Зинаида Шарко: «Если ты хороший артист, со сцены делай так, чтобы людям было лучше»

Репетиция закончилась чуть раньше, чем планировалось. Когда я вошел в гримерку, Зинаида Максимовна была уже там. Уставшая, но обещавшая. Мне стало даже как-то неловко, ведь мои намерения подкреплял диктофон с часовой кассетой. Прошел час. Кассета закончилась. И мне опять стало неловко: пришел с часовой кассетой! К Шарко! О чем думал?!

Накануне нашей встречи, Зинаида Максимовна, изучил немалое количество ваших интервью. Причем в последнее время, как мне показалось, их число не только не уменьшается, а, напротив, растет. Это уважение к профессии журналиста, к конкретному изданию с вашей стороны или просто не отказываете, если есть возможность не отказать?

Я вхожу в положение человека, который просит об этом. Иногда, бывает, какая-нибудь девочка молоденькая говорит: «От вас зависит моя дальнейшая жизнь, потому что если у меня будет удачное интервью с вами, то у меня открывается то, пятое, десятое…» Ну как я могу отказать? А потом, подозреваю, что такой интерес связан с тем, что нас так мало осталось. Я просто устала уже расставаться с моими друзьями, товарищами, с которыми так много прожито вместе, рядом. Может быть, поэтому интерес с каждым годом увеличивается…

Поскольку вы только что с репетиции, не могу не спросить, что репетируете.

Мы вводим нового артиста – Валерия Михайловича Ивченко – в наш любимый спектакль «Квартет», из которого ушел, к нашей великой скорби, Кирилл Юрьевич Лавров. Этот человек мне особенно дорог, потому что мы с Кирюшей Лавровым пятьдесят лет рядом были. Бок о бок, плечом к плечу. И вот сейчас его не стало. А спектакль прожил всего один сезон, но прожил замечательно. Мы успели побывать в Америке, в Канаде. И в Москве неоднократно. Это пьеса о том, как четверо бывших оперных звезд, англичане, оказались в доме престарелых: я, Кирилл Лавров, Олег Басилашвили и Алиса Фрейндлих. Первым на сцену выходил Лавров – и сразу аплодисменты. Потом выхожу я, Басилашвили, Алиса – всех встречали аплодисментами. Зритель очень хорошо нас принимал. У Алисы есть такой текст: «Какой квартет будем петь вместе, подумайте?! Нам всем вместе – почти триста лет!» Публика смеется. Я потом посчитала, нам действительно – только не почти, а уже – триста лет. И ничего смешного в этом нет, наоборот – прискорбно. Но зритель тем не менее смеялся. Я думаю, зритель радовался, что мы выходим и, слава Богу, что мы не в доме престарелых, а на сцене. На «Квартете» всегда аншлаги! Достать билет что в Москве, что у нас, в Ленинграде, практически невозможно. Как-то мы играли спектакль в Киришах и вдруг видим директора Русского музея – Владимира Гусева. В Киришах! Это двести километров отсюда. Оказывается, он не смог попасть на спектакль в БДТ, поэтому поехал в Кириши! А уж в Москве! Кто-то из очень важных людей, даже знаю кто, но не буду называть, срочно позвонил нашему продюсеру и сказал, что ему надо четыре билета, что он с семьей придет. Деваться было некуда. Продюсер наш вышел на улицу к театру и у спекулянтов за какие-то баснословные деньги купил четыре билета. А что в Америке творилось! Все билеты были раскуплены за первые три дня. Хотя уж какие только звезды туда не приезжают. Как правило, мы играли один, ну, в крайнем случае два спектакля в одном городе и ехали дальше. Так там зрители покупали билеты в следующие города и ездили за нами! На тот же спектакль! А как они нас встречали! Боженьки! Как они нас засыпали цветами! А в одном городе на нас просто лепестки роз сверху посыпались. Я поняла, в чем дело. Мы были для этих людей встречей с их молодостью, с нашей молодостью. Мы же играем для русскоязычной публики. Вероятно, эти люди уезжали туда молодыми, когда и мы были молодые. И БДТ был еще великим БДТ. А сейчас и они, и мы – постарели. И то, что мы на сцене, что перемахнули через океан из России в Америку, для них это такой подарок! И то, что мы, опять же, не в доме престарелых. Ну, там зрители просто рыдали…

Вы сказали: «когда БДТ был великим». Когда вы поняли для себя, что он уже не такой, как раньше, не было желания что-то поменять?
Нет, это мой дом. Я жизнь отдала этому дому. Великим он был, когда был Георгий Александрович Товстоногов. Когда у меня в молодости были творческие вечера. Когда меня спрашивали: «Кто ваши партнеры?» – и я сама себе завидовала! Ефим Копелян, Павел Луспекаев, Евгений Лебедев, Иннокентий Смоктуновский, Олег Борисов. Слава Богу, долгих лет жизни, – Олег Басилашвили, Сергей Юрский… Кирилл Лавров… Я отношу его еще сюда, в эту категорию, никак не могу привыкнуть, что его уже нет… Это же с ума сойти, какая компания! Георгий Александрович решал все, и он сделал из нас тех, кем мы являемся теперь. Но когда его не стало… Как же я покину родной дом?! И потом, эта гримерная, в которой мы сейчас находимся, – я же в ней жизнь прожила! Как же из родного дома можно уйти? Родной дом не бросают, что бы с ним ни происходило. Такой я человек. Не думаю, что могла бы прижиться в другом месте, смириться с другим коллективом.

И это невзирая на вашу любовь к перемещениям и путешествиям?

Так это же путешествия! Живу-то я у себя дома и с большим удовольствием возвращаюсь домой. Кстати, когда мы ездили с «Квартетом» по Америке, то все артисты, вся труппа, естественно, летала, а я ездила автобусом с постановочной частью. Это же замечательно: вот мы едем-едем, устали – на полянку сели, поели и поехали дальше. И песни мы пели, и чего только мы там не делали… А когда я была чем-то недовольна, то Люба, наша завтруппой, мне говорила: «Максимовна, веди себя прилично, а то самолетом отправим».

То есть вы неприхотливый путешественник?

Абсолютно! Мне главное – ехать! Смотреть в окошко. В Америке, например, были в таком местечке, где живут амиши. У них нет электричества, у них нет телевидения, они пашут плугами, мужчины ходят в таких канотье. И у них натуральное хозяйство. Это
так интересно!

Сами затронули эту тему! Телевизор! Дружите?

Первое, что я делаю, когда вхожу в дом, – включаю не свет, а телевизор. Мало того, я сплю только под телевизор. Он у меня не выключается.

Действует как хорошее снотворное?

Нет, знаете, я умею включать то, что идет по телевидению, в сны. Это замечательная штука. Я однажды видела сон, как будто ко мне на день рождения пришел Вахтанг Кикабидзе. Боже, сколько счастья было! Я слышала, как он поет, Боже мой… Кто же его пригласил? Кто ему сказал? Потом смотрю – Петросян… Какая сволочь сказала, что у меня день рождения?! Оказывается, шел концерт по телевидению! (Смеется.) А вообще, я вам скажу, у меня три года назад была тяжелая операция, слава Богу, прошла благополучно. Но два месяца я была прикована к постели и без конца смотрела «ящик», вставать мне было нельзя. И мне стало нехорошо и страшно за моего правнука Ванечку. Это главный мужчина в моей жизни. Ему сейчас пять лет, и если он будет воспитан на этом! А он уже очень любит телевизор. Поэтому мы стараемся впихивать ему книжки, читаем ему и его заставляем. Как-то он мне говорит: «А ты знаешь, что я в школу ходить не буду!» – «Почему?» – «А зачем? Цифры я знаю, буквы я знаю – чего мне там учиться? Потом, понимаешь, раньше я хотел быть летчиком-космонавтом, а теперь не хочу. Хочу по «ящику» выступать. А этому учиться не надо!»
(Смеется.)

Продолжим «ящиковую» тему. Никогда не задумывались над созданием какой-нибудь собственной программы? Или, может, телевизионные начальники обращались к вам с таким предложением?

Обращались. Я категорически отказываюсь, потому что это другой… даже не жанр, это другой вид искусства, наверное. В прошлом году, когда мы с «Квартетом» были в Москве, к нам пришли из программы «Жди меня». Надо было просто несколько слов сказать, кого разыскивают, кто пропал. Я зажалась так, как будто я никогда вообще в жизни на людях слова не говорила.

То есть это не из принципа?

Это не принципы, нет, просто мне трудно будет. Я на «Нике» была несколько раз, на «Кинотавре»… На одной из церемоний рядом со мной сидела Нина Усатова, уж артистка, слава Тебе, Господи! И опыт, и талант, и все что угодно. Ей надо было вручить «Нику» оператору. Она сидит, ее трясет: «Зина Максимовна, вот я что скажу...» – «Очень хорошо, – говорю, – замечательно». Вышла, сказала, возвращается – ее продолжает трясти. Полчаса прошло – все еще трясет. Я ей говорю: «Нина, все кончилось уже, успокойся». – «Как это тяжело!» Спектакль сыграть легче, чем сказать что-то своими словами.

Честно говоря, не думал, что кто-то на телевидении еще говорит своими словами. Но это так, ремарка. Лет восемь назад, когда мы с вами встречались – кстати, на телевидении, – по условиям программы вы могли выбрать для разговора из многих предлагаемых тем только одну. Вы тогда решительно остановились на цветах. Сегодня подтвердили бы этот выбор?

Да! Я, кстати, в этом году впервые посадила подснежники. Я же обычно выгоняю тюльпаны…

В холодильнике?

В холодильнике! А где же еще? У меня дачи нет. Как-то мне позвонили из журнала «Моя дача», кажется, и сказали, что хотят поговорить. Я им: «У меня нет дачи». Они: «Как – нет дачи? Ну, давайте мы приедем к вам, поговорим о том, что было бы, если б у вас была дача»… (Смеется.) Замечательная идея! А пока я специально купила большой холодильник, чтобы выделить хотя бы маленькое местечко для продуктов. А началось все в шестьдесят пятом году. Мы были в Англии, в Лондоне, в гостях, и хозяйка мне говорит: «Вот там сидит щуплый человечек, поинтересуйтесь – он миллионер». Познакомили меня с ним. Я у него спрашиваю: «Скажите, пожалуйста, куда вы тратите ваши миллионы?» – «С удовольствием скажу – на весну! Я летаю по всему свету за весной. Где сейчас весна, туда я и лечу!» Я поняла, что мне никогда за весной не угнаться, поэтому я устраиваю весну у себя дома, в холодильнике. Растения – живые существа, это доказано. И то, что растения реагируют на плохого человека и на хорошего по-разному, тоже известно. Я очень люблю фрезии, а тут вдруг выяснила, что они тоже клубневые, луковичные. Как увидела, сразу купила. Посадила их так же, как тюльпаны, как гиацинты. Через сорок пять дней достаю – одни чуть проклюнулись, у других – листья, а цветоносов нет. «Ну, – думаю, – ребята, не получилось у меня с вами романа!» И один цветок выставила на лестницу. Я знаю, что многие соседи подбирают. Ну, красивая такая ботва, листья мощные. А второй оставила у себя на окошке, не успела вынести. Утром, вы не поверите, просыпаюсь – три цветоноса! Неужели он так возмутился, что я в него не поверила?!

Это от страха, что на лестницу вынесете.

Наверное!

Есть ли роли, в кино или в театре, о которых вам не хочется вспоминать?
(После продолжительной паузы.) Да, пожалуй, есть… И то потому, что я вводилась в конвейер. Спектакль «Кадриль». Мне и пьеса не нравилась.

Почему не отказались?

Потому что репетировали с Валентиной Ковель, а с ней случилось несчастье, мне тогда позвонил Лавров и сказал: «Зина, выручай». Я говорю: «Она же в больнице. Это ее убьет, если вместо нее уже кого-то вводят». – «Она уже из больницы не выйдет». Мне пришлось выручать. Но играла я это с большим трудом. Тексты там какие чудовищные! Когда я что-то произносила, то просто от холодного пота задыхалась. Когда на долю Люси Макаровой выпадали пошлости жуткие, я думала: какое счастье, что это не я говорю. Хотя спектакль пользовался громадным успехом. Там речь шла о двух деревенских парах, которые в запале скандала решили поменяться мужьями и женами. Что само по себе – бред сивой кобылы. У «моего бывшего мужа» и Люси Макаровой был такой диалог: «А вы что, с Санькой на разных койках спите?» – «Давно». – «А мы с Лидкой еще стукаемся». Уже смешно. «У вас же сейчас самая пора!» – «Какая такая пора?» – «Ну, вы ж не беременеете!» Бурные аплодисменты…

Неожиданный переход от бурных аплодисментов: ваши отношения с политикой?
Во-первых, я не пойду голосовать. Потому что молоко, без которого я жить не могу, было пятнадцать рублей, а сейчас – двадцать один рубль. Те, кто должен был, уже рассердились, брови насупили. Так что то молоко, которое от страха не скиснет, обязательно подешевеет. Вот когда подешевеет, тогда и пойду голосовать. «Панорама», журнал, без которого я не могу жить, был пять-семь рублей, сейчас – десять.

Это рыночная экономика.

Я не пойду голосовать. Вот такое у меня отношение к политике.

А вдруг народ сказал бы: «Зинаиду Максимовну – в президенты!»

Не наше это дело. Если ты хороший артист, со сцены делай так, чтобы людям лучше было. Если ты хорошо делаешь свое дело – делай его на том месте, на которое тебя поставили. Я при всех вождях жила, которых только помнят. Все политики во все времена говорили одно и то же! Но ничего не меняется. Поэтому не надо трындеть.

А возможна ли какая-то параллель между политиками и артистами?

И те и другие играют роль, и те и другие бывают яркими и не очень.  Разница в том, что мы верим в театр, в то, что играем, в свое искусство. Сегодня вечером я верю в то, что я – не Зина Шарко, а Тамара Васильевна из «Пяти вечеров». Но не думаю, что политики так же верят в то, что они делают. Хороший театр, хороший спектакль может в политике сделать больше, чем болтовня. Это мое глубочайшее убеждение, я на этом воспитана. Ведь пятьдесят один год я только в этом театре работаю, но артисткой я была и до него. Когда Георгия Александровича спросили: «Как вы думаете, театр может переделать жизнь?» – он ответил: «Если бы я думал иначе, я бы этим не занимался».

Не так давно президент отвечал стране на вопросы в прямом эфире. Если бы у вас была такая возможность, о чем бы вы его спросили?
Почему дорожает молоко? (Смеется.)

С политикой разобрались. Другая всенародная страсть – футбол.

Я не увлекаюсь. А вот Кирилл Юрьевич! Он сумасшедший был. Давно еще, был какой-то его юбилей, я сижу рядом с ним. Вдруг какой-то мужчина встает, достает блокнот и начинает читать поздравление в стихах. Я спрашиваю: «Кира, кто это такой?» А он мне: «Уйди, а то убью. Это – Садырин!» (Павел Садырин – известный советский футболист, впоследствии тренер. – Ред.)

Театр – футбол, тут игра – там игра, режиссеры, исполнители, зрители, интриги…
Скажу, в чем сила футбольной команды. До такой степени я разбираюсь. В единении сила. Смотрела сейчас последнюю игру (имеется в виду матч Россия–Англия, 2:1. – Ф. Н.). Пока они не разозлились, во втором тайме, у них же ничего не получалось. А как разозлились – стали вместе играть. Вот и результат.

Новый год входит в число ваших любимых праздников?

Безусловно. Дни рождения мне последнее время мало нравятся. А Новый год… Дело в том, что елку разрешили только в тридцать восьмом. Мне было девять лет, очень хорошо помню, как первый раз в доме появилась елка, как мы ее украшали – делали из бумаги цепи, игрушек-то елочных тогда не было, – как вешали сушки, конфеты, мандарины. Потом вырезали из картона фигурки – каких-то петушков, зайчиков… Все сами делали. Помню, как папа поехал, где-то эту елку срубил, привез, сам крестовину сделал. Это абсолютно семейный праздник.

А что вы под Новый год попросите у Деда Мороза?

Я? Новые ноги! (Смеется.)

А что пожелаете читателям журнала «Собака.ru»?

Никогда не терять чувства юмора. Иначе нельзя!