Дизайнер Леонид Алексеев задает новые стандарты петербургского добрососедства. Вместе с живущим этажом выше солистом Мариинского театра Александром Сергеевым они отремонтировали все, что видели: целую парадную доходного дома Н. И. Штерна на Гражданской улице. Когда с лепниной, витражами, побелкой и проводкой было покончено, соседи не остановились, а поставили балет «12» в Мариинском. Не сидят сложа руки и сейчас: ходят друг к другу пить чай и придумывают оперу.
Как найти сверхквартиру, превратить ее в суперстудию и встретить соседа мечты — рассказывает дизайнер и основатель марки House of Leo Леонид Алексеев
Мимо доходного дома Н. И. Штерна я когда-то ходил на работу. И каждый день думал: буду ли я когда-нибудь жить в таком красивом здании? И когда через несколько лет я увидел объявление, меня не могло остановить уже ничего: ни финансовые вопросы, ни подводные камни расселения коммуналок, ни состояние квартиры.
Этот дом был построен гражданским инженером Каценеленбогеном с невероятным замыслом: для 1913 года он был футуристическим проектом. Здесь сразу были металлические перекрытия (большая редкость в 1913-м!), лифт, собственное горячее водоснабжение и центральное отопление! Поэтому в доме нет печей. Я решил сделать здесь студию, с которой и начался весь наш монументальный ремонт. В прежней хозяйской спальне, которая была очень большая, мы привели в чувство кессонный потолок, он был в неплохом состоянии, но, конечно, требовал вмешательства. Затем сделали перегородку, не доходящую до потолка, обыграв зонирование в стиле петербургских коммуналок. Здесь расположено окно-ниша с широченным подоконником, такое встречалось нечасто и было продиктовано наличием утопленного радиатора, мы обшили его деревом. Ниша и раньше была облицована, но там все было совсем убитое и восстановить не удалось: мы нашли винтажный дуб и использовали его, рамы тоже заказали дубовые. Теперь сижу в своей нише в редкие свободные минуты, обложившись икат-подушками, сшитыми из остатков нашей коллекции для одного события в восточном стиле. Мы тут время от времени закатываем тематические вечеринки.
В этой же квартитре стоит походный платяной шкаф майора, до революции служивый ездил с ним в заграничные ставки, он разборный: там были хранилища для одежды, обуви, постельного белья. Такие шкафы называются голландскими за счет тонкой маркетри (считалось, что такую делают в Голландии). Моя подруга снимала шкаф в кино, а потом пристроила в хорошие руки (мои!): главным условием была забота об этом выдающемся предмете. Теперь я — папа шкафа.
Есть еще мужское трюмо, его главное отличие от женского в том, что за него нельзя сесть: мужчины собирались стоя. Это русский ампир, и у него лапки. На моем рабочем столе стоит африканская богиня и покоится гигантское яйцо: вместе они странным образом напоминают мне Ман Рэя, а я как раз не хочу о нем забывать. Тут же оригинальная фотография Георгия Федоровича Гойнинген-Гюне, на ней Серж Лифарь в футуристическом костюме. Фото заряжено на мои собственные футуристические костюмы для русского балета (сработало!). Именно оно вдохновляло меня в работе над костюмами и сценографией балета «12». Рядом колдовской кристалл, он тоже заряжен, но на ораторское мастерство (и тут прогресс!).
Поскольку важнейшей частью моего дома является библиотека, у меня очень много книг, я их собираю много лет и кстати большую часть привез из Лондона. А моя подруга и коллега Маша Смирнова на основе принтов из своей коллекции марки Inshade и моего имени придумала, сделала и подарила мне экслибрис (кстати, в этом доме раньше была словолитня!). Теперь у меня как в лучших библиотеках: и печать красивая, и не вернуть стыдно. Все, конечно, сразу бегут к альбому Raf Simons. По сути, это каталог: оцифрованные архивы, но книга вышла таким малым тиражом, что сразу стала букинистической редкостью. На самом деле дикая скука: футболочки, джинсики и непременный бомбер. Еще есть оцифрованный Хельмут Ланг, тут посимпатичнее. А вот великое: все про Muji, полный разбор. Есть редкий Ларри Кларк, запрещеночка. Еще тут первая книжка, которую я купил — Оксфордская театральная энциклопедия, это прелесть, от Ибсена до Мейерхольда. Я все детство провел в театральной студии: без театра нельзя.
Собираю искусство и фотографию, но понемногу: есть Екатерина Пильникова, Валерий Кацуба, Андрей Люблинский, Тимур Войнакошка, Алексей Громов. С последним удивительная история: Алексей был у нас в гостях, увидел моего студента, сына петербургской балерины, и тут же решил его лепить. Теперь эта работа у меня, она задумана как отвалившийся кусок лепнины, я накрыл ее стеклянным колпаком. Есть две скульптуры Златы Корниловой: там чудеса эквилибристики.
Еще я собираю посуду. У меня, например, огромная коллекция веджвудского фарфора — есть роскошная сырница, есть копилка, выпущенная в 1969 году в честь дня рождения принца Чарльза (ныне Карл III!). А есть работы местных мастериц вроде Лизы Мельник.
Когда мы реставрировали нашу прекрасную входную дверь, то через кило масляной краски добрались до оригинального замка 1913 года, нашли реставратора по металлу, вычистили, починили, нашли ключ. Это произведение французской фирмы, она существует до сих пор и до сих пор производит замки. Дверь мастер очищал целый месяц, затем покрыл ее маслом, чтобы была видна фактура дерева. Я к этому моменту уже был очень воодушевлен всем тем, что делала дочь моей подруги Ксюша Сидорина, фея метлахской плитки и реставратор-активист из краеведческой ячейки «Гэнгъ», спасателей петербургских парадных. И вот мы водрузили нашу дверь, и стало ясно, что ей нужна среда. Нельзя такую красивую дверь (и квартиру, и нас!) окружать таким упадничеством. И тут в нее постучали.
Как два соседа последовательно преобразили свои квартиры, парадную и сцену Мариинского театра — рассказывает солист балетной труппы Мариинского театра и хореограф Александр Сергеев
На самом деле было не так. Я вырос в Веселом поселке, на Товарищеском проспекте, и у меня с тех пор обостренное желание жить в красоте. У меня двое детей, это важно для них. Когда наконец нашлась эта квартира и уже заканчивался ремонт, заглянул новый сосед снизу: я, говорит, Лёня, известный дизайнер. И мы решили синхронно менять трубы и радиаторы.
Моя квартира была в жалком состоянии. У Леонида сохранилась лепнина, кессоны, у меня же не было ни одного живого фрагмента. В моей квартире нет ничего включенного в охранные обязательства, зато дверь была практически в идеальном состоянии. Но ведь за дверью жизнь не заканчивается, и потом уже я пришел к Лёне с предложением продолжить наш ремонт в парадной.
Вот, например, перила, залитые бордовой масляной краской. Мы решили их почистить, а под ней оказался столетний золотой дуб. Реставраторы бережно сняли все слои (и с ковки тоже), промаслили перила, теперь красота. Стали отчищать рамы, ровнять откосы: обнаружили заложенные у каждого окна шпингалеты, мы их освободили, и теперь они снова действующие. Потом приступили к витражам: часть была утрачена, но, например, бывшие хозяева моей квартиры сохранили выпавшие стеклышки и поврежденные фрагменты, и мы их использовали. Утраченные фрагменты заказывали на той же немецкой фабрике, которая однажды изготовила оригинальные. И потом наши реставраторы даже клали рядом витражи, старые и новые, и просили угадать. Мы не смогли! На витражах — водный мир, фауна и флора местных болот, здесь тритоны со стеклышками-глазками, желтые кувшинки.
Лепнина в парадной была в удовлетворительном состоянии: мы узнали об этом, сняв с нее несколько слоев краски и километры прибитой проводки. Розетки на потолке чувствовали себя хуже (похоже, их добавили в советское время), и их лепестки порой падали на зазевавшихся жильцов. Терраццо был весь в дырах и трещинах, реставратор пересобирал плиты месяцами, по камушку.
Мраморная облицовка в фойе была частично утрачена. У предыдущих жильцов даже остались протокол и фото для участкового, они вызвали милицию в то утро в 2001 году, когда обнаружилась пропажа. Ну что ж, мы выяснили, что это каррарский мрамор, и заказали слэбы с того же месторождения. Если приглядеться, старые плиты немного желтее от времени и жизненных невзгод, но в остальном характеристики материала идентичны.
Нашли фотографию входной двери времен блокады, оказалось, что она была со стеклом. У нас, конечно, на тот момент стояла убитая железная. Мы решили рискнуть: сделали обе двери стеклянные. Долго с Лёней думали, какое стекло поставить: в итоге поставили самое простое, не бронированное, не усиленное. Думали, что если выбьют вандалы, то будет легко и дешево заменить. За два года ни одного скола, ни один камень не был брошен! Мало того, металлическую дверь все время расписывали, пинали, а эту не трогают.
Думаю, наша история про то, как среда начинает менять людей вокруг. Мне кажется, она и нас изменила. А еще к нам приходят гости, видят это все и хотят так же: идут домой, стучатся к соседям, объединяются — и все начинает меняться.
Прошлой зимой я снова спустился к Лёне: на этот раз предложил ему сделать вместе балет по поэме Блока «12» в Мариинском театре. Я мечтал о спектакле, в котором главную роль будет играть мужской кордебалет! Музыка уже была: великий ленинградский композитор Борис Тищенко, ученик Шостаковича, написал ее в 1964 году. Музыка гениальная, экспрессивная, с сумасшедшей энергетикой. Все происходящее вокруг тоже казалось очень созвучным Блоку: рушился старый уклад, мы переходили в какую-то новую эру. Было очень важно выйти из эпохи Блока, попасть в безвременье. Мы просто сели, налили чаю и придумали почти всё и сразу. Лёня понимал меня с полуслова. У него была блестящая идея о том, что мир (и его декорации) собран из составных частей, кубиков, пикселей. Его можно строить, перестраивать, но также и разрушать. Дальше уже каждый делал свое дело: я занимался режиссерскими и постановочными задачами, а Лёня контролировал весь процесс производства костюмов и декораций. Через полгода мы уже праздновали премьеру! Балет идет на Новой сцене, следите за афишей, а я пока пойду к Лёне: пора придумывать оперу!
Текст: Юлия Машнич
Фото: Анастасия Браташ, Анастасия Большакова
Комментарии (0)