меня устраивают, я понял, что нужно хорошо окончить школу. Мужской разум сработал, и за два месяца я ликвидировал все долги, окончил школу весьма неплохо: получил лучшие отметки по химии, английскому языку, еще по каким-то предметам.



О МУЗЫКЕ

С.: Как называется песня, которая сейчас звучит?
(Разговоры с Медведевым по желанию собеседников проходили под музыку. – Прим. ред.)

М.: Lalena. Deep Purple. Великолепная вещь, кстати.

С.: Как сейчас помню: лето после первого курса, 1973 год, археологическая экспедиция под Смоленском. На всю компанию был один магнитофон.

М.: Бобинный или кассетный?

С. Кассетный.

М.: Это было круто!

С.: Еще бы! Его все время крутили, слушая всего три записи, которые до сих пор у меня в ушах: диск Энгельберта Хампердинка, опера «Иисус Христос – суперзвезда» в оригинальном исполнении и диск Deep Purple.

М.: Какой диск, не помните?

С.: Ну как же, Machine Head.

М.: Я тоже начал свое музыкальное образование с Энгельберта Хампердинка. Его пластинку купила мама, и я долго слушал ее вместе с ней – мне эта музыка понравилась. Потом у меня появился свой собственный магнитофон. Сначала на нем звучала ABBA, а потом кто-то притащил мне пластинку Deep Purple. И в этот момент произошло полное изменение моих музыкальных вкусов: я просто влюбился в хард-рок. Первая пластинка Deep Purple, которую я услышал, называлась Who Do You Think We Are? Вторая была Deep Purple In Rock. Machine Head появилась позже. По качеству они были чудовищного уровня. Когда позже я получил возможность слушать музыку на настоящих пластинках, я был даже разочарован: количество недосказанностей и нюансов в этих ужасных записях было таким, что мне казалось, что музыка подавляет, уносит куда-то. А потом оказалось, все как положено: бас-гитара, соло, барабаны, клавишные и вокал. Когда я в первый раз на своем бобинном магнитофоне поставил Into the Firе, я подумал, что это звуки, которые доносятся с неба. В школе у нас эту музыку любили и слушали. Более того, у нас даже дискотеки проходили иногда, как ни странно, под утяжеленный рок-н-ролл, а то и под хард-рок. В девятом-десятом классах я даже вел дискотеки – так мне это было интересно. Учителя всегда смотрели список композиций, которые можно было поставить. А мы разными обманными способами убеждали их, особенно завуча по воспитательной работе, что все в порядке. Было довольно смешно, когда мы объясняли, что не занимаемся никакой пропагандой. Для меня это в каком-то смысле были первые навыки общения с аудиторией. Мне тогда очень хотелось обзавестись хорошей аппаратурой. Первое, что я сделал, когда у меня появились деньги, – купил себе хорошую советскую технику: колонки, вертушку.

С.: Вы следите за музыкальными новинками?

М.: Я много работаю. К сожалению, у меня нет возможности отслеживать все новое. Я собрал весь свой любимый классический хард: Deep Purple, Led Zeppelin, Black Sabbath, записи групп второго эшелона. Не буду скрывать, наиболее сильные эмоции я испытываю тогда, когда слушаю старые вещи, но это не значит, что я консерватор. Deep Purple – ребята совсем взрослые, они сейчас не так много делают, но недавно приезжали в Россию, прыгали босиком по полной программе.

С.: Из наших исполнителей кого предпочитаете?

М.: В свое время я слушал музыку ленинградского, московского, свердловского рок-клубов. Довольно сильное впечатление на меня произвел живой концерт «Машины времени» в «Юбилейном» в Ленинграде, в 1978 или в 1979 году. В начале 1980-х годов мы ходили на концерты практически каждую неделю – на «Алису», «Аквариум» и массу других команд, названия которых теперь стали забываться. В последнее время я стал более толерантным: если в шестнадцать лет всякая музыка, кроме харда, мне казалась пустой попсой и я считал просто невозможным ее слушать, а тем более пропагандировать, то сейчас я стал интересоваться даже качественной поп-музыкой. Стал слушать джаз, чего раньше тоже не делал. Человек, который слушал хард-рок, рано или поздно приходит к джазу и классике.

АВТОРЫ
Николай и Марина Сванидзе
Николай Сванидзе – тележурналист. Окончил исторический факультет МГУ, некоторое время работал преподавателем истории со знанием иностранного языка. В 1992 году стал комментатором программы «Вести», потом был автором и ведущим программ «Контрасты», «Подробности», «Зеркало». С августа 1996-го – заместитель председателя ВГТРК по информации, директор информационной программы «Вести», обладатель высшей телевизионной награды «ТЭФИ». Марина Сванидзе – также историк по образованию, в соавторстве с мужем написала книги «Исторические хроники с Николаем Сванидзе», «Дмитрий Медведев».

«Эта книга – не биография президента Дмитрия Медведева, хотя информацию биографического характера из первых уст в ней почерпнуть можно. Она не претендует также на регулярное изложение всей системы взглядов президента России на политику и жизнь. Дело в том, что темы задавались нами и отражают наши представления о важности тех или иных вопросов и проблем»