Богословы

В эпическом романе «Сердце Пармы» его герои рассуждают о пределах божественного могущества, в историческом детективе «Золото бунта» – совершают неизвестное таинство православия, обряд «истяжения» души из тела. Недавно Иванов закончил сценарий к фильму Павла Лунгина об Иване Грозном, где вновь звучит тема Бога: поединок царя с митрополитом Филиппом – это борьба разных подходов к вере.

Судя по всему, предмет нашей беседы очень важен для вас как для писателя.

Да, важен. Но именно как для писателя. Как человек я разберусь с этой проблемой сам, без романов. Не буду свое личное богоискательство впихивать в литературу, потому что не занимаюсь самовыражением. Тем более не учреждаю секту и не миссионерствую. А для писателя эта проблема не может не быть важной, поскольку все люди так или иначе самоопределяются в мире, в том числе и по отношению к Богу. Следовательно, этому занятию должны предаваться и персонажи книг.

Кто из ваших героев достиг самых гармоничных отношений с Богом?

По-моему, с Богом не может быть гармоничных отношений. Можно ли быть в гармоничных отношениях со всемирным тяготением? Не зря ведь святые – люди, достигшие максимального результата в стремлении к Богу, – всегда говорили о своей мерзости, недостоинстве. И это не кокетство. Чем больше ты понимаешь о Боге, тем явственнее тебе собственное ничтожество, тем понятнее, что этот путь до конца ты не пройдешь. Но в том и состоит духовное величие святых, что они продолжают свое движение тогда, когда рациональный человек остановится из-за недостижимости цели. Мои герои, конечно, не святые, но они не останавливаются. Для уважения, в том числе и со стороны Бога, мне кажется, этого хватает.

Можете ли вы припомнить какое-нибудь проявление веры (или неверия), которое поразило вас до глубины души?

Примеров неверия пруд пруди. Любая подлость и ложь – пример неверия. А примеры веры редки. Но они мне встречались. В начале 1990-х годов одному моему другу было двадцать с небольшим. Он закончил биофак университета в Екатеринбурге, но занимался бизнесом. Получал много, а друзей – бедных, но желающих выпить – после общаги имел немерено. И он покатился по наклонной. Даже жить переехал в каморку в гараже, чтобы удобнее было бухать. Это тянулось больше трех лет. И однажды в этой каморке случилось явление. Кого – не знаю, но мой друг встал утром другим человеком. Он уволился из фирмы и пошел в храм. Вот уже больше десяти лет он не пьет, служит пономарем, сам научился искусству колокольного звона да еще и ведет какую-то секцию... Шансов уцелеть своими силами у него не было. Многие мои друзья, которые вели подобный образ жизни, уже умерли. Те знакомые, что попримитивнее, – на зонах. А мой друг растит сына. Конечно, когда эту историю рассказывают, доверия нет. Тут надо только видеть самому. Но Господь, как я понимаю, не заботится вопросами убедительности драматургии.

Вера в Бога – она разная в столице и на периферии?

Знаете, тут я совершенный неспециалист. Я человек невоцерковленный, не хожу в храмы ни в Перми, ни в Москве. И о вере со знакомыми не беседую, потому что это личное дело человека, а я не вправе соваться на личную территорию. Хотя чисто умозрительно мне кажется, что никакой разницы нет и быть не может.

Как вера проявляется в быту?

Христианская этика плюс исполнение обряда. Ничего особенного. Поскольку мы постоянно нарушаем этику и не исполняем обрядов, то в быту вера никак и не проявляется. Хорошо еще, что хотя бы в кризисных ситуациях вспоминаем о вере: просим Бога спасти нас и пытаемся спасти других.

А вам не кажется, что истовое соблюдение обрядов по сути враждебно вере?

На мой взгляд, нет. Но себя вписать в эту обрядность я не могу. Может быть, это лично мои проблемы. Но мне вообще скучно вписывать себя в уже наработанные практики: в практики развлечений, в практики литературных жанров, и в практики обрядности тоже.

В сценарии, который вы написали к новому фильму Павла Лунгина об Иване Грозном и митрополите Филиппе, наверняка затрагивается вопрос веры в Бога.

Скорее вопрос верующих. Конфликт такой: русскому царю надо, чтобы народ верил в него. Вера, как известно, творит чудеса. Если народ верит в царя, то царь будет чудотворцем. И в его царстве сам собою вырастет хлеб, а враги сами собою расточатся. Если народ в царя не верит, то ничего такого не случится – будут голодомор и нападения врагов. Но виноват в этом народ: мало верил.  И Грозный создает институт веры в царя: опричнину. Одновременно опричнина – это и кара для маловерующих. Поскольку пределов веры нет, значит, все – маловеры и все – виноваты. И террор легитимен. Грозный первым воплотил в себе этот русский архетип власти. А его антипод Филипп первым противопоставил этому пониманию власти подлинную веру в Христа.