/писатель/
Ее дебют «Голубая кровь» о денди 1990-х наделал много шума, она получила Рокфеллеровскую премию за роман «Домик в Буа-Коломб» и французский орден Искусств и литературы за переводы Селина. В новой книге «Моя теория литературы» Маруся Климова, не скатываясь в зевотную эссеистику, отправляет на костер истории целые жанры.
Я знаю, что многие ждали от меня очередного романа. Однако я не то чтобы совсем не понимаю нынешнее время, но оно меня пока как-то не очень вдохновляет. Поэтому я и решила немного от него отвлечься, в том числе в буквальном смысле этого слова, обратив свой взгляд в прошлое и на некоторые достаточно отвлеченные идеи и проблемы. Я всегда ощущала себя исключительно автором художественных произведений, к каковым, безусловно, относятся и «Моя теория литературы», и «Моя история русской литературы». Некоторую путаницу в ситуацию вносят разве что названия этих книг. Но для того они и были написаны: чтобы внести в этот мир как можно больше путаницы и смятения.
В «Моей теории литературы» я пишу о кино и литературе, о мужском и женском романе, о постмодернизме и масскультуре, есть даже глава о баснях. Но сразу бы хотелось оговориться, что в своей книге я ничего не исследую, здесь есть только автор во всей полноте его чувств и мыслей. Просто меня всегда смущала столь странная двойственность, свойственная современной культуре: читаешь какую-нибудь статью, и в ней так много глубокомысленных слов и выражений, а встречаешь автора, и он вдруг оказывается далеко не таким умным. Вот ради восстановления этой практически утраченной человеком целостности бытия и написана моя книга.
На меня много лет назад ужасно давил «Капитал» Маркса, а теперь едва ли не самой бессмысленной и вредной книгой представляется Библия, которая в те годы, наоборот, была окружена в моем сознании ореолом загадочности и романтизма. Согласитесь, все-таки странно, когда человек, которому привиделся огненный куст или же спускающаяся с неба лестница, занимает в истории место рядом с Александром Македонским и даже выше. Вряд ли такой подход к жизни может быть полезен молодым и полным сил людям.
Поскольку я издаю свои книги крайне небольшими тиражами и они попадают далеко не во все магазины, а попав туда, достаточно быстро расходятся, то у моих читателей должно быть хорошо развито зрение, нюх, должно быть все в порядке с реакцией. Короче, у них должны быть прекрасно развиты животные инстинкты. Вот это сейчас, по-моему, самое главное.
Мой псевдоним – не совсем альтер эго, скорее маска. И это только кажется, что маска призвана что-то скрывать: как и любая другая часть туалета, она способна сказать о человеке гораздо больше, чем его обнаженное тело, например. В этом отношении мне не очень близко современное искусство с его тягой к обнажению и разрушению форм, мне больше нравятся парики и туго затянутые корсеты XVIII века. Другое дело, что по мере того, как маска становится узнаваемой, она перестает выполнять свою функцию и как бы спадает с лица. Однако на официальных приемах некоторые личности все еще продолжают испытывать затруднения при произнесении моего литературного имени, так что уже хотя бы по этой причине я не чувствую пока никакой необходимости что-либо менять в своем облике.
Маруся Климова.
«Моя теория литературы».
«Гуманитарная академия»
Ее дебют «Голубая кровь» о денди 1990-х наделал много шума, она получила Рокфеллеровскую премию за роман «Домик в Буа-Коломб» и французский орден Искусств и литературы за переводы Селина. В новой книге «Моя теория литературы» Маруся Климова, не скатываясь в зевотную эссеистику, отправляет на костер истории целые жанры.
Я знаю, что многие ждали от меня очередного романа. Однако я не то чтобы совсем не понимаю нынешнее время, но оно меня пока как-то не очень вдохновляет. Поэтому я и решила немного от него отвлечься, в том числе в буквальном смысле этого слова, обратив свой взгляд в прошлое и на некоторые достаточно отвлеченные идеи и проблемы. Я всегда ощущала себя исключительно автором художественных произведений, к каковым, безусловно, относятся и «Моя теория литературы», и «Моя история русской литературы». Некоторую путаницу в ситуацию вносят разве что названия этих книг. Но для того они и были написаны: чтобы внести в этот мир как можно больше путаницы и смятения.В «Моей теории литературы» я пишу о кино и литературе, о мужском и женском романе, о постмодернизме и масскультуре, есть даже глава о баснях. Но сразу бы хотелось оговориться, что в своей книге я ничего не исследую, здесь есть только автор во всей полноте его чувств и мыслей. Просто меня всегда смущала столь странная двойственность, свойственная современной культуре: читаешь какую-нибудь статью, и в ней так много глубокомысленных слов и выражений, а встречаешь автора, и он вдруг оказывается далеко не таким умным. Вот ради восстановления этой практически утраченной человеком целостности бытия и написана моя книга.
На меня много лет назад ужасно давил «Капитал» Маркса, а теперь едва ли не самой бессмысленной и вредной книгой представляется Библия, которая в те годы, наоборот, была окружена в моем сознании ореолом загадочности и романтизма. Согласитесь, все-таки странно, когда человек, которому привиделся огненный куст или же спускающаяся с неба лестница, занимает в истории место рядом с Александром Македонским и даже выше. Вряд ли такой подход к жизни может быть полезен молодым и полным сил людям.
Поскольку я издаю свои книги крайне небольшими тиражами и они попадают далеко не во все магазины, а попав туда, достаточно быстро расходятся, то у моих читателей должно быть хорошо развито зрение, нюх, должно быть все в порядке с реакцией. Короче, у них должны быть прекрасно развиты животные инстинкты. Вот это сейчас, по-моему, самое главное.
Мой псевдоним – не совсем альтер эго, скорее маска. И это только кажется, что маска призвана что-то скрывать: как и любая другая часть туалета, она способна сказать о человеке гораздо больше, чем его обнаженное тело, например. В этом отношении мне не очень близко современное искусство с его тягой к обнажению и разрушению форм, мне больше нравятся парики и туго затянутые корсеты XVIII века. Другое дело, что по мере того, как маска становится узнаваемой, она перестает выполнять свою функцию и как бы спадает с лица. Однако на официальных приемах некоторые личности все еще продолжают испытывать затруднения при произнесении моего литературного имени, так что уже хотя бы по этой причине я не чувствую пока никакой необходимости что-либо менять в своем облике.
Маруся Климова.
«Моя теория литературы».
«Гуманитарная академия»
Комментарии (2)