Лариса Ивановна Голубкина

Журнал «Собака.ru» продолжает проект – серию интервью, в которых с выдающимися актрисами беседуют известные журналисты, режиссеры и актеры, – и публикует диалог народной артистки России Ларисы Ивановны Голубкиной с актером Александром Лушиным.

Бьюсь об заклад, анекдоты про поручика Ржевского начались после выхода фильма «Гусарская баллада», где молодой Юрий Яковлев, игриво подмигивая, распевал: «Давным-давно, давным-давно, давны-ы-ым-давно!» Подпевала ему барышня, переодетая гусаром. Потом она же строила из-за очков глазки своему мужу Андрею Миронову в картине «Трое в лодке, не считая собаки». Сегодня с этой барышней мне предстоит поговорить по телефону. Волнуюсь. Даже с близкими по телефону особенно не болтаю, а тут с незнакомым, уважаемым человеком. С замиранием сердца, еле попадая пальцами в нужные кнопки, набираю заветный номер. «Алло!..» И вот мы уже разговариваем как старые добрые знакомые.

Лариса Ивановна, расскажите о своем самом ярком детском воспоминании.

Из раннего детства я совсем ничего не помню, кроме войны. Из более позднего сохранились только самые нежные воспоминания. Это было счастливое время: чистое, светлое, органичное во всем. Я жила в Москве, но на лето меня отправляли в Калужскую область. И я хорошо помню все эти рассветы, закаты, грозы, дожди, выгон скота в поля. Помню, как собственными руками принимала роды теленка, как собирала малину и землянику. Помню вкус картошки со сметаной, приготовленной в печи, вкус свежего творога. И сейчас, когда ем творог, я всегда вспоминаю тот вкус, вкус детства.

Я знаю, что ваш отец был строг и даже мысли не допускал о том, чтобы вы выбрали актерскую профессию.

Отцу, по-моему, было года двадцать три, когда я родилась. Он считал, что детей надо воспитывать в строгости, мог носиться за мной по комнате из-за того, что я в домашнем задании по математике что-то неправильно разделила… Никогда ничего не объяснял, я должна была сама все понимать. И по поводу актерской профессии – да, он считал ее несерьезной. Нельзя, говорил, быть артисткой – и все тут. А кем быть? Никаких других вариантов не предлагалось. Но у меня претензий к отцу нет. Это сейчас многие дети ноют: меня не так учили, не так одевали, не так воспитывали. Я росла в то время, когда это было недопустимо. Для нас было счастьем, что родители остались живы во время войны. К тому же у меня была очень мудрая мама, она все время смягчала наши отношения с папой. Да, может, и хорошо, что меня воспитывали так строго. Отец являлся авторитетом, у меня был страх перед ним. И этот страх до определенного возраста был полезен. Занесет, а ты побаиваешься папу, и тебя это немножечко осаживает.

Но все же вы отправились поступать в театральный институт за спиной у отца?

Папа был военный, служил в Германии. Сначала и я там жила, но потом вернулась в Россию. Мама моталась туда-сюда: то ко мне, то к отцу. И вот когда я вышла из-под отцовского присмотра, я серьезно занялась пением. Вообще, я в шутку говорю, что начала петь, как только родилась. До поры до времени папа с мамой говорили: «Лариса, хватит петь, иди делай уроки». А тут появилось больше свободы, и я стала заниматься в музыкально-патриотическом училище параллельно со школой. И решила поступать в театральный по специальности «актриса музыкального театра и оперетты». Папа в тот момент еще был в Германии, мы с мамой ему уже после сообщили: «Извини, вот так получилось!» А на втором курсе я снялась в кино. И тут уж деваться некуда, он признал мой выбор.

Но само решение поступать в театральный не было принято из духа противоречия?
Нет. Мне всегда хотелось быть артисткой. И меня очень поддержала одна дама из нашего дома, которая когда-то сама играла в театре. Она сказала: «Даже не вздумай идти ни на какой биологический факультет, как хочет твой папа. Пойди попробуй поступить в театральный институт. Я уверена, что тебя примут».

Обычно люди старшего поколения, связанные с театром, отговаривают своих детей идти в эту профессию.

Она видела мою органику, слышала мой голос и сказала: «Ты просто попробуй, а потом решишь: надо оно тебе или нет». В ГИТИСе у меня сразу попросили документы. Я только спела что-то и прочитала стишок, тут же вызвали директора, сказали ему: «Смотрите, какая девушка», – и приняли меня. А после первого курса к директору института пришли киношники пробовать студенток на «Гусарскую балладу» и спросили: «Нет ли у вас девочки подходящей?» Директор им ответил: «Есть. Вот Голубкина точно сможет сыграть эту роль».

То есть он стал вашим первым продюсером?
Наверное, да. Очень смешной у нас был директор, Матвей Алексеевич Горбунов. Когда приходили пробовать на роль Наташи в «Войну и мир» Сергея Бондарчука, он тоже меня предложил. А я говорю: «Нет, на Наташу я не пойду пробоваться, потому что не считаю себя Наташей!» Вы можете себе представить? Ничего себе характер! Я понимала, что Наташа – это точно не я. В отличие от большинства молодежи, мне не хотелось соваться куда попало. Я и в кино не хотела сниматься. Хотя в это никто не поверит, но так и было. Однажды был такой случай. Мне нравился один молодой человек, и когда я, радостная, показала ему фотографии с кинопроб «Гусарской баллады», он захотел показать их бабушке. А та, увидев фотографии, заявила, что он ни в коем случае не должен на мне жениться. Бабушка подумала, что если артистка, значит, гулящая баба. Мужчины тоже боятся известных девушек, думая, что в таких отношениях будут играть роль второго плана. Так на протяжении всей жизни у меня и получалось. И с Андреем Мироновым так вышло. Сначала я была известной, а уж потом он.

Вашим режиссером на фильме «Гусарская баллада» был Эльдар Рязанов. За пределами съемочной площадки вы общались?

С Эльдаром Александровичем я на всю жизнь сохранила очень хорошие, но не близкие отношения. У него всегда был свой круг: драматург Гриша Горин, актер Шура Ширвиндт. Это его ближайшие люди. Хотя он очень хорошо ко мне относился. Но он как был для меня дяденька Эльдар Саныч, так и остался, панибратства никогда не было.

А с поручиком Ржевским – Юрием Яковлевым – вы отношения поддерживаете?

Тем более! За сорок пять лет нашего знакомства мы только два раза ездили вместе с концертами, и то уже после смерти Андрюши. Помню, в 2002 году, когда праздновали сорокалетие «Гусарской баллады», Юрий Васильевич был с палочкой, у него болела нога. Я написала нам тексты, притащила ему ментик, сама была в гусарском костюме, и он, сидя на сцене, разыграл со мной сценку.

Отчего же вы не общались? Из-за занятости?
Я относилась к Юрию Васильевичу с пиететом, и он, и Игорь Ильинский (исполнитель роли Кутузова в «Гусарской балладе». – Прим. ред.) мастера, классные партнеры, у которых можно было черпать их энергию. Но в наше время разница в пятнадцать лет все-таки была существенной.

Можете сказать, что чему-то научились у Яковлева и Ильинского в профессиональном плане?

Нет, научиться и нельзя. Я считаю, что когда актеры попадают на сцену или на экран – сразу чувствуется, кто может что-нибудь, а кто не может. Мой преподаватель Иосиф Михайлович Туманов, когда набрал нас на первый курс, пришел в аудиторию и сказал: «Так, слушайте меня внимательно! Я вас ничему не научу. Я научу только дисциплине на сцене, голосу, сольфеджио, а все остальное зависит от вас».

Стало быть, вы считаете, актерское нутро никакими тренингами не наработать?

Если его нет, то взять уже неоткуда. Знаете, я выхожу на сцену – меня всю бьет в лихорадке. До сих пор. Сейчас хотя бы сознания не теряю, а было время, когда я вообще не понимала, что происходит. И когда я встречаю актера, который волнуется так же, как я, считаю, что это мой друг. А если он выходит такой свободный, все знает и еще тебе скажет: не так встала, не то сказала, – это уже не мой человек.

Никогда не жалеете, что выбрали эту профессию?
На сцене я каждый раз думаю: «Господи, какая же я счастливая». Многие из тех, кто сидит в зале, даже не понимают, какая радость выйти на сцену и петь или играть такой спектакль, как «Волки и овцы» по Островскому, и каждое слово вкладывать в душу каждого сидящего в зале, и не думать о том, что завтра мне нечего будет делать. В нашей профессии всегда есть что делать, можно бесконечно самосовершенствоваться.

Скажите, пожалуйста, а как получилось, что вы стали продюсером фильма о вашем супруге?

Это громко сказано, что я стала продюсером. Просто я очень хотела снять такой фильм, чтобы больше рассказать об Андрюше как об актере, как о человеке, который фанатически любил свою работу. Мне удалось уговорить двух человек дать денег на съемки. Вот и все мое «продюсерство».

А как вы себя чувствовали в роли ведущей телепередачи «Музыкальный киоск»?
Знаете, в советские годы статус телеведущей был невысок. Считалось, что работать на телевидении после удачных ролей в кино – это понижение. И меня все уговаривали: уходи, уходи. А мне безумно нравилось. И потом, когда передача шла уже без меня, я всегда гордилась, что была первой ее ведущей. Хотя у меня никогда не было мечты стать известной, стать звездой. Если бы я была понахальней, я, конечно, большего бы добилась в этом смысле. Вот сегодня в нашей профессии, я думаю, на первом месте стоит наглость.

Но ведь скромность всегда считалась одной из добродетелей.
Когда это было! Вы представьте: стоит женщина, глазки в пол опущены. Кому она теперь такая сдалась?

О времена, о нравы! Сменим тему. Много времени проводите с внуками?
Нельзя сказать, что много. Недавно у Ванечки был шестой день рождения, а у меня – концерт, после него сразу кинулась к любимому внуку, но дорога заняла два с половиной часа. «Я знал, бабушка, что ты мне цветы привезешь», – сказал внук.

Вы бы хотели, чтобы внуки выбрали актерскую профессию, как вы и ваша дочь Мария Голубкина? Или вы склонны предостеречь их от этого?

Их родители сами решат. Дети с трех лет катаются на коньках. У внучки, по-моему, какой-то спортивный разряд уже есть, хотя ей всего десять лет. Ваня играет на скрипке. Для меня главное, чтобы они были здоровы и чтобы выросли порядочными людьми.